Пророчица (СИ) - Ксюша Ангел

— А что это было?

— Я вождь, Полина. Кроме тебя, в атли есть люди, за которых я в ответе. Скажу — подвергну их опасности. — Он замолчал. Я боялась пошевелиться то ли оттого, что Влад был непредсказуем, то ли оттого…

Нет! Ты не можешь его любить! Не после того, что он сделал.

— Приди в себя. Подумай. Вне атли пропадешь, и я не только охотников имею в виду. В нашем мире существует гораздо больше опасностей, чем говорится в летописях. И, Полина. — Его пальцы сжались крепче, причиняя дискомфорт, и я ощутила угрозу. — Если даже помыслишь об отречении… Я найду тебя.

Влад резко выпустил меня и вышел. Хлопнула входная дверь, пространство квартиры расширилось, и дышать стало легче. Злость, нет, ярость — неконтролируемая, яркая, откликнувшаяся пульсом в висках — сменила апатию.

Он угрожал мне. Угрожал! Это просто… И я не могу ничего сделать!

Или могу?

— Полина?

Если честно, с Филиппом говорить не хотелось. Он бросил меня здесь наедине с самым главным ужасом, хотя клялся защищать. Впрочем, Филипп мне ничего не должен. Как и я ему.

Я медленно повернулась — рядом с ним стоял Глеб. От его обычной веселости и галдежа не осталось и следа — лицо взволнованное, даже можно сказать, напуганное. Интересно, что он не поделил с Владом?

— Ты все еще хочешь быть вождем? — спросила я, обращаясь к жрецу. Затем добавила, не дожидаясь ответа: — Так сделаем это!

Глава 8. Видение

Говорят, липецкие сумерки мало чем отличаются от сумерек в других городах центральной России. Я не могла судить, ведь нигде больше не бывала, но в летние вечера особенно любила. Когда воздух сгущается, наполняется темнотой, словно вода, в которую плеснули чернила. Проезжающие по автостраде автомобили один за другим включают фары, окна многоэтажек вспыхивают, а на улицах зажигаются фонари. Еще не темно — ночь не залила город, но на небе уже просыпаются звезды.

Оля осталась в большом доме. Осмотреться, пообщаться с вождем. Я не сомневалась, что через полдня она превратится в фанатку Влада и проголосует на совете так, как ему будет удобно. Впрочем, Оля — женщина, а значит, у нас есть козырь.

Я курила на балконе. Дверь в гостиную была приоткрыта, и я слышала разговор Глеба и Филиппа.

— Ты можешь сам, если хочешь, — сказал Филипп, но в голосе я не услышала радости. — То есть я не буду возражать, если ты…

— Мне это не нужно. Если бы я хотел править атли, решил бы это другим способом, не на совете, — резко ответил Глеб. — Ты тоже, кстати, можешь.

— Ты знаешь, у меня другие принципы.

— Это война, Макаров. Хочешь ты того или нет.

Война. Думала ли я, могла ли представить, что так будет? Что буду жаждать войны, боли, мести?

Но, по сути, что изменится, если Филипп станет вождем? Смогу ли я отречься, уехать, забыть этот кошмар? Нужно подумать, выживу ли одна. Что я могу противопоставить охотнику, даже самому слабому, если элементарную защиту сотворить не в силах? Я точно не воин, иначе сила уже проснулась бы, я бы почувствовала после посвящения. Попыталась представить, где искать того охотника, который напал на Кирилла в подворотне. Если у меня получится хотя бы примерно определить его местонахождение, я — ищейка, а это уже что‑то.

Сначала отключила мысли. Абстрагировалась от диалога в гостиной, полностью ушла в себя. Образ охотника — яркий отпечаток, я смогу его воссоздать.

Вспомнила собственный страх на Викином балконе, довольные глаза Славика, прикосновения острых щупалец к жиле. Молодой охотник — решительный, полный ненависти и желания убивать. Резкий, неопытный. Да, он где‑то в городе, он рядом, должно быть…

— Куришь?

Образы посыпались, как карточный домик. Нить, которую я искала, ускользнула и скрылась среди десятков кварталов, между сотнями шиферных крыш.

— Черт, Глеб! Кто учил тебя так подкрадываться?

— Помешал? Извини.

— Да, ничего. — Я смягчилась, потушила давно истлевшую сигарету. — Просто стараюсь понять, кто я.

— Филипп говорил, защитница из тебя никудышная, — усмехнулся он и тоже подкурил.

— Да уж…

Ночь постепенно сменила вечер. Где‑то внизу громко смеялась девушка, перекрывая хохотом веселый мужской бас. Вдалеке взвыла автомобильная сигнализация, но тут же умолкла. Город жил, город дышал, как единый организм, как то, чем должны были стать атли, но пока так и не стали.

— Большой дар — большие проблемы, — тем временем продолжал Глеб. — Тебя вечно дергают, ты всюду нужен. А защитницей быть, как по мне, сущий ад. Впрочем, некоторым нравится. Говорят, почетно.

— Разве хищный не должен быть полезным для племени? — удивленно спросила я.

— Эти лозунги придумали узурпаторы типа Вермунда.

— Смотрю, ты не в его фан — клубе.

— Кто бы говорил! — парировал Глеб. — Так что он сделал? Переспал с тобой и выбросил?

— Ты хам, Измайлов, — беззлобно сказала я. Помолчала немного, а затем добавила: — Мы жили вместе больше года, и да, он меня бросил. Но это переживаемо. Прошло время, я оправилась. Встретила другого, забеременела. Думала, будет семья, все как у людей… Но появился Влад, опоил меня и убил ребенка. Вот так вот, Глеб. У каждого свои представления о предательстве.

Глеб прикрыл глаза, затянулся. Казалось, я шокировала его. Что ж, больше не возникнет желания глупо шутить — в последнее время мне было не до шуток.

— Извини, — сказал он серьезно. На меня не взглянул, словно испытывал стыд.

— Ничего. Только я атли. Разве такое возможно? Я имею в виду, разве он имел право так поступать?

— Он убил потенциального члена племени. Это пригодилось бы на совете, но я не посмел бы воспользоваться твоим горем, Полина.

— Разве мы не должны использовать все, что у нас есть? — безразлично спросила я.

Когда я стала такой циничной? Когда превратилась в холодную стерву, планирующую месть?

Глеб пожал плечами.

— Вермунд бы использовал. Но разве этим мы не превратим себя в его подобие? — Он немного помолчал. — У меня всегда были вторые роли, Полина. Это научило, что иногда достаточно изменить сценарий. Но как бы ты его не менял, кровь бастарда не станет чище.

— Кровь бастарда? — удивилась я.

— А Филипп разве не говорил? Во мне течет кровь Вермундов, будь они прокляты!

— Ты — родственник Влада?

— Его брат по отцу. Прикольно, да?

Я хотела еще что‑то спросить, но не успела.

Затылок полыхнул болью — резкой, оглушающей. Боль заполонила мозг, отдалась в голове нестерпимой пульсацией. Я застонала, присела на корточки, прижала пальцы к вискам.