Пират ее величества. Как Фрэнсис Дрейк помог Елизавете I создать Британскую империю - Лоуренс Бергрин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дрейк назначил Томаса Даути командовать кораблем «Санта-Мария». До этого Даути был личным секретарем сэра Кристофера Хаттона (по слухам, любовника Елизаветы). Дрейк познакомился с Даути три года назад, когда участвовал в подавлении ирландского восстания, но вряд ли они были близки. На этом этапе путешествия Дрейк делил власть не только с Даути, но и с гораздо более молодым Джоном Винтером, отпрыском семьи знатных мореплавателей, которому едва исполнилось двадцать лет. Оба аристократа занимали такое видное положение, что, несмотря на отсутствие у них морского опыта, многие считали, что Дрейк, Даути и Винтер на равных командуют экспедицией. Недовольный своим местом в этой иерархии, Даути обратился к команде, чтобы объяснить свои разногласия с Дрейком и наладить на будущее более спокойные отношения. «Поскольку ранее среди вас возникали большие тяготы, ссоры и раздоры и каждый из вас не знал, кому повиноваться, потому что слишком многие говорили, будто имеют право командовать… генерал [Дрейк], проявив мудрость и осмотрительность, установил порядок, согласно которому дела теперь пойдут хорошо, мирно и спокойно». Генерал не может быть в двух местах одновременно, объяснил Даути, поэтому он поручил Даути «занять его место». Более того, «все прошлые дела будут прощены и забыты» при условии, что никто больше не осмелится «злодействовать». Он напомнил команде, что королева наделила Дрейка редкими полномочиями, а именно «карать мятежников по своему усмотрению смертью или иными способами» – а Дрейк, как утверждал Даути, передал эти полномочия ему. Поэтому каждый, кто выступит против него, «горько пожалеет о своей глупости». Вместе с тем Даути утверждал, что «предпочел бы быть вам другом, а не врагом». В действительности Даути вряд ли обладал таким же правом карать и миловать, как Дрейк. В сущности, настораживало уже то, что он позволял себе делать вслух подобные заявления. Так или иначе, их суть сводилась к одному: остерегайтесь.
Флот направился к вулканическому острову Фогу, или Фуэго, что в переводе с португальского означает «раскаленная печь». Флетчер назвал это место одним из самых редких чудес света. Остров поднимался из воды, «словно шпиль колокольни», заметный издалека. Это была «полая гора» с достаточно широким основанием, «в глубине коей поразительным образом пылал неистовый огонь, питаемый сернистыми веществами». Четыре раза в час вулкан выбрасывал языки пламени «с такой силой и мощью, что свет от него, словно от луны, был виден на дальнем расстоянии. Казалось, он не успокоится, пока не дотянется до самого неба», – писал Флетчер. Вулканические взрывы «поднимали в воздух бесчисленное множество кусков пемзы». Они усеивали поверхность воды и «качались на морских волнах, словно губки». Следом из недр вулкана извергалась «масса тяжелого, черного, твердого вещества, подобного кузнечной окалине, застывавшего от малейшего соприкосновения с воздухом и с большим шумом падавшего вниз с вершины на непрерывно прирастающие внешние склоны острова».
Как ни удивительно, с южной стороны от постоянно извергающегося грохочущего вулкана «лежал самый приятный и чарующий остров, на котором деревья всегда зелены и прекрасны на вид. По этой причине его называют Исла-Брава, то есть Храбрый остров. С его берегов в море впадают во многих местах пресноводные потоки, однако удобной стоянки для наших кораблей там не нашлось, ибо такова была глубина, что мы не могли бросить якорь. Сообщают, что никому так и не удалось найти в этих местах твердой земли, ибо не так высоко поднимается в воздух пылающая вершина Фогу, как глубоко уходят в море корни Бравы». Никаких жителей на Исла-Брава команда не обнаружила, за исключением отшельника, который, стоило ему заметить английских моряков, быстро убежал, «оставив после себя свидетельства своих ложных верований: крест с распятием… и несколько деревянных идолов грубой работы».
Флот направился к югу, в сторону Бразилии, и с каждым днем становилось все более очевидно, что его цель – Магелланов пролив. Переход оказался не из легких. Чудеса природы изумляли мореплавателей, но погода оставляла желать лучшего. «Мы двинулись к поясу [экватору], – вспоминал Претти, – и там на три недели попали в штиль. Одновременно нас беспокоили сильные бури, ужасные молнии и раскаты грома. Однако в нашем распоряжении оказались большие запасы живой рыбы – дельфинов, пеламид и летучих рыб, которые падали к нам на палубу и не могли снова подняться в воздух по той причине, что, когда их крылья высыхают от недостатка влаги, они больше не могут летать». В непривычной обстановке отношения между тремя предводителями экспедиции становились все более натянутыми. Отдавать приказы мог только один, но кто это будет, еще предстояло выяснить.
20 февраля флот пересек экватор. Погода стала убаюкивающе однообразной: стояла удушающая жара, лишь время от времени обстановку оживляли вспышки молний, раскаты грома и внезапные ливни (они, по крайней мере, позволяли пополнить запасы пресной воды). Вши, не дававшие морякам покоя с тех пор, как они покинули Плимут, передохли от жары. Пеликаны появлялись из ниоткуда и садились на палубу, и матросы набрасывались на них с дубинками.
Португальский лоцман Нуньо да Силва с захваченного на Кабо-Верде корабля, к этому времени успевший снискать расположение англичан, рассказывал загипнотизированному неуклюжими повадками пеликанов Флетчеру: «Эти птицы терпеть не могут касаться лапами воды, и, как бы голодны ни были, никогда не возьмут из моря ни одной рыбины, пусть даже ими убитой. Засыпая, они поднимаются как можно выше в воздух и, расправив крылья, начинают спускаться во сне до тех пор, пока не приблизятся к воде, столь ненавистной им от природы. Тогда они просыпаются и снова взлетают ввысь, чтобы поспать таким образом еще немного».
Обветшавшей и прохудившейся «Санта-Марии» Дрейк дал новое имя – отныне она называлась «Мэри», в честь его первой жены Мэри Ньюман или, возможно, его матери Мэри Милуэй. Да Силва оставался рядом с Дрейком следующие 14 месяцев. Но далеко не все были им так же довольны. Шкипер экспедиции Уильям Маркхэм жаловался, что изначально Дрейк нанимал его для плавания в Александрию, где
