Услышь моё молчание (СИ) - Иванова Ника

Глава 7

Ревность родится всегда одновременно с любовью

Алекс из полумрака зала наблюдал за двумя парнями, что-то активно обсуждающими, уткнувшись носами в фотокамеру. Если бы Стах не настоял на своём приглашении отметить Новый Год у него в клубе, он бы так и не смог найти Германа. Он не прятался от него, просто упорно избегал. На звонки отвечал коротко, ссылаясь на занятость. Алекс, конечно, понимал, что несколько дней это не тот срок, чтобы обдумать такое решение, как соглашаться на отношения или нет. Но… Чёрт возьми, они же не подростки! Сколько времени необходимо взрослому мужчине, чтобы понять, хочет он быть с кем-то или не хочет? Не так уж много. На инфантила, пережевывающего сопли в вечных раздумьях, Герман не похож. Он из тех людей, которые предпочитают действия и потому его нерешительность выглядела более чем странно. А это могло значить только то, что у него были свои резоны избегать Алекса. Только вот какие?

− Если бы я не знал, что Артём твой друг — взревновал бы!

− Карель! — поднял глаза, Алекс разглядел в полумраке уединённого уголка высокого блондина, как всегда стильно и дорого одетого. — Вечно возникаешь ниоткуда!

− Почему ниоткуда? Я из аэропорта. Как у вас говорят: с корабля на бал.

− До бала ещё полдня, − бросил Гриневский взгляд на циферблат.

− Вино в середине дня? Гриневский, я тебя не узнаю, − улыбнулся француз, присаживаясь на диванчик рядом и подзывая одного из официантов, деловито снующих по залу.

− У меня выходной, как у любого нормального человека накануне новогодней ночи, − проворчал Алекс, наблюдая, как его любовник нарезает круги вокруг зависшего на шесте танцора. Стах между делом предупредил его, конечно, что Герман уговорил Артёма Троицкого на фотосессию, но симпатия между парнями, которая была видна невооруженным взглядом, настораживала зелёную змею в груди, о которой Гриневский давно и думать забыл. С тех пор, как в последний раз влюблялся. А ревность к любимому человеку, а Германа он считал таковым, не сдохла с годами, а лишь уснула, дожидаясь своего часа.

− И о чём эти двое могут шептаться? — пробормотал рядом недовольно Карель, заставив Алекса усмехнуться.

− Беспокоишься, что Герман тебя сдаст?

− И кто такой болтливый? — взлетела в удивлении светлая бровь.

− Просто совпадение. Стах собирал сведения про Германа Рейне и вдруг там всплыл ты, а мне сказал потому, что этот парень пасынок моей покойной сестры.

− Мир полон совпадений, − философски изрёк Карель. — Знаешь, я действительно опасаюсь, что Артём может неправильно понять.

− Ала-а-н, − весело протянул Алекс. — Как можно неправильно понять твой обычный подкат к понравившемуся парню?

− Во-первых, это было давно. Во-вторых, я остепенился!

−Хм… Как давно?

− Уже почти полгода. Со дня… ночи после моего дня рождения.

− Как интересно, −услышать, что плейбой Карель угомонился, было сравнимо с известием о землетрясении в Москве. Почти нереально. — И отчего такие перемены? Где-то что-то сдохло?

− Невероятно, но факт. А всё из-за него, паршивца, − лёгкий наклон полупустого бокала в сторону невероятно красиво изогнувшегося на шесте и повисшего вниз головой, держась только ногами, Артёма. С губ Кареля сорвался страдальческий вздох с нотками восхищения и Алекс улыбнулся. — Артём сам пришёл ко мне ночью, подарил сладкое сумасшествие, а утром уехал, даже не попрощавшись. Казалось бы, сбылась мечта, можно забыть и жить дальше, но… С тех пор я не могу быть больше ни с кем. Вижу красивого мальчика, иду к нему, покупаю выпивку, и вдруг перед глазами возникает образ возбуждённого, такого страстного Артёма и… я ухожу домой один. Не поверишь, Гриневский, но живу как монах.

− Это нормально, Алан. Ты очень долго жил, довольствуясь суррогатом из траха с кем попало и коротких, ни к чему не обязывающих романов. Избегал серьёзных шагов, уверяя себя, что от Артёма тебе хочется лишь секса. Сам себя оправдывал, что пока меняешь любовников как перчатки, старость тебя не догонит. Ведь так, Алан?

− Может быть… Только это Артём от меня бегал, а не я от него. Он был как мираж. Вот он, стоит рядом, а на самом деле, был бесконечно далеко.

− Чушь! Он всегда был здесь, а ты метался между своими желаниями. Уж кто из этих двоих мираж, так это Герман. Ты его встречаешь, влюбляешься, а потом он исчезает на дни, месяцы, годы.

− Только не говори, что вы?.. — с неверием уставился на собеседника Карель.

− Не буду, − печально улыбнулся Алекс, не отрывая взгляда от стройной фигуры фотографа.

− Тысяча чертей! Он всё-таки подпустил тебя к себе! — восхищённо выругался француз.

− Не настолько близко, как мне того хотелось бы, − не стал отрицать Гриневский.

− Он не любит случайные романы, а ты всегда, сколько я тебя знаю, стремился к стабильным отношениям.

− Я тоже много лет довольствовался суррогатом, Алан. Купи-продай нельзя назвать отношениями. Ни я по-настоящему не любил, ни меня.

− А сейчас?

− Люблю и надеюсь, что сумею завоевать взаимность. А ты, старый гуляка?

− Артём меня любит, и я это знаю. И сильно надеюсь, что сумею убедить его, что изменился.

− Боюсь, для этого слов будет мало. Готов пожертвовать свободой, Алан?

− Да бог с ней, − махнул рукой Карель, заставив Алекса рассмеяться.

− Герман, что с тобой? У тебя такое лицо, будто ты лимон съел, − усмехнулся Артём, усаживаясь на край сцены.

− Да так. Просто заметил, что за нами наблюдают, − пожал плечами фотограф, роясь в своей объёмистой сумке.

− Эка новость, − хмыкнул весело Артём. — Да за нами весь персонал наблюдает, а некоторые слюной давятся, на тебя глядючи. И это вместо работы. Ай-ай-ай! Отвлекаешь ты народ, Герман, своей красотой, а им ещё зал надо успеть привести праздничный вид.

− Троицкий, а по шее? — бросил на него взгляд Герман, раздумывая, что дальше делать. Поработали они хорошо, но… чего-то не хватало.

− За правду и по шее? Жестокий ты, товарищ. И кого ты там приметил? — вглядываясь в полумрак зала, спросил Артём.

− Диванчик неподалёку от бара, там двое мужчин, − указал направление фотограф.

− А-а. Знакомые всё люди. И кто тебя из них раздражает?

− Блондин.

− И чем Карель успел отметиться? — сразу нахмурившись, спросил Троицкий.

− Да была у нас эпопея больше года назад. У меня в Париже выставка была. Познакомились, начал клеиться, пришлось отшить. Вежливо. Дело усугублялось тем, что у меня был заказ от его компании. У тебя с ним что-то есть? — заметив перемену, задал вопрос Герман. В принципе, снимать он уже закончил, так что можно было поговорить. Он положил камеру на столик и присел рядом с Артёмом.

− Как тебе сказать?.. Он — моя головная боль, − вздохнул танцор.

− Стоп! Кажется, я знаю! Он пришёл ко мне в номер, и пока я объяснял ему, как можно деликатнее, что он мне на фиг не нужен, этот понятливый господин изволил напиться вдрызг. А мне пришлось до утра слушать жалобы на одного мелкого блондина, истрепавшего ему кучу нервов. Француз упомянул, что он такая же зараза, как я, − засмеялся Герман, бросив хитрый взгляд на Артёма. Тот поднял лицо вверх, типа потолок решил внимательно рассмотреть и прикусил нижнюю губу. — Точно ты!

− Я! — повинился Артём без какого-либо раскаяния в голосе. — Он же… Влюбился я в него, как только увидел, только у Алана на лбу было написано большими буквами — КОБЕЛЬ! А я в очередях стоять не люблю. Вот так и общались несколько лет: он ко мне — я от него, хотя очень хотелось тоже к нему. Только я же не мазохист, сам себе боль причинять.

− Я так понимаю, что что-то изменилось? Карель смотрит на тебя глазами побитой и очень голодной собаки.

− Полгода назад я тактику сменил и переспал с ним, а потом уехал.

− И как?

− Агентурные данные говорят, что у него нервное состояние, свидетельствующее о недотрахе и работает он теперь много, очень много, почти с утра и до поздней ночи.