Не герой - Игнатий Потапенко

— Кстати, мне надо посоветоваться с вами об одном моем маленьком предприятии… Вы позволите?

— Если могу оказаться полезным!..

— О, я знаю это предприятие! Евгения Константиновна выпускает в свет книжки для народа… Она не сидит сложа руки… И даже сделала честь одному моему маленькому творению…

«Книжки для народа?! Гм!..» — подумал Рачеев и тут же пожалел о том, что это сведение чуть-чуть как будто испортило то безусловно хорошее впечатление, какое произвела на него Высоцкая…

Бакланов поцеловал у нее руку, Рачеев воздержался от этого. Они вышли на улицу.

— Ну, что? Какова? — спросил Бакланов, когда они шли по панели. — Не правда ли, дивная женщина? А?

— Это ты в каком смысле и отношении?

— Во всех смыслах и отношениях! — восторженно заявил Бакланов. — Во-первых — красива и мила!

— Пожалуй!

— Во-вторых — умница!

— Может быть, и это!

— Как «может быть»? Если ты говорил с нею четверть часа, то ты должен был узнать это наверное… И потом, в ней нет ничего шаблонного, обыкновенного, пошлого!..

— Ах, дружище, она очень богата. Твоя жена справедливо говорит, что это дает ей возможность показать себя в прекрасной отделке!..

— Ну, в этом случае жена моя и ты с нею ошибаетесь! Разве мало на свете богатых женщин? Но много ли среди них таких? Нет, для этого нужны ум и оригинальный характер!

— Для чего? Я никак не могу уловить, что, собственно, ты в ней ценишь!..

— Что я в ней ценю? Я тебе скажу в двух словах: она целой головой стоит выше большинства женщин…

— Но это еще не так трудно…

— Как не трудно? Нынче образованная женщина, с которой можно говорить обо всем, как с хорошо образованным мужчиной, далеко не редкость. По крайней мере в Петербурге их достаточно. Но замечено: чуть только женщина начинает делать усилие серьезно возвышаться над средним уровнем, так называемой «образованной женщины», как она начинает понемногу кое-что терять из тех чудных качеств, которые делают женщину привлекательной для мужчины. В ней замечаются какая-то сухость, холодность, преувеличенная серьезность, словно серьезное развитие ума и привлекательность, — это два элемента, враждебные между собой… Но ведь это неправда! Евгения Константиновна доказала, что это неправда! Посмотри, как она живо интересуется всеми выдающимися явлениями общественной жизни, как она тонко судит обо всем, как он много и разумно читает! Ты нарочно проверь: вот вышла новая книга, наши присяжные чтецы еще только раздумывают, купить или не купим ее, а у нее уж книга на столе и поговори с ней, она тебе выскажет о на тонкое и основательное суждение… Одним словом — это женщина образованная в том смысле, в каком говорят про мужчину: хорошо образованный человек. Это не то, что так называемая «интеллигентная» женщина. О нет, интеллигентность у нас получается прохождением трех классов гимназии… Да, и в то же время посмотри, как она обаятельна, как она очаровательна! Я не могу себе представить мужчину, который, поговорив с нею минуту, не почувствовал бы желания поклоняться ей!.. И какую она деятельную жизнь ведет! У нее бывают сотни лиц из самых разнообразных кругов! Все за нею ухаживают, во всех она умеет поддерживать огонь и пользуется громадным влиянием!.. Она ведет светскую жизнь и в то же время предается такому делу, не имеющему ничего общего со светскостью, как издание книжек для народа!.. Замечательная женщина!.. Послушай, — прибавил Бакланов, — не зайти ли нам куда-нибудь поужинать? Ну хоть к Палкину, а? Вспомним старину!..

— Поужинать? Да я, брат, разучился ужинать по-здешнему! Ведь это значит — изрядно накачаться!.. — возразил Рачеев.

— О, что ты, что ты!? Ты забываешь, что у меня есть жена. Неужели я позволю себе прийти домой в пьяном виде? Нет, только поужинать.

— Почему же ты с женой не ужинаешь?

— Мы никогда не ужинаем. У нас нет такой привычки…

— Зачем же тогда ты зовешь меня в трактир?

— Ах, да ведь это совсем другое дело. Представь себе, я вот уже пять лет женат и веду, так сказать, умеренную домашнюю жизнь. Кажется, пора бы совсем отвыкнуть от трактирных повадок. Но удивительное дело. Иной раз тебя нестерпимо тянет в трактир. Придешь туда без всякого желания есть и пить, а ешь и пьешь, и знаешь, что тебя тут какой-нибудь чертовщиной на сале накормят, а все-таки поглощаешь, оживляешься, какое-то трактирное вдохновение на тебя находит, и знаешь — даже этакое легкое восторженное настроение ощущаешь!.. Вот что значит — трактирное воспитание! Так зайдем, Дмитрий Петрович!?

— Что ж, зайдем, отчего не зайти!..

Они перешли Владимирский проспект и повернули к Палкину. Рачеев вошел в ярко освещенный зал, свернул налево, прошел к четвертому столу и сел. Бакланов, который шел вслед за ним, тихонько смеялся.

— Почему ты сел именно за этим столом? — спросил он приятеля.

Тот осмотрелся и в свою очередь рассмеялся.

— Фу ты, черт!.. — сказал он, пожав плечами, — Ведь это я бессознательно сел за так называемый «наш» столик. Здесь совершались «малые попойки», а большие — в отдельном кабинете. Да, ты прав, Николай Алексеич! Очень живучи эти трактирные привычки… Ну, ты все-таки жил в столице и от времени до времени подновлял их, не так ли? А я, клянусь честью — я семь лет не заглядывал в трактир и вот, поди же ты, словно только вчера вышел отсюда!

— Да, Дмитрий Петрович, да! — подхватил Бакланов. — Но и то сказать, — недаром это так помнится. Ведь здесь, за этим столиком, пережито столько восторженных часов! Здесь именно, дружище, вырабатывались те высокие идеалы, которые теперь хоть издали освещают нам жизнь!

— Да, — с саркастической улыбкой промолвил Рачеев, — освещают! И Ползикову и Мамурину тоже освещают!..

— Гм… Ну, что ж… Ползиков свихнулся, а Мамурин всегда был ничтожеством! Но заметил ты, как он чистенько ведет себя у Высоцкой. Совсем порядочным человеком смотрит!.. Евгения Константиновна обладает способностью одним своим присутствием облагораживать людей…

— Толкуй, облагораживать! Никакого тут нет благородства. Знает он очень хорошо, что с его свинскими взглядами его туда не пустят, вот он и молчит…

— Все же слава богу, что есть у нас такое место, где люди вроде Мамурина чувствуют необходимость молчать… Гм… Гляди!..

В зал вошел Мамурин и, не заметив их, прошел, мимо и сел справа, но тут он увидел их, быстро поднялся и с чрезвычайно приветливым лицом стал приближаться к ним.

— А я вас и не заметил, други мои! — сказал он совершенно простым приятельским тоном и подал руку Бакланову, которую тот пожал; затем он протянул руку Рачееву и прибавил: — Что это ты какую штуку сегодня выкинул у Зои Федоровны?

Рачеев откинулся на спинку стула и положил обе руки на колени.

— Ты мне руки не подаешь? — спросил Мамурин, слегка покраснев, в то время как Рачеев нахмурил брови и лицо его сделалось бледным.

— Не подаю! — отрывисто и резко ответил он.

— Как это глупо, однако ж!.. — проговорил Мамурин, скрывая досаду и делая вид, что не придает этому обстоятельству большого значения. Протянутую было руку он направил в каман пиджака и достал оттуда портсигар. — Я высказал свои взгляды, ты с ними не согласен, вот и все!.. Нельзя, чтобы у всех были одинаковые взгляды!..

— Лучше будет, Семен Иваныч, если ты оставишь меня в покое! — угрюмо глядя вниз, промолвил Дмитрий Петрович.

— Но почему же? Не лучше ли объясниться? — настойчиво продолжал Мамурин.

— Ты желаешь непременно, чтобы я объяснился? Изволь! — с явным старанием сдержать свое волнение проговорил Рачеев. — Бывают взгляды, с которыми можно не соглашаться и спорить против них; но бывают и такие взгляды, которые можно только презирать, как презирать и тех людей, которые их исповедуют. Это те самые взгляды, что ты высказал сегодня… Вот все мое объяснение…

У Мамурина глаза загорелись гневом.

— Но это… это уже слишком, господин Рачеев!.. — воскликнул он, тяжело дыша. — За подобные вещи платят очень дорого!..

Бакланов испуганно смотрел на обоих. До этого времени почти пустой зал начал наполняться публикой, которая рассаживалась за столиками. Он боялся, чтобы ссора не привлекла внимание посторонних лиц. Но и Рачеев и Мамурин, по-видимому, имели это в виду; их настоящие чувства высказывались только в глазах, голоса же звучали сдержанно и никто не мог бы подумать, что это не простой приятельский разговор, а ссора.

— Чем платят? — с презрительной усмешкой спросил Рачеев. — Уж не дуэль ли мне предлагают!

— А хотя бы и так!?

— Я ее не приму!

— Значит, вы трус?

— Можете думать и так. Я не поставлю свою жизнь на карту ради человека, которого я не уважаю…

— Довольно. Значит, вы отказываете мне в удовлетворении?..

— Вы требовали объяснения, я сказал вам правду про вас. Скажите мне в лицо правду про меня, как бы она ни была горька, и вот вам удовлетворение…