Черный сад. Армения и Азербайджан между миром и войной - Томас де Ваал

Катастрофа не погасила армяно-азербайджанский конфликт, хоть многие на это надеялись. Московский журналист Виктор Лошак, командированный в зону землетрясения, вспоминает об охватившем уцелевших людей пугающем "психозе", в котором пережитый ужас смешался с национальными предрассудками:

"О чем говорили эти люди со мной, журналистом, и друг с другом? Не о смерти, не о своих родственниках, не о прогнозах возможного нового землетрясения. Они говорили о том, что азербайджанцы послали им груз лекарств – было выслано несколько грузовиков с медикаментами, потому что азербайджанцы находились близко, и Центральный Комитет помог им это сделать – азербайджанцы послали им лекарства, и они считали, что азербайджанцы, конечно, хотели их отравить. Все это было уже на уровне полного психоза" (22).

Бедствие изменило не только природный ландшафт Армении, но и политический облик страны. Впервые советские власти позволили армянской диаспоре непосредственно участвовать в делах Советской Армении, поскольку армяне всего мира оказывали помощь пострадавшим. Члены "Комитета Карабах" сформировали чрезвычайный штаб помощи в здании Союза писателей в Ереване. "Сразу после землетрясения незаметно для нас самих мы обнаружили, что несем ответственность за людей и даже за спасательные работы, помощь жертвам и так далее", – вспоминает Рафаэл Казарян. – Мы этого даже не ожидали. Рычаги власти перешли от правительства к нам" (23).

7 декабря Михаил Горбачев был в Нью-Йорке, в Организации Объединенных Наций. Он поспешил обратно – в Москву и затем прилетел в Армению – это была его единственная поездка на Кавказ за все время пребывания на посту руководителя Советского Союза. В политическом плане поездка оказалась крайне неудачной. Горбачев посетил зону землетрясения и затем поехал в Ереван. По сложившейся традиции он вышел на одну из площадей города, чтобы поговорить с людьми.

Председатель Президиума Верховного Совета Армении Грант Восканян присутствовал при этом, и вот что он вспоминает. "[Горбачев] сказал: "Мы не оставим вас один на один с вашей бедой, мы поможем вам". И кто-то выкрикнул из толпы: "А Карабах?" Горбачев вспылил и заявил: "Слушайте, я думал, что вы не будете снова поднимать карабахский вопрос в час национального бедствия. Я думаю, многие этого не поймут".

Помощник Горбачева Георгий Шахназаров был с ним и наблюдал за реакцией толпы: "Михаил Сергеевич [Горбачев] не столько урезонивал бородача, сколько апеллировал к окружавшим его людям. И некоторые женщины действительно откликнулись, бросив по-армянски слова упрека молодому человеку. Но остальные безмолвствовали. Стоя рядом, я вглядывался в лица и видел, что их не возмутило упоминание Карабаха. Видимо, мысль о нем сидела гвоздем в голове каждого, не давала покоя, даже землетрясение не могло от нее отвлечь". (24)

Прежде чем вернуться в Москву, Горбачев дал интервью армянскому телевидению, в котором он заявил, что карабахский вопрос эксплуатировался "недобросовестными людьми, демагогами, авантюристами, коррупционерами, чернорубашечниками", теми, кто "жаждал власти" (25). Эти его высказывания стали сигналом для ареста "Комитета Карабах". Здание союза писателей окружили войска, девять членов "Комитета" были арестованы. Еще двоих задержали через несколько дней. Все одиннадцать были доставлены в Москву и помещены в следственный изолятор, но спустя шесть месяцев их освободили до суда (26).

Реакция России

После землетрясения в Армению приехал еще один видный визитер – самый известный советский диссидент, которого называли совестью нации – Андрей Сахаров. Он завершал поездку по Азербайджану, Нагорному Карабаху и Армении вместе со своей супругой Еленой Боннэр. В Армении они посетили зону землетрясения и встретились с оппозицией.

Взгляды Сахарова на карабахский вопрос были противоречивы. Вначале он занимал проармянскую позицию, заявляя, что Сталин несправедливо передал Нагорный Карабах Азербайджану в 1921 году и называя проблему Карабаха "пробным камнем перестройки и ее способности преодолеть сопротивление и инерцию прошлого". Проармянская позиция Сахарова сформировалась под влиянием его жены-армянки. Родители Елены Боннэр, чья девичья фамилия Алиханян, были армянами из Шуши, вынужденными покинуть город в 1920 году. Семейные воспоминания, видимо, произвели на нее глубокое впечатление. И все же, Сахаров и Боннэр, выслушав обе стороны, несколько пересмотрели свое мнение.

В качестве решения конфликта Сахаров предложил провести референдум, на котором жители каждой карабахской деревни могли бы решить, присоединяться ли автономной области к Армении или к Азербайджану. Но, посетив Нагорный Карабах и увидев, насколько сложна его география, Сахаров понял, что его идея неосуществима. Сейчас Боннэр признает, что тот план "не был идеальным решением", но защищает его, как, по крайней мере, пример творческого подхода к проблеме, поскольку ранее все дискуссии по карабахскому вопросу неизменно велись лишь в конфронтационном ключе: "Мы хотели увести разговоры с пути, ведущего к войне" (27).

Первоначальная позиция Сахарова отражала в целом проармянские настроения российской интеллигенции. Армянская и российская интеллигенция традиционно поддерживали близкие отношения, и после погромов в Сумгаите большинство представителей московской интеллектуальной элиты всецело поддерживало армян. Сегодня российский журналист Виктор Лошак соглашается с тем, что этот проармянский консенсус представлял известную опасность:

"Нам казалось, что возвращение Карабаха Армении было частью процесса демократизации Советского Союза. Нам тогда казалось, что восстанавливалась справедливость. Нам казалось, что мы правы. Но на самом деле мы были абсолютно не правы в том, что полностью игнорировали настроения другой стороны. Мы не думали о том, какой будет реакция тех, кто считал Нагорный Карабах частью своей страны".

Возникавшую азербайджанскую оппозицию возмущало подобное отношение. В феврале 1989 года азербайджанский ученый и активист Зардушт Ализаде посетил одно из заседаний "Московской трибуны" в Доме ученых в Москве. Сахаров был председателем этого диссидентского форума. Участники собрания приняли обращение с требованием освободить членов "Комитета Карабах", арестованных двумя месяцами раньше. По словам Ализаде, на этом собрании он говорил о том, что деятельность "Комитета Карабаха" принесла страдания азербайджанцам. Потом, вспоминает Ализаде, один бывший диссидент возмутился, посчитав, что он не имел никакого права делать такие заявления. Ализаде в своей речи цитировал знаменитую фразу Достоевского о том, что никакое благое дело не стоит слезинки ребенка. Его оппонент настаивал: "Какое право имеете вы, азербайджанцы, говорить о слезах детей после Сумгаита?". На что Ализаде ответил: "А вы что же, действительно думаете, что в сумгаитских погромах участвовал весь народ?" (28).

Специальный представитель

В июле 1988 года, когда кризис приобретал затяжной характер, Горбачев, по-видимому, решил, что у него нет иного выбора, кроме введения в Нагорном Карабахе прямого правления Москвы. 24 июля он вызвал в Кремль промышленника Аркадия Вольского, который уже посещал автономную область тремя месяцами ранее. После длившейся всего несколько минут беседы Вольский согласился стать представителем Политбюро в Карабахе на "шесть месяцев". Как оказалось, ему пришлось остаться там почти на полтора года (29).

Официально должность Вольского называлась "Представитель Центрального Комитета и Верховного Совета", фактически же он стал своего рода генерал-губернатором, несущим ответственность, по его собственным словам, "за все, начиная с осеменения коров до военных вопросов". По общему мнению, такая работа была как раз для него. Человек большого личного обаяния, он снискал – по крайней мере, сначала, – уважение к себе обеих конфликтующих сторон, и ему удавалось, по крайней мере, на первых порах, снимать напряженность в межэтнических отношениях. Те же качества Вольский вновь проявил в роли российского посредника в Чечне в 1995 году, когда он наладил нормальные рабочие отношения с делегацией чеченских повстанцев.

Главным направлением стратегии Вольского была социально-экономическая сфера. В первой половине 1988 года из-за забастовок были остановлены предприятия Нагорного Карабаха, что не могло не сказаться на командной советской экономике. Как выразился Борис Нефедов, главный помощник Вольского: "Забастовка на заводе по производству конденсаторов [в Степанакерте] привела к сбоям в работе 65 предприятий Советского Союза, выпускавших телевизоры и радиоприемники". Со своей стороны, карабахские армяне жаловались, что они больше не получают прибыли от поставок в Азербайджан своих традиционных товаров – таких, как шелк-сырец и виноградный сок.

Предложение Вольского состояло в том, чтобы заняться поиском новых экономических партнеров для карабахских предприятий в России – шаг, который, безусловно, вызвал недовольство в Азербайджане. Несмотря на все усилия Вольского, экономическое сражение было, в конечном счете, проиграно. По оценкам специального представителя Москвы, по состоянию на ноябрь 1989 года конфликт вокруг Карабаха уже стоил советской экономике 1 млрд. рублей, и эти потери значительно превосходили те 400 млн. рублей инвестиций, которые за год до этого обещал выделить Горбачев (30).