Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ. - Сюэцинь Цао

Когда же опять наступила пауза, Мяоюй сказала:

– Первая строфа на одну рифму, вторая – на другую. Послушаем дальше.

Дайюй снова запела:

Мне понятны ваши невзгоды,Нет свободы – и жизнь не та!У меня же свои напасти —Вечно хлопоты, суета…Если сердце твое горюет,Горе сердце мое поймет.Жены древности! Вы могли быМне помочь уйти от забот?[19]

– Вот и еще строфа, – промолвила Мяоюй. – Сколько в ней глубокой печали!

– Я не разбираюсь в музыке, но эта мелодия и в мою душу вселила скорбь, – отозвался Баоюй.

Снова зазвенели струны циня.

– Слишком высоко взяла, – заметила Мяоюй, – не гармонирует с прежним.

Вновь послышалось пение:

Жизнь людей в этом бренном мире —Пыль житейская, круговорот.Все, что в небе, и все, что в мире,В прошлой жизни исток берет;Обретя исток в прошлой жизни,В смерти жизнь не найдет конца,Но с луною сравнятся развеЧеловеческие сердца?[20]

Мяоюй изменилась в лице.

– Почему она перешла на другой тон?! От такой печальной мелодии могут расколоться даже камни! Это уж слишком!

– Что значит «слишком»? – спросил Баоюй.

– А то, что она долго не проживет! – отвечала Мяоюй.

В это время послышался жалобный звук – будто струна лопнула. Мяоюй быстро встала и пошла прочь.

– Что случилось? – окликнул ее Баоюй.

– Скоро сам поймешь, – последовал ответ, – не стоит сейчас об этом говорить!

Баоюй, полный уныния и дурных предчувствий, направился во двор Наслаждения пурпуром. Но об этом здесь речи не будет.

Даосская монахиня пропустила Мяоюй в ворота кумирни и заперла их. Мяоюй прошла к себе в келью, прочла сутру, поужинала, воскурила благовония и отпустила монахинь.

Опустив занавески, она села на молитвенный коврик за ширмой, поджала под себя ноги и предалась созерцанию.

В третью стражу Мяоюй вдруг услышала шум на крыше. Подумав, что напали разбойники, она испуганно вскочила и выбежала на террасу. Вокруг не было ни души, только по небу плыли одинокие облака и ярко светила луна.

Было не холодно. Мяоюй постояла, опершись о перила террасы, и вдруг услышала мяуканье кошек на крыше.

Вспомнились слова Баоюя об успокоении души, сердце затрепетало, Мяоюй вся горела, но, овладев собой, вернулась в келью и вновь опустилась на молитвенный коврик. Однако душа никак не могла успокоиться и вдруг рванулась куда-то; Мяоюй почувствовала, как коврик уходит из-под нее, ей почудилось, будто она вне кумирни. Вдруг появилась целая толпа знатных юношей, все они жаждали взять ее в жены, подхватили и потащили к коляске. Потом налетели разбойники и, угрожая ножами и палками, поволокли Мяоюй за собой. Она громко плакала, звала на помощь.

Разбуженные криками, прибежали монахини с факелами и светильниками, столпились вокруг Мяоюй, а она лежала, широко раскинув руки, с пеной на губах. Когда ее попытались привести в чувство, она, с выпученными глазами и проступившими на щеках красными пятнами, закричала:

– Мне покровительствует бодхисаттва! Как вы, насильники, смеете так обращаться со мной?

Перепуганные монахини не знали, что делать.

– Очнитесь, это мы!

– Я хочу домой! – крикнула Мяоюй. – Отвезите меня!

– Ваш дом здесь, – сказала старая даосская монахиня. – Куда же вас везти?

Она велела буддийским монахиням помолиться богине Гуаньинь, а сама решила погадать. Вытащила гадательную бирку, открыла соответствующее место в книге толкований и прочла, что странное поведение Мяоюй можно объяснить ее встречей с духом зла в юго-западном углу.

– Да! – подтвердили остальные монахини. – В юго-западном углу сада Роскошных зрелищ никто никогда не жил. Наверняка там обитает дух зла.

Все переполошились, бегали вокруг Мяоюй.

Монахиня, которую Мяоюй привезла с собой с юга и которая была предана ей больше других, сидела на своем молитвенном коврике у постели Мяоюй, не отходя ни на шаг.

Вдруг Мяоюй повернулась к ней и спросила:

– Ты кто?

– Ведь это же я, – отвечала монахиня.

– Ах, ты! – произнесла Мяоюй, пристально посмотрела, обняла монахиню и сквозь рыдания проговорила: – Ты моя мать, если ты не спасешь меня, я погибла!

Монахиня ласково гладила ее, утешала. Старуха даоска налила чаю, Мяоюй выпила немного и лишь на рассвете уснула. Послали за доктором и стали гадать, что за болезнь приключилась с монахиней.

Все говорили по-разному: нервное расстройство от чрезмерных забот, горячка, наваждение, простуда.

Пришел доктор и первым делом спросил:

– Она предается созерцанию?

– Постоянно, – последовал ответ.

– Заболела вечером?

– Да.

– Значит, в нее вселился дух блуждающего огня, – определил доктор.

– Это опасно? – с беспокойством спрашивали монахини.

– К счастью, она предавалась созерцанию не очень долго, – ответил доктор, – злой дух не успел глубоко проникнуть, и ее можно спасти.

Он прописал жаропонижающее лекарство, Мяоюй приняла его и постепенно успокоилась.

Между тем слухи об этом происшествии распространились за пределы дворца Жунго, и конечно же нашлись любители посплетничать.

– Разве может молодая женщина вести монашескую жизнь? – говорили люди. – Она хороша собой, вот только характер странный! Интересно, кому попадет такой лакомый кусочек?

Прошло несколько дней. Мяоюй понемногу приходила в себя, но душа ее по-прежнему пребывала в смятении, мысли путались.

Однажды к Сичунь пришла Цайпинь и спросила:

– Слыхали, что случилось с настоятельницей Мяоюй?

– Не слыхала. А что?

– Как я поняла из разговора барышни Син Сюянь со старшей госпожой Ли Вань, – принялась рассказывать Цайпинь, – на Мяоюй нашло наваждение. Как раз в тот вечер, когда вы играли с ней в шашки. Всю ночь она кричала, будто ее хотят похитить разбойники. Она и сейчас еще не совсем здорова. Не кажется ли вам все это странным, барышня?

Сичунь промолчала, а про себя подумала: «Мяоюй непорочна, но нити, связывающие ее с бренным миром, пока не оборваны. Жаль, что я родилась в знатной семье, а то непременно пошла бы в монахини, порвала бы все связи с суетным миром и не думала бы ни о чем мирском. Тогда никакое наваждение не страшно!»

Тут на Сичунь будто снизошло просветление, и она сочинила гату:

Уж если великая сила миров[21]Своих не оставит на свете следов, —На что уповать остается тому,Кто видит в Ученье основу основ?

В том суть, что любой, кто на свете живет,Пришел в эту жизнь из пространства пустот,А после того, как свой век отживет, —Назад, в пустоту совершит поворот![22]

После этого Сичунь приказала девочке-служанке воскурить благовония, посидела немного, раскрыла книгу по шашкам и отыскала главы, написанные Кун Юном и Ван Цзисинем[23]. Здесь перечислялись приемы игры «как в лист лотоса завернуть краба», «как иволга сражается с зайцем», но этот раздел Сичунь показался скучным, а раздел «тридцать шесть способов вырваться из угла» – непонятным и путаным, остановилась она на разделе «десять драконов убегают от коня».

Но только было она углубилась в чтение, как во дворе послышались шаги и кто-то крикнул:

– Цайпинь!

Если хотите узнать, кто это был, прочтите следующую главу.

Глава восемьдесят восьмая

Итак, кто-то снаружи позвал Цайпинь. Сичунь показалось, что это Юаньян, и она не ошиблась.

Цайпинь вышла и вскоре вернулась вместе с Юаньян и девочкой-служанкой, которая несла что-то завязанное в желтый платок.

– В будущем году старой госпоже исполняется восемьдесят один год, что соответствует «тайной девятке», – сказала Юаньян. – По этому случаю будут заказаны молебны на девять дней и девять ночей и дан обет переписать три тысячи шестьсот пятьдесят один раз «Алмазную сутру» – «Цзиньганцзин»[24]. Переписчиков уже наняли. Обычно «Цзиньганцзин» считают оболочкой, а «Книгу сущности» – основой, поэтому при переписке в «Цзиньганцзин» решено включить «Книгу сущности». Старая госпожа высоко ценит эту книгу, а поскольку бодхисаттва Гуаньинь почти всегда является в облике женщины, необходимо, чтобы невестки и внучки старой госпожи переписали эту книгу триста шестьдесят пять раз. Так они проявят уважение к старой госпоже и сами очистятся от грехов. Все барышни грамотны, кроме второй госпожи Фэнцзе, у которой, кстати, и времени нет, и могут переписать каждая понемногу. Да и супруга старшего господина Цзя Чжэня на это согласна, что же говорить о нас?

– Чего-нибудь другого я, может быть, и не смогла бы сделать, а сутры перепишу с большой охотой, – промолвила Сичунь и предложила Юаньян: – Садись, выпей чаю!

Юаньян положила на стол сверток и села рядом с Сичунь.

– А сама ты будешь писать? – с улыбкой спросила Сичунь.