Нити магии - Эмили Бейн Мерфи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нам не нужно спрашивать Алекса, – с растущей уверенностью говорю я. – Мы можем воспользоваться моей шахтой.
Я кладу платок на стол, больше не нуждаясь в нем, потому что уже не чувствую запаха разложения.
Глава одиннадцатая
Марит.
Мортенсафтен: 10 ноября 1866 года.
Особняк Вестергардов
Утром, когда прибывает нотариус, чтобы заверить новое завещание Хелены и состояние ее счетов, у дома ждет повозка, чтобы отвезти Айви к месту ее новой работы: в стекольную мастерскую в Копенгагене. Повязывая на талии жесткий накрахмаленный передник, я бросаю взгляд в окно. Дорит с красным, заплаканным лицом сует в руки Айви плетеную корзину, полную еды, после чего Брок привлекает сестру к себе и говорит что-то ей на ухо. Вид у него расстроенный, и на миг я чувствую укол вины.
Затем повозка отъезжает, поднимая за собой смесь снега и пыли, и я думаю, проводя пальцами по узелкам на подоле: «Но я остаюсь здесь не за тем, чтобы сделать больно Броку или кому-либо еще из них». А затем, чтобы узнать, что же действительно случилось с моим отцом, и удостовериться, что мне никогда не придется вышивать на кайме своей нижней юбки имя Евы.
Как только я спускаюсь на первый этаж, Нина сразу же привлекает меня к работе.
– Сегодня всем дают дополнительные поручения, чтобы подготовиться к Мортенсафтену, – говорит она, перебирая ключи на кольце, но я знаю, что на самом деле это расплата за пустое место Айви за обеденным столом. Нина велит мне до ужина закончить платье для Хелены, потом заштопать дыры на чулках и сделать вышивку на салфетках и чайных полотенцах.
– Жизнь несправедлива, и так во всем, верно? – хмыкает Дорит, склоняясь над гусем, выбранным для праздничного ужина, потом кладет его на разделочный стол и обращается к нему: – Ты уж извини, что святой Мартин пытался спрятаться в стае твоих сородичей. А теперь тебя съедят за ужином в расплату за их поступок.
– Хорошо, что он не спрятался среди других птиц, – ухмыляется Лильян, – а то, чего доброго, нам пришлось бы есть ворону.
– Или голубя, – добавляет Якоб.
– Сову? – предлагает Лильян.
– Лебедя.
– Дронта.
– Голубоногую олушу.
– Пустосмехи. – Дорит закатывает глаза и точит нож.
Я торопливо иду по коридорам главного дома, атласное платье кажется мне тяжелым, как свинец, а нитки, которыми оно сшито, отчего-то легкими, как пух. Снаружи свистит холодный ветер, но слуга по имени Оливер зажигает во всех каминах жаркий огонь, а Сигне расставляет на подоконниках и столах свечи, над которыми подрагивают язычки пламени.
Когда я возвращаюсь, Дорит стоит у плиты и варит глег.
– Марит, сделай что-нибудь полезное и отыщи в оранжерее Брока, – она насыпает в марлевый мешочек корицу и кардамон, и я корчу гримасу, глядя на Лильян. – Мне нужны три лимона и охапка цветков бузины.
– Через черный ход, – указывает мне Лильян, отбеливая скатерти. – Иди по галерее под навесом и в конце найдешь оранжерею.
Я набрасываю плащ и прохожу через сады на заднем дворе. На улице холодно, небо уже темнеет к ночи, но я резко останавливаюсь. С неба падают крошечные снежники, в то время как своды длинной галереи, тянущейся передо мной, увешаны белыми душистыми гроздьями глицинии, похожими на кружевные фонарики. Стебли ползут вверх по елям-колоннам и обвивают выгнутые балки, а аромат жасмина и еловой хвои витает в воздухе – здесь каким-то образом смешались воедино зима и весна. Я отвожу в сторону цветочную завесу и ступаю в затененный коридор, куда не проникает ветер, и меня немедленно окутывает прохлада и покой. Гравий хрустит у меня под ногой, когда я делаю еще один шаг вперед и осторожно протягиваю руку, чтобы коснуться одного из соцветий. Самые краешки лепестков тронуты сиреневым оттенком, а некоторые уже подернулись инеем.
Кто-то сохраняет их живыми посредством магии.
Вздрагиваю от удовольствия при мысли о том, что нечто подобное существует в мире и что в этот момент оно окружает меня. Мне хочется как можно дольше оставаться в этой тихой галерее, где Фирн и мои страхи неожиданно кажутся невероятно далекими, где жизнь может цвести, несмотря на то что все вокруг сковано льдом.
В конце коридора глициния приобретает более глубокий фиолетовый оттенок, а потом за нею обнаруживается дверь оранжереи, освещенная изнутри и чьи стекла окрашены в зеленый цвет, как у винных бутылок.
– Есть здесь кто-нибудь? – окликаю я, открывая дверь.
Чтобы попасть в оранжерею, приходится спуститься на несколько ступенек, словно в погреб, и на меня сразу же обрушивается волна тепла и запаха: зелени и земли. С потолка свисают стеклянные шары разного размера, в одних горят свечи, а в других зеленеют травы. Я прохожу через крошечные участки запахов: тут пахнет мятой, а на следующем шагу – тимьяном, лавандой, базиликом. Словно сама природа заключена в эту стеклянную клетку. К потолку, точно ветровые колокольчики, подвешены узкие серебристые поддоны с раскидистыми растениями, между которыми оставлены проходы разной ширины. Я дохожу по одному из них до дальней стены, усеянной белыми и розовыми цветами.
Я так заворожена всем этим, что не замечаю Брока, скорчившегося в углу, пока едва не спотыкаюсь об него. У его ног лежат охапки ярких цветов, и он расставляет их в широкие хрустальные вазы. У меня не было намерения подкрадываться к нему, однако я замечаю его за полсекунды до того, как он замечает меня, и вижу, что глаза его мокрые и красные. Две вещи вдруг становятся абсолютно ясными.
Он сидел здесь один и плакал.
И это он делает так, чтобы все здесь росло.
Я откашливаюсь, и он вскакивает на ноги.
– Все эти стеклянные пузыри создала Айви, – говорит он, поспешно вытирая глаза, и резким тоном добавляет: – Ты и это хочешь у нас отнять?
– Дорит нужны лимоны и бузина. Хотя, похоже, лимоны я уже нашла, – отзываюсь достаточно сухо, чтобы он не заподозрил, что я видела его плачущим.
Я размышляю, играли ли они с Айви в детстве в догонялки в этих коридорах, пробиралась ли она когда-нибудь в оранжерею, чтобы тайком принести ему лакомство… Наверное, куда бы он ни посмотрел, везде видит напоминания о ней. Я срываю с ближайшего дерева три ярко-желтых лимона и кладу их в карман своего передника.
– А вот и бузина, – угрюмо говорит Брок и сует мне полную охапку стеблей.
– Спасибо, – благодарю его, и вместо ответа он долго разглядывает свои грязные руки, а потом вытирает их о мой фартук.
Я бросаю на него сердитый взгляд, и мое сочувствие мгновенно рассеивается. На обратном пути глициниевая
