Желтые ромашки - Алексас Казевич Балтрунас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На утро все было забыто: и приключение с телефоном, и тревожные сны. Так никто ничего и не узнал бы, если бы перед самым обедом Линас с плачем не вбежал в комнату и не бросился к маме.
— Что случилось? — разволновалась мама.
— Пожарники при-и-ехали, — всхлипывая проговорил Линас. — Мы… мы им вчера позвонили… Вот они и…
Ничего не понимая, мама глянула в окно. Двое пожарных и в самом деле, открыв чугунную крышку, проверяли пожарный колодец. Но это было в порядке вещей: они и раньше время от времени проверяли, все ли в порядке, чтобы в случае пожара не было никаких недоразумений.
Так вот почему, сообразила мама, мальчики вчера были такими паиньками! Вот почему они так рано отправились спать!
По поводу самовольных телефонных переговоров и Линасу, и Валентинасу пришлось, конечно, объясняться с папой. Как прошло это объяснение, история умалчивает, они этого никому не рассказывали. Но когда вечером оба вышли во двор, Валентинас спросил у ребят:
— А кто из вас знает, как позвонить пожарникам?
Ребята разинули рты, словно галчата. Ни один не мог ответить на этот вопрос, а Линас и тут не удержался, похвастал:
— Я знаю: ноль один!..
МЕДНЫЙ ЯКОРЕК
Три коротких гудка — речной трамвай отчаливал от пристани. Под кормой — а Линас с мамой сидели на задней палубе — забурлила вода, по речной глади побежали волны. Пароходик поплыл все быстрее и быстрее. Разбегающиеся от носа и бортов крутые усы воды становились все пышнее. Волны обрушивались на раскаленный солнцем песок пляжа и откатывались, оставляя на нем сверкающие пузырьки.
Положив подбородок на ограждение борта, Линас неотрывно следил за искрами и пузырьками, вскипавшими в воде. Солнце уже клонилось к закату, и его лучи лишь кое-где проникали до самого дна. А там, где падала на воду тень парохода, она казалась темно-зеленой. То в одном, то в другом месте сверкали стайки серебристых уклеек и снова исчезали в кружеве пузырьков.
Впереди, неподалеку от красного бакена, отмечавшего мель, скользила белая байдарка. Молодой парень греб спаренными веслами, а девушка, перевесившись через низкий борт, ловила ладонью подбегающую от речного трамвайчика волну.
— Ох, вот увидите, опрокинет их волна! — пробасил чей-то голос. Низкий, как из густой бочки: бум-бум-бум!
Линас собрался было обернуться, чтобы узнать, кто это говорит таким басом, но не хотелось отрывать глаз от байдарки, легко рассекающей волны. И вовсе она не опрокинулась! Линас долго провожал взглядом эту стремительную тонкую стрелу, пока байдарка не скрылась вдали. Только после этого мальчик обернулся и стал рассматривать пассажиров, сидящих на лавках кормовой палубы.
Напротив Линаса и его мамы подремывал старичок с вислыми седыми усами. Рядом лежали удочки и подсачик — такой большой сачок на длинной палке, чтобы можно было подхватывать попавшую на крючок рыбу и спокойно вытаскивать ее на берег. Справа худощавый, в очках, немолодой уже дяденька в белом пиджаке и таких же белых мятых брюках. У самой кормы рылась в своей кошелке маленькая сморщенная старушка.
«Интересно, у кого из них бас? Кто сказал, что байдарка опрокинется?» — раздумывал Линас, с подозрением поглядывая то на усача, то на очкарика. Но они сейчас молчали, и определить, у кого бас, было невозможно. В окошке кабины, которая возвышалась над палубой, виднелась белая капитанская фуражка. Время от времени капитан, склоняясь к медному раструбу, произносил какие-то слова, снизу, оттуда, где гудели моторы, отзывался механик. Не разобрать, что они там говорят. Но ни у того, ни у другого баса не было. Значит, не они. Значит, бас мог принадлежать или усатому старику, или дяденьке в белом костюме.
Линас еще раз оглядел палубу. Больше никого нет. Хотя близился вечер, но в город с пляжа никто не спешил. Успеется! Да и Линас с мамой еще часок покупались бы, если бы этим вечером не должен был вернуться папа. Он уже три недели назад уехал в командировку, а вчера им принесли телеграмму: «Приезжаю завтра вечером. Папа». Возвратится и не застанет их дома? Это было бы очень некрасиво. Так говорит мама. Линас согласен с ней. Он сам за три недели очень соскучился по папе.
— Мам, а мам, лимонадика хочу, — царапая ногтем шелушащуюся краску на спинке скамьи, заявил Линас.
Мама покосилась на свои ручные часики, потом почему-то на солнышко и ответила:
— Скоро будем дома, детка.
— А я теперь хочу пить…
— Откуда я сейчас возьму тебе лимонад? — пожала плечами мама. — Потерпи.
Линас заметил, что седой старичок с подсачиком и удочками неодобрительно посмотрел на небо, пошевелил усами, словно собираясь что-то сказать.
«Наверно, это он и говорит басом», — подумал Линас.
Но старичок не вымолвил ни слова. Недовольный Линас снова отвернулся в сторону берега и продолжал наблюдать, как накатывает волна на береговые камни.
«Нет, больно хлипкий старичок, наверно, блеет, как коза, — подумал мальчик. — У всех усатых тоненькие голоса».
Думал он так только потому, что в этот момент был сердитым. Хотелось пить. Ведь, если честно признаться, то знал Линас лишь одного усатого человека — их дворника дядю Лауринаса. А тот и в самом деле тонким голоском говорил, визгливым. Особенно это было неприятно, когда во дворе собиралось много ребят и они поднимали шум…
Впереди, из-за поворота реки, вынырнул другой пароходик. Он плыл к пляжу. Столкнувшиеся волны совсем взбесились, извивались, как змеи.
«Дун-дун-дун!..» — еще громче затарахтели пароходные моторы, даже палуба задрожала. Из трубы повалили черные клубы дыма. Капитан сбежал вниз по ступенькам. Вскоре его белая фуражка мелькнула в боковом окне пассажирской каюты. Он до половины высунулся из окна и, придерживая фуражку, долго всматривался в речное дно.
— Подай-ка трос! — крикнул он.
Показалось перемазанное лицо механика. Его тельняшка тоже была
