Жизнь впереди - Ромен Гари

У меня все это уже вот где сидело, клянусь вам. Мне это так обрыдло, что захотелось разыскать Махута и попросить его вогнать мне самый здоровенный шприц, только бы послать их всех к чертям собачьим.

– Момо, это не церебральный склероз? Он спуску не дает.

– А много вы знаете такого, что дает спуску, мадам Роза? Слушать тошно. Слышите, вы, меня от всех вас тошнит, клянусь могилой матери!

– Не надо говорить таких вещей, твоя бедная мать… в общем, она, может, еще и жива.

– Я ей этого не желаю, мадам Роза, даже если она и жива, она все-таки моя мать.

Она странно посмотрела на меня, а потом улыбнулась.

– Ты очень повзрослел, малыш Момо. Ты уже не ребенок. Когда-нибудь…

Она собиралась мне что-то сказать, но прикусила язык.

– Когда-нибудь что?

Вид у нее стал виноватый.

– Когда-нибудь тебе стукнет четырнадцать. А потом пятнадцать. И ты больше не захочешь жить вместе со мной.

– Не говорите чепухи, мадам Роза. Я вас не брошу, не в моих это привычках.

Это ее успокоило, и она ушла переодеваться. Надела свое японское кимоно и подушилась за ушами. Понятия не имею, почему душилась она всегда за ушами, – может, чтоб этого не было видно. Потом с моей помощью уселась в кресло, потому что сгибаться ей было тяжело. При всех своих болячках она сейчас чувствовала себя как нельзя лучше. Лицо у нее было хмурое и обеспокоенное, но я обрадовался, увидев ее в нормальном состоянии. Она даже поревела немного, что доказывало, что она чувствует себя как нельзя лучше.

– Ты теперь взрослый паренек, Момо, и все понимаешь.

Это она ерунду городила – ничего я не понимал, но препираться с ней не собирался, время было неподходящее.

– Ты взрослый паренек, так что послушай меня…

Тут у нее случился небольшой заход в пустоту, и она несколько мгновений была в простое, как заглохший старый драндулет. Я подождал, пока она включится, держа ее за руку, потому что она все-таки не драндулет. Доктор Кац рассказывал мне, когда я как-то трижды к нему из-за нее приходил, что один американец семнадцать лет пребывал в больнице в полнейшей прострации, как овощ, и ему продлевали жизнь медицинскими средствами. Это мировой рекорд. Чемпионы мира – те всегда в Америке. Доктор Кац сказал мне, что ей уже ничем не поможешь, но при хорошем уходе в больнице она может прожить с этим еще долгие годы.

Паршиво было то, что у мадам Розы ввиду ее нелегальности не было социального обеспечения. Со времен облавы, устроенной французской полицией, когда мадам Роза была еще молодой и полезной, как я уже имел честь, она не желала числиться ни в каких бумагах. Между прочим, я знаю уйму евреев в Бельвиле, у которых есть паспорта и много других документов, выдающих их с головой, но мадам Роза ни за что не хотела подвергаться риску и записываться по всей форме в бумаги, которые тебя уличают, потому что стоит людям узнать, кто ты есть, как тебя тут же в этом и обвинят, можете не сомневаться. Мадам Роза не отличалась патриотизмом, так что ей было все равно, кто ты: североафриканец или араб, малиец или еврей, – она не придерживалась никаких принципов. Она часто говорила мне, что у каждого народа есть свои хорошие стороны и потому есть такие люди, историки, которые ведут исследования и специально эти хорошие стороны выискивают. Так вот, мадам Роза нигде не числилась и прикрывалась фальшивыми документами, из которых явствовало, что она не имеет никакого отношения даже к самой себе, так что социальное обеспечение было не про нее.

Но доктор Кац успокоил меня и сказал, что если привезти в больницу тело, еще живое, но уже не способное бороться, то его не посмеют выкинуть вон, иначе до чего мы докатимся.

Я размышлял обо всем этом, глядя на мадам Розу, пока ее мозги где-то шлялись. С маразмом всегда так: поначалу еще бывают уходы и возвращения, а потом маразм побеждает окончательно. Я гладил ее по руке, чтобы она поскорей возвращалась, и я еще никогда так ее не любил, потому что она была жуткая и старая и вскоре должна была прекратиться как личность.

Я уж просто не знал, что делать. Денег у нас не было, а у меня к тому же не было и возраста, позволяющего спастись от закона против несовершеннолетних. На вид-то мне было больше десяти, и я знал, что нравлюсь шлюхам, у которых никого нет, но полиция волком глядит на сутилеров, и к тому же я до смерти боялся югославов – в этом деле они самые страшные конкуренты.

Мойше попытался поднять мой моральный дух, сказав, что та семья, которая взяла его на иждивение, во всем ему подходит, и я, дескать, могу подсуетиться и тоже кого-нибудь себе найти. Он ушел, пообещав приходить каждый день и мне помогать. Надо было подтирать мадам Розу, которая уже не могла справляться с этим сама. Даже когда голова у нее варила как полагается, с этим у нее все равно были трудности. Из-за неимоверной толщины рука просто не доставала куда нужно. Из-за женственности она очень стеснялась нашей помощи, но что вы хотите. Назавтра Мойше пришел, как обещал, и тогда-то и случилась та национальная катастрофа, о которой я имел честь и которая меня враз состарила.

В этот день старший Заом принес нам кило муки, масла и тефтелек для жарки, потому что вокруг оказалось немало людей, которые, с тех пор как мадам Роза пришла в негодность, начали проявлять свою хорошую национальную сторону. Про себя я увенчал этот день лаврами, потому что это красивое выражение.

Мадам Розе стало получше и сверху и снизу. Иногда она полностью отключалась, но в остальное время была вполне ничего. Когда-нибудь я отблагодарю всех жильцов, которые нам помогали, например мосье Валумбу, который глотал огонь на бульваре Сен-Мишель, чтобы заинтересовать собою прохожих, и в тот день специально поднялся к нам, чтобы устроить красочное представление перед мадам Розой в надежде пробудить ее интерес.

Мосье Валумба – это черный из Камеруна, который приехал во Францию, чтобы ее подмести. Всех жен и детей он по экономическим соображениям оставил на родине. Он прямо олимпийский чемпион по глотанию огня и занимается этим все свободное от работы время. Полиция косо поглядывает на мосье Валумбу за то, что он устраивает скопления народа, но сделать ничего не может, потому что разрешение глотать огонь он выправил по всей форме. Когда я замечал, что глаза у мадам Розы пустеют, челюсть отваливается и она принимается пускать слюни в другом мире, я бежал за мосье Валумбой, который делит свою законную жилплощадь в отведенной ему комнатушке на шестом этаже с восемью другими представителями своего племени. Если он был дома, то сразу же поднимался к нам с горящим факелом и начинал изрыгать перед мадам Розой пламя. Это делалось не только для того, чтобы развлечь больного человека, который вдобавок сильно грустит, а чтобы провести лечение шоком, – доктор Кац говорит, что немало людей приходило в себя после такого лечения в больнице, где им с этой целью внезапно зажигают электричество. Мосье Валумба того же мнения, он говорит, что к старым людям часто возвращается память, если их напугать, и он даже исцелил так в Африке одного глухонемого. Старики часто впадают в еще большую грусть, когда их помещают в больницу навсегда: доктор Кац говорит, что этот возраст не знает людской жалости и начиная лет с шестидесяти пяти – семидесяти человек уже никого не интересует.

Так вот, мы долго старались испугать мадам Розу, чтобы кровь у нее пошла в обращение. Мосье Валумба ужасен, когда глотает огонь и тот языками вырывается из его нутра и достает до потолка, но мадам Роза находилась в одной из своих отключек, которые еще называют летаргией – это когда на все наплевать, – так что пронять ее было невозможно ничем. Мосье Валумба битых полчаса изрыгал перед ней пламя, но взгляд у нее оставался неподвижным и пустым, словно она уже превратилась в статую. Статую ничто не может тронуть – их специально для этого делают из дерева или камня. Но в последний раз он так постарался, что мадам Роза внезапно вышла из своего состояния и когда увидела голого по пояс негра, изрыгавшего перед ней пламя, то испустила такой вопль, что вы и представить себе не можете. Она даже попыталась удрать, и ее пришлось удерживать силой. А потом она заявила, что знать ничего не знает и запрещает впредь глотать в ее квартире огонь. Мадам Роза и не подозревала, что она с приветом, она думала, что просто слегка вздремнула, а ее разбудили и напугали. А сказать ей правду мы не могли.

В другой раз мосье Валумба привел пятерых приятелей-племяшей, и все они принялись отплясывать вокруг мадам Розы в надежде изгнать злых духов, которые порой вселяются в людей, если там освобождается местечко. Братья мосье Валумбы очень известны в Бельвиле, где их приглашают специально для совершения этого обряда, когда условия позволяют больным лечиться на дому. Мосье Дрисс из кафе презрительно относился к этой, как он ее называл, «трясучке»: он посмеивался и говорил, что мосье Валумба со своими братьями по племени практикует медицину «по-черному».