Марат - Альберт Манфред

Могло казаться вначале, что с новым монархом многое действительно переменится. Первым актом девятнадцатилетнего короля был отказ от двадцати четырех миллионов, поднесенных ему по обычаю при вступлении на престол. Затем в августе были отправлены в ссылку ненавистные канцлер Мопу и аббат Террэ. Мопу при выезде из Парижа должен был сопровождать специальный конвой, чтобы народ не растерзал бывшего канцлера, олицетворявшего все преступления и злодеяния минувшего царствования.

Король призвал на должность генерального контролера финансов, то есть фактически первого министра, Робера Тюрго.

Тюрго — известный литератор, один из самых ярких представителей передовой экономической мысли того времени, так называемой школы физиократов— слыл человеком оригинального ума и больших талантов и убежденным сторонником буржуазных реформ. Решительный, самоуверенный, твердый в достижении намеченной цели, он сразу же взялся за проведение широкой программы преобразований. Он начал с отмены всех ограничений в торговле хлебом и введения полной свободы торговли зерном на территории всего королевства. На современников огромное впечатление произвела мотивировочная часть указа: впервые в правительственном документе употреблялись доселе запрещенные слова: «свобода» и «собственность»; они ласкали слух буржуа и вызывали негодование феодалов.

Но раньше чем Тюрго успел приступить к следующим реформам, страну потряс новый взрыв народных волнений. Весной 1775 года в ряде деревень и городах — Дижоне, Понтуазе, Сен-Жермене, Париже, Версале — народ врывался в хлебные склады, амбары и магазины, силой взламывал их и забирал хлеб. В Понтуазе народ останавливал суда и баржи, груженные хлебом; в Mo, в Сен-Море, в Бри-Кон-Робере народ жег хлебные склады. Эти голодные бунты получили название «мучной войны».

«Мучная война» 1775 года показала, до какой степени обнищания доведен народ многовековой феодальной эксплуатацией, как разорена страна, как еще резче ухудшилось положение крестьянства и плебейства за полвека последнего царствования.

Народные выступления были подавлены жестокими репрессиями, вплоть до применения смертной казни.

Тюрго продолжал осуществлять свою программу реформ. Он отменил дорожную барщину с крестьян, ввел некоторые налоги на привилегированные сословия, упразднил цеховые корпорации и гильдии.

Эти реформы, имевшие в своем существе буржуазное содержание, встречали самую пылкую поддержку со стороны «партии философов» — всех «вольнодумцев», всех противников феодально-абсолютистского строя, значительной части третьего сословия. «Мы на заре более ясных дней», — писал в эти дни один из вождей «энциклопедистов», знаменитый философ и математик Жан Д’Аламбер. Когда в марте 1776 года по распоряжению короля были официально узаконены эдикты об отмене барщины, Париж был вечером иллюминирован и в городе появились освещенные транспаранты с надписями: «Да здравствует король и свобода!»

Находились люди, поддавшиеся убаюкивающей иллюзии, что под скипетром юного и благородного короля будет проложен мирными средствами путь к торжеству свободы. Даже человек такого скептического ума, как Вольтер, и тот на какое-то время проникся этим настроением.

Но эта реформаторская деятельность государственного контролера чем дальше, тем больше вызывала недовольство и даже ярость феодальной знати, высшего духовенства, всей придворной камарильи. В самой королевской семье она встречала открытое осуждение со стороны братьев короля и в особенности со стороны королевы Марии Антуанетты.

Легкомысленная, взбалмошная, постоянно ищущая новых развлечений, непоколебимо уверенная в том, что все ее прихоти должны немедленно исполняться, юная французская королева, дочь могущественной императрицы Марии Терезии, не хотела мириться с чьим-либо влиянием на короля. Возненавидев Тюрго, она стала оказывать открытую поддержку всей реакционной аристократической знати, атаковавшей государственного контролера, поднявшего руку на старинные привилегии дворянства.

Умный и смелый министр, поддерживаемый прогрессивными общественными силами, — и обворожительная настойчивая королева и стоящая за ней реакционная партия феодальной аристократии, приверженцев старины и дворцовых прожигателей жизни. Нерешительному и слабому королю трудно было сделать правильный выбор. С одной стороны, он санкционировал реформаторские меры Тюрго, а с другой- допускал открытые яростные атаки справа и тайные интриги против своего министра.

Вольтер, быстро излечившийся от мимолетных иллюзий, был одним из первых, кто понял, — какими неисчислимыми грозными последствиями чревата эта внутренняя противоречивость политики нового короля. «Странное время переживаем мы и наблюдаем удивительные контрасты, — писал он в марте 1776 года. — Разум, с одной стороны, и нелепый фанатизм, с другой; государственный контролер, жалеющий народ, и парламент, угнетающий его; гражданская война у всех на уме, и заговоры во всех игорных домах. Спасайся, кто может!»

«Спасайся, кто может!» — этот заключительный вывод, столь характерный для иронического ума Вольтера, показывал, как пессимистически он оценивал положение вещей уже в начале 1776 года.

Действительно, полоса колебаний и шатаний из стороны в сторону не могла длиться долго. В мае 1776 года король уволил Тюрго; его ближайшие помощники — известный экономист Дюпон де Немур и аббат Бодо — люди передовых мыслей — были сосланы. На место Тюрго государственным контролером был назначен бывший интендант в Бордо — Клюньи, человек ничтожный и подозреваемый во многих злоупотреблениях.

Все реформы и преобразования, осуществленные за первые два года царствования, во время правления Тюрго, были отменены. Стрелки часов были передвинуты назад. Абсолютизм был вновь восстановлен во всей его прежней силе.

Марат, даже когда он жил в Англии, зорко следил за всем совершавшимся во Франции. Он поддерживал связи с французами, жившими в Англии, следил за французской литературой, приезжал на время во Францию. В 1776 году он приехал на несколько месяцев на континент, а в следующем году окончательно поселился в Париже.

Все происходившее во французском королевстве с начала нового царствования лишь укрепляло его в прежних убеждениях. Уже в «Цепях рабства» он доказывал, что абсолютная власть, к каким бы приемам она ни прибегала, всегда действует в ущерб интересам народа. В главе, озаглавленной «Отстранять от должностей достойных и честных людей», он уже тогда предвидел все, что произойдет позже в его родной стране, что государь «вместо того, чтобы призвать к себе заслуги и добродетель, потихоньку отстраняет от управления честных и мудрых людей, тех, кто пользуется общественным уважением, и допускает только податливых людей или людей, ему преданных…».