Мега Сайз. План Б - Инга Максимовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что вам мешает? – поинтересовался похожий на каменную глыбу, отколовшуюся от скалы, Виктор Романович. – Приступайте. Или нужно мое письменное разрешение?
– Вы хотите присутствовать? – приподняла бровь доктор, и в ее глазах я увидела смешливые искры.
– Отец, пойдем,– прохрипел Роман. Интересно, что же означает такая покладистость, с которой бунтарь Ромка никак не вязался. Меня это напрягло.
– Это не обсуждается даже, – рявкнул Муромцев.– Вы завершите обследование в моем присутствии, дадите полный отчет и…
– Знаете, мне стоило давно прекратить этот балаган и выставить вас из кабинета. И я бы так и сделала, если бы меня Дима не попросил… – женщина взяла висящий возле монитора странный датчик и начала натягивать на него презерватив.
– А что больно будет? Это еще зачем? – мой сдавленный хрип прозвучал так жалко, насколько это вообще возможно.
– Осмотр внутренний. Я введу датчик в ваше влагалище. Это не больно, и не вызовет физического дискомфорта. Такой вид УЗИ более точен, чем абдоминальное исследование. Вам нужно будет просто снять белье и расслабиться.
– Расслабиться, – эхом повторил Муромцев.
– Отец может остаться,– сейчас я готова была убить эту милую женщину. Роман, который мне никто, станет свидетелем моего позора и мне придется его убить. Да – да.
– Нет,– взвизгнула я, подскочив на лежанке на добрых полметра. Господи, это какой – то театр абсурда. – Все пусть идут вон. Вон.
Я бы еще и посохом ударила, как незабвенный «ненастоящий царь» или даже метнула бы чертову палку в двух мужчин, сломавших мою «восхитительную» жизнь. Но увы.
–Мне надо выпить. Срочно. Иначе я вообще никогда не смогу расслабиться после такого зрелища,– сдавленно прохрипел Виктор, и дернул галстук на шее, словно висельник удавку.– Лимончелло. Марджери, блин. От баб одни проблемы. Особенно от этой пухлой чумы.
*****
Лимончелло в больничном буфете не оказалось, равно как и виски, водки и прочих напитков, способных унять разбушевавшееся воображение.
– Коленки? – глупо переспросил он у продавщицы, которая наверняка решила, что перед ней тихий помешанный.
– Компот? – колыхнулась она огромной грудью.
–Черт с ним, пусть компот будет,– прохрипел Муромцев, даже не глядя на стоящую за металлической стойкой, буфетчицу.– И кофе. Двойной, чистый.
– Кофе у нас не подают, виски и прочую вреднятину тоже. Это больница, а не паб, – хмыкнула бабища, поправив на груди передник, отнюдь не кокетливый. Дорогая клиника, а меню, как в советской забегаловке – кафетерии. Даже столики такие же – высокие на длинной тонкой ноге, за которыми можно только стоять.– Цикорий есть, напиток с одуванчиком и горячий шоколад со стевией и миндальным молоком. Да и нельзя вам кофию. Вон лицо красное и глаза навыкате. Гипертоник поди со стажем, а все туда же.
– С одуванчиком мне накапай на два пальца,– обреченно вздохнул миллиардер, рассматривая бумажный стаканчик, заполненный жидкостью цвета испитого чая.– Слушай, а ты не умеешь варить отворотные зелья?
– Чего? Нажрутся всякой гадости, потом хотят не пойми чего. Узвар вон пейте. Дюже пользительная вкусняшка. Пейте. Он без сахара,– гаркнула красотка и пошла бадяжить чертово варево из одуванчиков. Муромцев залпом выхлебал чудовищное пойло, воняющее вываренными в хлорке носками и почувствовал себя чуть лучше.
– Отец, ты в порядке? – Роман подошел к столику и с подозрением уставился на уродский стаканчик, украшенный отчего-то картинкой с мертовой черепашкой, плавающей пузом к верху.-Бежал, как черт от ладана. Что на тебя нашло?
– Ты почему оставил Марию одну на обследовании? – проигнорировал вопрос сына Виктор.
– Потому что врачиха меня выгнала. Машка расслабиться не могла в моем присутствии, – скривил губы Роман, став похожим на свою мать. – Да и удовольствие то так себе, смотреть за данной манипуляцией.
– Ты ее любишь? – Муромцев почувствовал, что его потряхивает. Чертов компот оказался ледяным, аж зубы свело. Полезный напиток не должен действовать так возбуждающе на нервную систему. Хотя, скорее всего узвар не был виновен сейчас в его состоянии.
–Кого, врачиху? – хохотнул его сын, но не весело, а равнодушно. Парень вырос бессердечным, таким же как он. От осинки не родятся апельсинки. Муромцев не любил никогда. Баб воспринимал, как приятные игрушки, удовлетворяющие его физиологические потребности. Жену терпел, не бросал, содержал, ни в чем не отказывал, но никогда не испытывал ни толики того, что чувствует при виде пухляшки, лежащей сейчас где – то в недрах больницы на кушетке, с разведенными коленями, и… Мать ее…
– Марию. Ты ее любишь? – переспросил Муромцев.
– Это так важно? – глаза Романа стали серьезными, взгляд напряженным.
– Просто интересно.
– А ты любил маму?
– Какое это имеет отношение к моему вопросу?
– Ваш одуванчик, сэр,– разрушила возникший между отцом и сыном, впервые за долгое время, диалог буфетчица, со всей силы грохнув о стойку тяжелую кружку наполненную парящей жижей, похожей на раскаленную адскую лаву.
– Я пойду. Мария наверняка уже освободилась. И ты подгребай. Смотри, одуванчики штука коварная. Забей, отец. Мы друг друга поняли. Будем считать, что я люблю Машку. А вот ты не любил никого, кроме своего гребаного концерна. И сейчас не любишь. Так что продолжим делать вид, что наша семья эталонная. Все ништяк, отец. Ты станешь дедом, я степенным членом общества, и мы взявшись за руки придем к нирване. Все снова будет, по-твоему, – улыбнулся Роман и больше ни слова не говоря пошел к выходу их буфета, своей вечной расхлябанной походкой короля мира.
–Чертова девка,– прошептал Муромцев, делая глоток зелья из одуванчика, оказавшегося не отворотным, а омерзительным.
Мария
– Смотрите, Маша, вот ваш ребенок,– улыбнулась врач, развернув монитор в мою сторону.
– Я не беременна, вы сами сказали. Первое слово, дороже второго,– глупо простонала я, даже не посмотрев на экран.
– Малыш просто не хотел показываться. Кстати, достаточно редко эмбрион не видно на обычном УЗИ. Дети играющие в прятки обычно становятся гениальными. Так что, если говорить вашим языком – первое слово съела корова. В полости матки одно плодное яйцо. Уже можно определить наличие сердцебиение, что соответствует сроку в пять недель. Вы абсолютно и бесповоротно беременны.
–Мне не нужен этот ребенок. Я не хочу его, или ее… Она ведь унаследует от меня все, что я ненавижу, – мой шепот казался мне самой оглушительным. Господи, да почему я решила, что там «Она»? Взгляд сам уткнулся в черный экран, покрытый выгнутым мутным узором, в
