Жернова. Книга 1 - Вик Росс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Озадаченный словами служителя Синдри, но радуясь ночной прохладе, остужавшей горящее лицо, Бренн решил навестить еще и Бога Удачи, чтобы попросить дополнительную защиту, — не помешает… Даже самому себе он не признавался, что испытывает к горбатому Перу-Пели больше симпатии, чем к всемогущему, но безликому Синдри.
Проходя мимо Храма Плодородия, Бренн не сумел отвести глаз от древней статуи богини-покровительницы с головой свиньи и двумя рядами длинных сосцов на выпирающем брюхе. Возле статуи на цепи сидели две храмовые порхи с отрезанными носами, виновные в умерщвлении плода. Когда-то они были свободными женщинами. Вместо ноздрей на их лицах чернели дыры, напоминая тупое свиное рыло. В обеих руках они держали упитанных поросят, присосавшихся к их разбухшим от молока грудям. Четыре раза в год — в Дни плодовитости — жрецы заставляли их отдаваться любому, кто пожелает. Если они беременели, после родов у них сразу отбирали малюток, и вместо того, чтобы кормить молоком родное дитя, им приходилось вскармливать новорожденных хрюшек.
Бог удачи и добрых чаяний, хромоногий горбатый Перу-Пели стоял на небольшой Башенной площади, зажатой меж высоченных домов-башен с узкими высокими окнами. Статуя была вырублена из грубого серого камня с мерцающими золотистыми прожилками. Перу-Пели стоял, перекосившись на один бок и опираясь на шишковатый посох. Из-под полей старой шляпы был виден лишь кончик приплюснутого носа и растянутый в приветливой улыбке большой рот. На плече у Бога удачи сидела маленькая птичка, похожая на певчего желтоголового королька. Привстав на цыпочки, Бренн дотянулся до кончика сапога Перу-Пели и потер шероховатый, теплый на ощупь камень. Сапог веками терли тысячи тысяч пальцев, и теперь его носок стерся, но Перу-Пели, похоже, все было нипочем. Этот старикан нравился Бренну — он ничего не обещал и ничего и не просил — ни денег, ни жертв. Но его кривоватая улыбка здорово ободряла.
***
Стараясь не скрипнуть дверью, Бренн прошел в кухню, и тут же наткнулся на мрачный взгляд опекуна. Морай сидел у открытого окна, откуда тянуло ночной свежестью. Судя по висящим под потолком клубам дыма массарского табака, сидел так он давно. — Скоро рассвет. Собирайся, раньше пойдем — раньше вернемся.
Голос кузнеца звучал спокойно, но Бренн чувствовал душный запах скрываемого страха, который сгущался вокруг Морая. Чего он так боится? Ведь Морай не подозревает о проснувшейся у Бренна яджу — с чего же так беспокоится насчет проверки у Непорочных? Или он все же не поверил, когда Бренн рассказал ему свою, подправленную историю того, что произошло в доме Ри.
Как только забрезжил бледный утренний свет, они молча двинулись к Дому Правосудия Ордена Непорочных, или иначе — к Пирамиде, как его называли в Нижнем городе. Напротив старинного Королевского Суда, где выносили приговоры по уголовным делам и бытовым преступлениям, не относящихся к незаконному использованию яджу, высилось древнее массивное здание из черно-серого гранита. Его форма напоминала усеченную пирамиду с выступающими каменными террасами, по которым неспешно прохаживались жрецы, что-то обсуждая и надменно посматривая на суетящихся внизу человечков. Ко входу, зияющему темной пастью меж тяжелых дверей, вела широкая крутая лестница с высокими ступенями, на которых образовалось три очереди.
Здесь находились только простолюдины Бхаддуара и окрестных городов, а представители знатных семейств, владевшие яджу, проходили проверку в Розстейнар. В Нижнем городе ходили упорные слухи, что благодаря светлой искре Элмеры Милостивой, гнилых уродов среди придворных или семейств, близких к королевскому двору, выявляли очень быстро. Причем казни урхуд из высшей знати проводили на площади Искупления в особые дни, и они были весьма кровавыми и зрелищными к удовольствию худородных. Ведь в Лааре все подданные равны, если речь идет о гнилой яджу, и нигде не скроется скверна, — ни в лачугах Канавы, ни в особняках Розстейнар. И так было и будет во всех землях и провинциях Лаара.
У подножья лестницы подходящих встречали трое бесстрастных стражей и преисполненный важности долговязый эфеб, года на три старше Бренна. В руке юноши — бронзовый жезл, над бровью — три красные точки — хринг ученика Непорочных третьего года обучения. — По какому делу? — он пренебрежительно глянул на Бренна. Тот молча протянул эфебу уведомление, которое было прочитано очень внимательно.
— Так значит, ты — худородный, подозреваемый в гнили, как здесь написано, а может быть, и скрывающийся урхуд? — скривил губы ученик жреца и, прищурившись, смерил Бренна многозначительным пристальным взглядом. Похоже, эфебу казалось, что подобным взглядом он пронзает обвиняемого насквозь и видит его гнилую суть.
— Что ж, посмотрим, худородный, — эфеб сделал ударение на этом слове, — выйдешь ли ты отсюда, раз добровольно не явился пройти проверку на скверну, как вон те законопослушные подданные, — он указал бронзовым жезлом на людей, стоящих в очереди по центру лестницы. — И тем более, не сознался сразу в запрещенных актах чудодействия, — добавил он. Долговязый явно наслаждался властью, то и дело поигрывая жезлом.
— Нет во мне никакой скверны. Это ошибка, — хмуро буркнул Бренн, стараясь не смотреть в глаза ученику Ордена и не выдать острое желание сломать ему длинный нос. Он вполне осознавал, что его злость на эфеба вызвана не только унижением, но и обычной завистью… Да, он смертельно завидовал этому ученику Непорочных — отпрыску благородного дома. Ведь тот скоро станет жрецом, хотя ему достались лишь жалкие капли дара — Бренн сразу почуял исходивший от парня жидкий запашок яджу, напоминавший запах старого сыра.
— Встань сюда, подозреваемый, — эфеб указал жезлом в левую очередь, и отвернулся, дернув плечом. Оглянувшись на сжавшего губы Морая, Бренн присоединился к длинной веренице ссутулившихся и прячущих глаза людей, которые медленно поднимались по высоким ступеням и исчезали в черном провале дверей, поглощенные ненасытным брюхом Пирамиды. Среди простолюдинов обоего пола, включая мастеровых, селян, ремесленников, выделялись фигуры хорошо одетых зажиточных горожан, лекарей, купцов, учителей и аптекарей. Но всех присутствующих в этой очереди роднило одинаковое выражение лица — растерянное, пришибленное, как у порхов, выставленных на торгах у Старого порта. Они боялись. Но Бренн боялся сильнее всех, то и дело оглядываясь на Морая, оставшегося у подножья лестницы. Он сказал, что будет его ждать. Ждать, сколько потребуется.
— Трясешься, недоросль, — с удовлетворением отметил дородный торговец с ухоженной навощенной бородкой, стоящий напротив Бренна в центральной очереди, где находились те, кто добровольно пришел заявить о замеченных у себя признаках яджу, страстно надеясь получить статус димеда.
