В лучах прожекторов - Николай Шмелев

— Удачный вылет был, — подтвердил Зайчик. — А ты прав, мы действительно корректировали… сами себе.

— Вот видишь, значит, уже вели корректировку, но только ночью, и ты если не собаку, то по крайней мере щенка съел в корректировке, — в заключение пошутил я.

Конечно, бомбометание и корректировка артиллерийского огня не имеют ничего общего. Бомбометание производит штурман с быстро летящего самолета с помощью специальных прицелов. При корректировке же огонь ведется из орудий крупного калибра артиллеристами по расчетным данным. Экипаж самолета является как бы «глазом» артиллеристов, выдвинутым в район расположения цели.

На следующий день погода улучшилась. Облачность 300–500 метров. Можно лететь. На рассвете перелетели на новую площадку, поближе к переднему краю и боевым порядкам полка, с которым должны были работать. Дозаправив машину, снова пошли в воздух. На этот раз — для отработки связи самолета с командным пунктом артиллерийского полка и на разведку батареи противника. Высота полета 30 метров. Летели от деревни к деревне, от леса к проселочной дороге. Над позициями зенитчиков делали один — два виража, и Зайчик приветливо махал артиллеристам. Перед вылетом штурман получил в штабе схему расположения наших зениток и договорился с их командованием, что в случае атаки истребителей противника самолет-корректировщик сразу же уходит под прикрытие зенитных батарей.

В лесу, севернее огромного незамерзающего болота, располагался командный пункт артиллерийского полка. Над этим районом мы прошли несколько раз, и каждый раз Зайчик вызывал по радио:

— «Земля», «Земля», я «Небо», как слышите? Прием.

Через некоторое время Зайчик ловил ответ:

— «Небо», «Небо», я «Земля». Слышу хорошо. Прием.

Проверив устойчивость связи, мы пошли за линию фронта. Минут двадцать присматривались ко всему, что происходит на позициях противника. Данные тут же передавали артиллеристам. Проведя детальную рекогносцировку, мы благополучно вернулись на аэродром.

На следующий день полковник Ганже приказал скорректировать огонь по артиллерийским батареям противника южнее Васильевщины. За день сумели слетать два раза. По часу барражировали вдоль линии фронта, наблюдая за батареями противника, но, к сожалению, фашисты молчали. Перед вечером пошли на третий вылет. С полчаса ходили вдоль передовой в надежде увидеть хотя бы одну стреляющую батарею. И вот наконец в районе Васильевщины заметили несколько вспышек от выстрелов. Координаты батареи Зайчик немедленно передал артиллеристам. Через несколько минут артиллеристы доложили о своей готовности открыть огонь. Я направил самолет к линии фронта. Штурман скомандовал: «Огонь!».

По расчетам, снаряд до цели должен лететь секунд тридцать. Самолет прошел линию фронта в облаках, а за 5-10 секунд до разрыва вышел из них, и мы увидели место падения снарядов. На бреющем, прямо над головами фашистов, мы вернулись на свою территорию и тут же передали на КП координаты разрывов. Таким образом мы трижды пересекали линию фронта, и каждый раз Зайцев передавал по радио точные координаты. Третий пристрелочный снаряд разорвался метрах в пятидесяти от центра батареи. Зайчик подал команду:

— Беглый огонь!

Разрывы накрыли батарею. Мы направились посмотреть результаты обстрела. Вдруг по радио передали:

— В воздухе фашистские истребители.

Мы готовились к подобной встрече, но сейчас, когда так удачно прошла первая дневная корректировка, этого воздушного свидания, откровенно говоря, никак не хотелось. Вся радость пропала мигом. Надо было уходить. Скрывшись на фоне леса, вышли в район наших зениток. Сделали над артиллеристами несколько кругов. Фашистские истребители не показывались. Отлегло от сердца. Алексей передал артиллеристам, что работу закончили и возвращаемся на аэродром.

И в это время из облаков вывалились два фашистских истребителя. Один из них открыл огонь. Зайчик ответил.

Конечно, огонь, который открыл Зайцев, только условно можно было назвать ответным. Скорее, это была дерзость, рассчитанная на то, чтобы «попужать» противника. Ведь У-2 был предназначен для ночного бомбометания, где почти исключались встречи с истребителями. Поэтому наш пулемет не мог идти ни в какое сравнение с вооружением «мессершмитта».

Истребители стали заходить на вторую атаку.

Я развернул самолет и пошел им навстречу, плотно прижавшись к земле. На встречных курсах у фашистов было очень мало времени на прицеливание и ведение огня. На это мы и рассчитывали. Бой происходил на высоте около 300 метров. Ведомый фашистский истребитель пошел в третью атаку. Ведущий почему-то отвернул и скрылся. Мы вновь развернулись и, дав полный газ, пошли под атакующего. Немец «дожимал» свой самолет. Но чем больше становился угол пикирования истребителя, тем быстрее приближалась к нему земля. Увлекшись атакой, фашистский летчик не успел вывести машину из пикирования и врезался в лес. Зайчик радостно закричал:

— Вот это дали! Истребителей стали сбивать!

Сделав на радостях несколько кругов над горящим «мессером», пошли домой.

Здесь нас уже ждали. Мы доложили полковнику Ганже о выполнении задания и о бое с фашистскими истребителями.

Каждый день мы четыре-пять раз ходили на разведку и корректировку. Однажды нас вновь атаковали фашистские истребители. В этом бою Алексею Зайцеву удалось точными очередями сбить одного «мессера». Вражеский летчик настолько обнаглел, что стал «резвиться» рядом с нами, подставляя нам то брюхо, то хвост своего самолета. Видимо, он либо не знал, либо забыл, что у нас есть хотя и маленький, но все же боевой пулемет. А Зайчик — отличный стрелок — только того и ждал. Результат этого боя подтвердили зенитчики. Так нашем боевом счету стало два сбитых самолета противника.

Как-то беседуя с майором Мельниковым, мы предложили провести корректировку артиллерийского огня ночью.

— Мы ночники, — сказал я. Ночь — наша стихия, в темноте мы сможем сделать больше, чем днем.

Майор удивленно посмотрел на нас, но заявил, что доложит о нашем предложении начальству.

В тот же вечер в землянке командующего артиллерией 11-й армии генерал-майора Рыжкова состоялся большой разговор. Мы горячо доказывали, что сможем корректировать огонь артиллерии ночью. Командующий внимательно выслушал все наши «за» и «против» и в заключение сказал:

— Хорошо. Я могу поверить, что ночная корректировка осуществима. Для меня неясно одно: как можно с воздуха отличить разрыв артиллерийского снаряда от сотни различных вспышек? Я согласен с вашим предложением, но в реальность его выполнения, признаться, не совсем верю…