Красавица с острова Люлю - Сергей Заяицкий

— И черт с ним! — заметил Ламуль, не любивший жары.

— Да, но куда мы плывем?

— Гребите и не разговаривайте! Разговаривать хуже.

Наступила ночь, причем туман в темноте так сгустился, что, казалось, его можно было откусывать, класть за щеку и, пожевав, выплевывать снова. Абсолютно ничего не было видно. Даже голоса замирали во мраке и казались какими-то чужими и замогильными. Эбьен и Валуа продолжали грести наугад.

— Если этот туман продолжится еще один день, я сойду с ума, — сказал Эбьен.

— По крайней мере, это докажет, что у вас был ум, — ответил Валуа, почему-то находившийся в раздраженном состоянии.

— Милостивый государь!

— Друг мой, — воскликнул Ламуль, — помните, что вы находитесь не за карточным столом, а среди безбрежной водной стихии. Гребите лучше. Может быть, нам посчастливится утром встретить корабль.

Скоро туман начал розоветь и как будто стал прозрачнее и легче.

— Солнце восходит, — произнес кто-то.

— Да, — отвечал Валуа и, оглядевшись, увидал, что все его спутники, не исключая и Эбьена, мирно спали.

— Эбьен, это вы сказали, что солнце восходит? — спросил он, охваченный вдруг суеверным страхом.

Но Эбьен ничего не ответил, а где-то в тумане тот же старческий голос, сказавший, что солнце восходит, запел вдруг лениво и сонно:

О il a des bottes, il a des bottes, bottes, bottes,Il a des bottes, bottes,Il a des bottes Bastien!O, il a des plumes, il a des plumes, plumes, plumes,Il a des plumes, plumes, plumes,Il a des plumes de paon!

И — странное дело — с противоположной стороны другой невидимый звонкий голос вдруг затянул:

C'est la lutte finale!Groupons nous, et demainL'internationaleSera le genre humain!

Туман вдруг взвился, как большой оперный занавес.

Валуа ахнул и сел на дно лодки.

Кругом расстилалось угрюмое болотистое поле, вдали рисовались силуэты леса, из-за которого торчал призрак готической колокольни. Среди поля на высоких ходулях стоял пастух с морщинистым лицом, давно небритым и покрытым, словно мехом, серо-зеленой растительностью.

Шея старика была повязана грязным шарфом, а в руках он держал чулок, который, по-видимому, намеревался вязать. На другом берегу речонки пастух-мальчишка стоял на таких же ходулях и длинным бичом сгонял сытых овец, продолжая напевать ту же песню.

Лодка стояла в глубоких камышах.

От крика Валуа проснулись все путешественники.

— Где же океан? — воскликнул Ламуль.

— В самом деле, — пробормотал Галавотти, — мне случалось терять пуговицы и любовные записки… Но потерять океан так, как мы его потеряли… Нет, сеньоры, честное слово, этого со мной никогда не случалось.

Глава III

Удивительное обстоятельство

— На какой берег вылезать? — спросил Валуа.

— Конечно, на тот, где молодой, — сказал Ламуль. — Эта старая грымза ни черта не сумеет объяснить нам. Это ландейцы — они говорят по-французски, как испанские коровы.

Уткнуться веслом в дно реки, укрепить лодку, вылезти на берег, осмотреться и помассировать отекшие икры — было для путешественников делом одной минуты. Вероятно, полосатые пижамы и белые матинэ, в особенности на Какао, производили здесь, среди ландской равнины, весьма своеобразное впечатление, ибо пастух выпучил глаза и начал щекотать себе нос былинкой.

— Эй, приятель! — крикнул Ламуль, — где тут ближайшее почтово-телеграфное отделение? Мне надо послать телеграмму в Париж, в мой банк, чтобы мне перевели деньги.

Молодой пастух посмотрел на них вне себя от удивления.

— Унылая страна, — говорил между тем Галавотти, озираясь, — неужели это и есть Франция? А где же хваленые кафе? Где Эйфелева башня?

— Ну, приятель, слышишь? Я банкир, и мне нужно послать телеграмму в мой банк.

Пастух вдруг, взявшись за бока, разразился таким хохотом, что потерял, наконец, равновесие и шлепнулся на баранов.

— Он сошел с ума, — заметил Ящиков.

— Или пьян.

— Черт с ним. Пойдем по направлению колокольни.

— Да вот тут болото.

— Ерунда! Здешние пастухи ходят на ходулях исключительно из упрямства. Идем, Какао.

Поле, по которому они шли, было в самом деле весьма сухо и прочно. Оглянувшись, путешественники заметили, что пастух продолжает хохотать, держась за живот.

— Эк его корчит, — заметил с раздражением Ламуль.

— Я уверена, — сказала Тереза, — что твое лицо напомнило ему что-то.

Ламуль раздраженно пожал плечами и ничего не ответил.

Скоро они вышли на дорогу и увидали совсем близко городские строения.

Какая-то женщина, счастливая и краснощекая, шла им навстречу, неся на руках и кормя грудью здорового ребенка.

— Вы не знаете, моя милая, — спросил Ламуль, есть в этом городе отделение Лионского кредита?

Глаза женщины изобразили удивление. Даже младенец, и тот, перестав сосать, с изумлением покосился на Ламуля.

— Бросьте вы свои банки, — сказал Валуа, — скажите, красавица, нет ли здесь в городе порядочного человека, у которого другой порядочный человек мог бы занять деньги под словесное обеспечение.

При слове деньги женщина вдруг начала хохотать и, хохоча, пошла прочь, покачивая головой, как бы говоря: «Ну и шутники, уж эти рассмешат».

— Да что они с ума, что ли, все посходили?

Галавотти недовольно покачал головой.

— Веселый народ, — пробормотал он, — только, к сожалению, веселость их не изжаришь и не запечешь, а то бы сытно позавтракали.

При самом входе в город стояла гостиница. Это была древняя гостиница с узкими окнами, и над ее дверью на ржавой цепочке качалась облезлая фигура капуцина верхом на белой лошади.

Около таких гостиниц в былые времена стояли запыленные кони, привязанные к чугунным кольцам, пока их седоки — бесшабашные д'Артаньяны уписывали жареных пулярок, запивая их старым бордоским, и щипали за подбородок пухленьких гасконок.

— Зайдемте, — предложил Валуа, — может быть, нам тут дадут хотя бы сидру и бутербродов.

Они вошли в просторную комнату, пахнущую всеми четырьмя Генрихами. Какой-то человек в очках поднял на них взор, исполненный вопросительного изумления.

— Я банкир Ламуль, — сказал носитель этого имени, — вот это моя жена, это Роберт Валуа — потомок французских королей, это полковник Ящиков, русский эмигрант и убежденный белогвардеец, это племянник Гамбетты, адвокат Эбьен, это принцесса Какао, это ее муж, некий Фуко, вот это еще профессор… может быть, вы найдете возможным…

Человек в очках, не отвечая, похлопал в ладоши. Вошли трое солдат, вооруженных винтовками, и встали у дверей, как бы загораживая выход.