Красавица с острова Люлю - Сергей Заяицкий

— Господин Фуко, — насмешливо говорила она, ваша супруга что-то хочет сказать вам.

И она отворачивалась, обняв за шею удовлетворенного банкира, а черная Какао принималась ласково разглаживать волосы своего мужа, а потом, поймав рыбу, откусывала половину, а другую половину передавала ему, очистив ее предварительно от шелухи жестким, как наждачная бумага, языком.

Гораздо хуже обстояло дело с водою: муки жажды среди бесконечного водного простора, по свидетельству Майн Рида, еще мучительнее, чем среди песков Сахары, и путешественники уже начинали терять сознание, и галлюцинации посещали их высыхающий постепенно мозг.

То чудилось им, что они сидят в черно-розовой ванной комнате, где кругом золотые краны источают холодную и чистую воду, то представлялся им стол, уставленный бутылками холодного, как лед, «Виши», то страшный ливень, при котором довольно запрокинуть голову и разинуть рот, чтобы раздуться от воды наподобие резинового баллона.

Особенно страдала от жажды Прекрасная Тереза, она осыпала бедного банкира ужасающими обвинениями, на которые тот мог ответить лишь стонами.

На четвертый день все впали в забытье. Морис Фуко напоминал свернутый лицевою стороною персидский ковер, Ламуль бредил каким-то графином, Валуа и Эбьен лежали как трупы на огромных ветвях, профессор сложился наподобие собирающегося прыгнуть кузнечика, а полковник Ящиков пыхтел и вертелся с боку на бок. Ему снилось, что он только что сытно пообедал у себя в «Пригорском» и вот теперь лег отдохнуть на широкую деревянную дедовскую кровать, но не может уснуть от жажды.

«Эй, — пробормотал он, — Федор. Отчего тут рыбой воняет? Квасу! Черт…» — и, приподнимаясь на локте, бессмысленно смотрел в бесконечную голубую даль океана. Один Галавотти сохранил настолько сознания, что, когда на горизонте показался дымок «Королевы Анны», он со страшным усилием воли оторвал кусок рубашки, связывавший деревья, привязал его к своей деревяшке и, встав на руки, начал размахивать ею в воздухе. Через некоторое время он заметил, что судно приближается, и тогда силы оставили его, и он тоже позволил себе упасть в обморок.

Проснулся он от приятного запаха поджариваемого ростбифа.

— Алло! — сказал он и сел на койке.

Вокруг него стояло несколько матросов.

— Ну, что? — спросил Галавотти, — или вы никогда не видали порядочного человека, что так вылупили свои микроскопы. Живо, ростбиф с приличным гарниром и стаканом холодного белого вина. Раз, два, два с половинкой! Катись!

Закусив, он спросил об участи остальных путешественников и, узнав, что они почти все уже очнулись и одеваются, пожелал выйти на палубу. На палубе он нашел молодую чету в обществе капитана и проповедника.

— Вы уже помолились, сын мой? — спросил молодой доктор.

Галавотти глотнул воздух:

— Я только позавтракал и выпил вина, — сказал он, — что касается до молитв, то они мне приходят в голову обычно уже тогда, когда пища начнет перевариваться.

— На каком корабле потерпели вы крушение? — спросил, слегка нахмурившись, капитан.

— Ни на каком. Мы едем прямехонько из одной симпатичной страны, где все пошло вверх дном и где съесть своего ближнего почитается только признаком здорового аппетита.

— А кто вы такой? — спросил лорд, отступая.

— То есть как кто?

— Англичанин или американец?

— Я интернационалист, черт меня побери, — отвечал Галавотти, — а из моих товарищей один русский, а остальные французы.

То, что произошло вслед за тем, Галавотти долго считал дурным сном.

В одно мгновение он был подхвачен на воздух и посажен в шлюпку, куда через секунду посыпались и все его спутники, еще не успевшие как следует опомниться, но уже одетые — мужчины в пижамы, а Тереза и Какао в изящные утренние костюмы. Шлюпка быстро опустилась, скрипя блоками, в нее упали две бочки с сухарями, и через минуту «Королева Анна», на всех парах уже уходила прочь, пеня воду могучим винтом и гордо размахивая на корме британским флагом.

— Стойте! — кричал, гребя что есть силы, Галавотти. — Стойте!

Но весла его беспомощно били воду, и скоро пароход превратился в точку, едва заметную на горизонте, и только дым, протянувшись через все небо, насмешливо клубился над лодкою белым облаком.

— Что это значит? — вскричали все вне себя от удивления.

— Я не знаю, что это значит, — отвечал Галавотти, — но я знаю, из чего я приготовлю ростбиф, если мне еще раз попадется на глаза эта компания.

Глава II

Шутки тумана

Прошло еще два дня. Лодка мирно качалась на голубой океанской зыби, совсем затихавшей к вечеру и лишь слегка оживавшей после полудня. От времени до времени кто-нибудь из мужчин садился за весла и греб, пока не надоедало, продвигая лодку в направлении на север.

На третий день стало необычайно жарко и парко, и путешественники заметили рано утром на горизонте какую-то полосу, которую они сначала приняли за берег.

Но, подъехав ближе, они увидали, что это была та же океанская вода, но только над нею клубился пар, как над закипающей кастрюлей.

Когда лодка въехала в эту воду, ее подхватило и понесло течением. Пот градом пошел с мореплавателей. Профессор быстро окунул в океан руку и тотчас выдернул с жалобным криком.

— Это Гольфштром! — вскричал он.

Пьер Ламуль, совсем не знавший географии, удивился.

— У нас был акционер с такой фамилией или что-то в этом роде, — сказал он, но остальные все ликовали.

— Он куда-нибудь, наверное, притащит нас, — заметил Валуа, — ну-ка, Эбьен, беритесь за весла…

— Но тут жарко, как в аду.

— Ничего. В теплоте, — да не в обиде, — сострил Ящиков, — мне это очень напоминает русскую баню и даже не мыльную, а горячую.

Вдруг на горизонте показались тучи, и скоро они заволокли все небо; пошел холодный дождь, сначала мелкий, потом все крупнее и крупнее.

— Ну, уж это совсем неприятно, — заметил банкир.

— Чудесно помогает против нервов.

— Тереза, слышишь, друг мой!

Но скоро обнаружилась новая забота. Приходилось все время вычерпывать из лодки воду. Бури, однако, не было, и настроение путешественников было не так уж плохо, тем более что стоило только открыть рот, чтоб утолить жажду, которая уже начинала их снова мучить.

На следующий день океан был окутан густым туманом, который все сгущался, так что к шести часам вечера сидевшие на носу лодки уже не могли различить сидевших на корме. Мужчины гребли наугад, Прекрасная Тереза дергала руль, в зависимости от настроения, то вправо, то влево, а Галавотти, тронув рукою воду, объявил вдруг, что вода совершенно холодна и что, очевидно, они потеряли Гольфштром.