Библиотекарь - Михаил Елизаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо, Жанночка Григорьевна, спасибо, родная, мы не сомневались в вашей солидарности, – благодарно обняла ее Маргарита Тихоновна. – Дорог каждый боец. А Дмитрий Олегович – вообще Илья Муромец, раз взмахнет – улица, другой – переулочек.
Буркин просиял маршальским лицом:
– Гаршенин? Как он себя чувствует?
– Прекрасно. Кости срослись, рука восстановилась полностью. Утверждает, даже лучше стала…
Буркин указал на меня:
– А он?
– Думаю, с нами пойдет, – ответила Маргарита Тихоновна. – Да, Алексей? Вы же с нами?
Я почему-то предположил, что меня вдруг могут, словно вещь, предать кому-то еще, может, этому Буркину.
– С вами, Маргарита Тихоновна, – осторожно сказал я.
Буркин вздохнул:
– Маргарита Тихоновна, не забывайте, от Марченко выйдут настоящие сорок разбойников… Алексей, он совсем не опытен, едва Книгу прочел…
– Алексей не читал Книгу. Он вообще ничего не знает, – тихо сказала Маргарита Тихоновна.
Буркин оторопел:
– Позвольте… Тогда какого черта вы его вообще сюда привели?!
Он отвел Маргариту Тихоновну и принялся что-то жарко доказывать ей.
Долетали лоскутья разговора. «… Не захочет, и я пойму его…», – говорил Буркин. Маргарита Тихоновна возражала: «…в него верю…»
Буркин повысил тон:
– А я вам скажу, что случится! После разрешения конфликта, даже если все хорошо для вас сложится…
– Ну, спасибо, Василий Андреевич! Большое спасибо! За моральную поддержку! – вскипела Маргарита Тихоновна. – Очень своевременно! Чего же вы нам помогаете, если сомневаетесь в успехе?
– Во-первых, я ваш друг, поэтому и помогаю… Но я еще и реалист! Дай нам бог отделаться малой кровью! Помяните мое слово, вам за беглого Шапиро впаяют взыскание «А», Совет посчитает убытки за сокрытие, потом ваш Вязинцев… – он посмотрел на меня. – Вы извините, я от чистого сердца… Вязинцев как нормальный гражданский человек побежит в милицию, и это будет второе «А», чтобы с избытком хватило! И все, и читальни нет!
– Во-о-о-т оно что, – насмешливо протянула Маргарита Тихоновна. – При всем уважении к вам, Василий Андреевич, библиотекарь вы прекрасный, а психолог никудышный…
– Неужели вы сами не понимаете, что натворили?! Это же нехорошо, нечестно. Против воли! Вы впутали совершенно постороннего человека… Как теперь расхлебаете?
– Он – не посторонний, – с чувством сказала Маргарита Тихоновна. – Он – племянник Максима Даниловича…
– Сдаюсь, – с досадой капитулировал Буркин, – время покажет… – Глянул на часы. – И у нас его осталось чуть больше суток. Мы вам позвоним, Маргарита Тихоновна.
– До скорого, Василий Андреевич.
Цех постепенно опустел. Кто-то из наблюдателей взял у Пал Палыча ключи от «жигулей» Колесова.
– Терешников решил: тем троим вроде аварию будут имитировать. В ста километрах, за Урмутом, – пояснил Пал Палыч.
Простилась с нами Симонян, напоследок еще раз пообещавшая помощь своего хваленого Муромца Гаршенина.
На минуту подошел невысокий и хроменький человек по фамилии Латохин, библиотекарь колонтайской читальни. Он сказал, что пришлет не меньше десятка бойцов. Видимо, это одолжение носило официальный характер, и Маргарита Тихоновна подписала ему какой-то документ.
– А сами не появитесь? – спросил Луцис.
– Увы, – ответил Латохин, похлопав себя по больной ноге. – Здоровье не позволяет. Отвоевался я, товарищ Луцис, – и, спрятав бумагу в красную пластиковую папку, простился, ухромал сам и увел своих людей.
Первым подвел итог Игорь Валерьевич Кручина:
– Ну что, братцы, не так уж все и плохо. Нас восемнадцать, плюс десять колонтайских, шестерых дает Симонян и предположительно столько же Буркин. Живем, Маргарита Тихоновна! – и стукнул крепким кулаком себя по ладони.
В цеху погасили свет, кто-то крикнул: «Широнинцы, собрание окончено, закругляйтесь, мы уже закрываем! На улице договорите!». Заскрипела, наплывая чернотой, стальная дверь, перекрыла половину входа. Рабочий забил в бетонный пол массивный стержень шпингалета.
Мы вышли во двор. Ларионов и Оглоблин спохватились, что машина со вчерашнего не вымыта, сразу побежали за тряпками и ведрами. Через минуту к ним присоединились Таня, Саша Сухарев, Пал Палыч, Луцис и Игорь Валерьевич.
Тимофей Степанович и четверо Возгляковых сказали, что им еще нужно успеть на электричку, и попрощались до завтра.
Я остался наедине с Маргаритой Тихоновной. Несколько минут мы смотрели на возню возле «рафа»: Луцис, закатав рукава, отжимал в ведре тряпку, Пал Палыч возился в салоне, Таня и Саша мыли резиновые коврики, а Игорь Валерьевич просил у рабочего немного технического спирта.
Маргарита Тихоновна вдруг произнесла:
– Буркин, разумеется, во многом был прав. Приношу мои извинения за все то, что вам довелось за эти два дня пережить…
От жалости к себе защипало глаза. Я шепотом взмолился:
– Маргарита Тихоновна, я ведь никому ничего, клянусь, только отпустите меня, пожалуйста! Какая милиция? А квартиру забирайте себе, я хочу домой. Прошу вас! Отец тяжело болеет, и мать тоже болеет, на пенсии… Я… э-э-э… единственный сын, – безнадежно и глупо соврал я.
Маргарита Тихоновна усмехнулась:
– Даже странно… Разве может крепкий здоровый парень так бояться? Пожалуй, если бы я сейчас рыкнула, вы упали бы в обморок. Бедный вы мой… На самом деле, никто вас не собирался втягивать… – Она чуть помолчала: – Вы, в принципе, хорошо вели себя, без истерики… И вы действительно очень похожи внешне на Максима Даниловича, и ребята вас уже… ну полюбили что ли, поверили, как в хорошее предзнаменование. Конечно же, я отпущу вас…
– Спасибо, спасибо, – благодарно зашептал я.
– Но у меня две просьбы… Алексей, завтра нам предстоит очень тяжелая работа, и ваше присутствие морально поддержит ребят… Ну, как знамя. А потом – на все четыре стороны. Хорошо?
– Разумеется, Маргарита Тихоновна, – с готовностью согласился я.
Она задумалась и неожиданно спросила:
– Алексей, вы верите в Бога? Только отвечайте честно, без пафоса и ерничества.
– Наверное, верю, – сказал я.
– В церковь ходите? – уточняла Маргарита Тихоновна. – Исповедуетесь, причащаетесь?
Я не понимал, куда она клонит, отвечал осторожно, чтобы не спугнуть ее разрешение на побег:
– Нет, я не хожу в церковь. Я в принципе во что-то верю, но точно не знаю, во что.
– Комиссии все ясно, – улыбнулась Маргарита Тихоновна. – Тяжело вам живется, Алексей. Без божества, без вдохновенья. Один страх. Как вы еще с ума не сошли… Но у меня найдется для вас подарок за все ужасы, вами пережитые. Я верну вам Бога… Нет, не пугайтесь, речь не идет о каких-то сектантских штучках. Никто охмурять не будет. То, чему вы станете вскоре причастны, возможно, одно из доказательств Его существования. Кому-то, чтобы уверовать, достаточно увидеть закат в горах или, допустим, океан. У вас же будет Книга. Пока прибирают в машине, я немного расскажу вам о Громове, а то вы до сих пор в полном неведении…
КНИГА
Обычно памятливый на слова и подробности, я мало что вынес из первых пятнадцати минут – я стоял по шею в ледяном страхе.
В забытого писателя, ныне мертвого, автора магических Книг, поверить я не мог. Понял я следующее – что попал в руки к людям больным, маниакальным, восторженным и чудовищно жестоким.
Я слушал Маргариту Тихоновну и не перебивал, всем существом изображая спокойную внимательность. Не хватало только рассердить ее и снующих неподалеку таких же, как она, безумцев.
История широнинской читальни запомнилась лучше остального из-за неожиданных и бесстыдных подробностей, которыми украсила повествование Маргарита Тихоновна. Этот болезненный старческий эротизм запугал меня окончательно.
Читальня вела свое начало от машинистки Кольцовой Светланы Александровны. Судьба напрямую связала эту женщину с Громовым и, казалось, все сделала для того, чтобы случайная машинистка оказалась в числе избранных. Ей посчастливилось набивать Громову рукопись Книги Радости «Нарва». Кольцова, разумеется, получила в подарок уже опубликованную повесть.
Жизнь на многие годы забросила Кольцову в российскую глубинку. Позабытый Громов лет пятнадцать благополучно простоял на полке между Дрюоном и Сименоном. Однажды от скуки Кольцова решила прочесть книгу, в которую был вложен когда-то и ее труд.
Кольцова не держала в голове сюжеты рукописей, потому что никогда не вдумывалась в текст, – это значительно тормозило работу. Кольцова открыла Громова из сентиментальных побуждений. В те далекие вечера у нее протекал бурный роман с мужем сослуживицы. Любовник прибегал к ней домой, пил чай и ждал, пока Кольцова, давно взмокшая от страсти, ради стыдливой формальности выстучит пару абзацев, а затем отдастся прямо возле рабочего стола. Любовник всегда брал ее сзади, Кольцова, опершись руками о стол, смотрела, как подрагивает от проникающих движений заправленный в машинку лист с неразборчивым смыслом. В миг высшего удовольствия она беспамятно стучала пальцами по клавишам, оставляя на бумаге буквенный шифр своего оргазма, а любовник нежно целовал ее в затылок. Испорченный страстью лист приходилось перепечатывать.
