Самое ужасное путешествие - Эпсли Черри-Гаррард

К нашей радости, ветер крепчал; Скотт проявлял нетерпение, да и немудрено – впереди нас ожидало множество дел, а времени оставалось мало: мы хотели выйти из Новой Зеландии раньше, чем это делали предыдущие экспедиции, чтобы скорее пройти паковые льды и приступить к закладке провианта. Мы впервые наблюдали слабые отблески южного полярного сияния, впоследствии ставшего привычным зрелищем, но особенно захватили наше внимание несколько альбатросов, пойманных на заброшенные с кормы лини.

Первым попался дымчатый альбатрос (cornicoides). Мы выпустили его на палубу, и он расхаживал по ней горделиво, стуча ногами – топ-топ-топ. Это была на редкость красивая птица, с угольно-черным туловищем, большой черной головой с белой полосой над каждым глазом и ярко-лиловой полосой вдоль черного клюва. К нам он относился с величайшим презрением, которое мы, конечно, заслуживали рядом с таким прекрасным созданием. Чуть позднее мы в один день отловили сразу альбатроса странствующего, альбатроса чернобрового и альбатроса дымчатого, привязали их на палубе к вентиляторам и сфотографировали. Птицы были настолько хороши, что рука не подымалась их убить, но понимание научной ценности чучел превозмогло желание выпустить их на волю. Мы дали им понюхать эфира и тем избавили от мучений.

В Южном океане помимо этих птиц обитают и многие другие виды, но альбатросы преобладают. Выше уже говорилось, что, по мнению Уилсона, морские птицы, во всяком случае альбатросы, подгоняемые западными ветрами, летают над этими бурными водами вокруг земного шара и лишь раз в году приземляются для гнездования на такие острова, как Кергелен, Сен-Поль, Окленды и др. Тогда получается, что отдыхать они могут только на гребнях огромных волн, преобладающих на этих широтах, а этого, судя по поведению более знакомых цивилизованному миру птиц, недостаточно. Я и раньше наблюдал за морскими птицами, и мне казалось, что день за днем на протяжении многих тысяч километров за судном летят одни и те же особи. В этой экспедиции я, однако, убедился, что каждое утро появляются другие птицы и что они прилетают голодными. Утром они, конечно, летят за кормой и стараются держаться поближе к судну, чтобы успеть подхватить за бортом объедки. Позднее, утолив голод, рассеиваются, а те, что остаются, летят уже достаточно далеко от кормы. Поэтому мы старались ловить птиц по утрам и только одну поймали в середине дня.

Ветер по-прежнему благоприятствовал нам и вскоре заметно посвежел. 7 октября в пятницу мы под одними парусами развили скорость в 7–8 узлов, что весьма недурно для старушки «Терра-Пуш»,[35] как мы ласково прозвали наш корабль. До Мельбурна оставалось всего лишь 1600 километров. В субботу ночью мы стояли у брам-фалов. Кемпбелл заступил на вахту в 4 часа утра в воскресенье. Ветер дул крепкий, порывистый, но судно все еще несло брамсели. Сильное волнение в корму подгоняло нас в нужном направлении.

В 6.30 утра произошел один из тех случаев, которые остаются в памяти, хотя несущественны для морского путешествия в целом. Внезапно налетел первый за все плавание по-настоящему сильный шквал. Были отданы брам-фалы, и фор-бом-брам-рей пошел уже вниз, но грот-бом-брам-рей застрял на полпути. Позднее выяснилось, что риф-сезень, занесенный ветром за рей, запутался в блоке шкота грот-брамселя. Бом-брам-рей накренился к правому борту и раскачивался из стороны в сторону; парус, хлопавший с шумом орудийных выстрелов, казалось, вот-вот улетит, мачта угрожающе сотрясалась.

Брам-стеньга, казалось, не выдержит, но пока ветер бушевал с прежней яростью, ничего нельзя было сделать. Кемпбелл, улыбаясь, спокойно расхаживал по мостику взад и вперед. Вахта собралась у вантов, готовая в любой момент кинуться наверх. Крин вызвался один подняться и попытаться очистить блок, но ему не разрешили. Еще немного и брам-стеньга рухнет, и тут ничем не поможешь.

Шквал прошел, парус высвободили и свернули. В следующий шквал мы благополучно опустили брамсели, и все обошлось. Ущерб выразился в разорванном парусе и треснувшей брам-стеньге.

На следующее утро в самый разгар работы, когда мы подвязывали новый бом-брамсель, налетел шторм с градом, какого я в жизни не видел. Градины были несколько дюймов в окружности, их удары были ощутимы даже сквозь плотную одежду и плащ. Одновременно возникло несколько водяных смерчей. Те, кто работал на бом-брам-рее, хлебнули лиха. А их товарищи внизу, на палубе, лепили комки из градин, воображая, что это снежки.

С тех пор штормовой ветер все время нам сопутствовал. Рано утром 12 октября показались огни маяка на мысе Отуэй. Подняв пар в машине и поставив все паруса до последнего лоскута, мы чуть-чуть не успели к полудню, до начала отлива, зайти в залив Порт-Филлип, а потом это уже было невозможно. Мы вошли в гавань Мельбурна вечером в полной темноте при сильном ветре.

Скотта ждала телеграмма: «Мадейра. Иду на юг. Амундсен».

Эта телеграмма имела необычайно важное значение, как станет ясно из последнего акта трагедии. Капитан Руаль Амундсен принадлежал к числу самых выдающихся исследователей того времени и находился в расцвете лет: ему был 41 год, на два года меньше, чем Скотту. В Антарктике он побывал раньше Скотта – в 1897–1899 годах с бельгийской экспедицией, и потому никоим образом не признавал за нами приоритета на Южный полюс. Затем он задумал осуществить вековую мечту путешественников – пройти Северо-Западным проходом и действительно прошел им в 1905 году на 60-тонной шхуне. Последнее, что мы о нем знали, это то, что он снарядил бывший корабль Нансена «Фрам» для дальнейшего исследования Арктики. Но это был всего-навсего трюк. Выйдя в море, он сообщил своим людям, что намерен плыть не на север, а на юг. И, придя на Мадейру, дал эту короткую телеграмму, означающую: «Я буду на Южном полюсе раньше вас». Она означала также, что мы вступаем в соперничество с очень сильным противником, хотя тогда мы не до конца это понимали.

Руаль Амундсен (Roald Engelbregt Gravning Amundsen) 1872–1928

В Мельбурне на борт взошел адмирал, стоявший во главе Австралийской станции. Больше всего внимания он уделил черному судовому коту по кличке Ниггер с отличительным пучком белой шерсти на правой стороне морды. Ниггер уже совершил одно опасное путешествие в Антарктику, а во втором нашел преждевременную кончину. Наши матросы соорудили для него гамак с одеялом и подушкой и подвесили между своими койками в переднем отсеке. В день визита Ниггер, объевшись изобиловавшими на судне мотыльками, забрался в гамак и заснул. Разбуженный адмиралом, Ниггер, не понимая всей важности происходящего, потянулся, сладко зевнул самым естественным образом, свернулся клубочком и заснул снова.

Кот пользовался большой популярностью у команды «Терра-Новы» и часто попадал в объектив фотоаппарата. Говорят, что не иначе как в подражание древним римлянам прожорливая бестия наедалась тюленьей ворвани до отвала, отрыгивала ее, возвращалась и возобновляла трапезу. Ниггер был замечательно красив. На обратном пути из Антарктики в 1911 году, испугавшись чего-то на палубе, он прыгнул в воду. Несмотря на бурное море застопорили ход, спустили шлюпку и кота спасли. Он провел еще один счастливый год на борту, но в 1912 году, на пути из второго плавания в Антарктику, исчез с палубы в темную бурную ночь. Ниггер норовил вместе с матросами влезать на реи. В ту ночь его видели на грот-марса-рее, выше которого он никогда не забирался. Он исчез при сильном шквале, вероятно, из-за того, что рей был обледеневший.

В Мельбурне Уилсон присоединился к нам, а Скотт сошел на берег, чтобы уладить различные дела и догнать нас в Новой Зеландии. К этому времени он, по-моему, уже настолько хорошо познакомился с участниками экспедиции, что мог вынести о них верное суждение. Я не сомневаюсь, что он был удовлетворен. Энтузиазм и дух товарищества, царившие на корабле, не могли не принести хороших плодов. Конечно, при желании можно было подобрать коллектив, более искусно управляющийся с парусами, но где найти других людей, которые бы с такой же готовностью, пренебрегая довольно ощутимыми неудобствами, выполняли тяжелую и неприятную работу и никогда не роптали и не унывали! Следует подчеркнуть, что эта энергия щедро расходовалась именно в интересах экспедиции, о себе же решительно никто не думал. К чести всех участников должен сказать, что этот настрой не ослабевал с момента выхода из Лондона и до возвращения три года спустя в Новую Зеландию.

Из старших офицеров Скотт все больше и больше полагался на Кемпбелла, которому предстояло возглавить северную партию. Он уже тогда проявлял те качества характера, которые позволили ему благополучно провести свой небольшой отряд через невзгоды такой трудной зимы, какие нечасто выпадают на долю людей. Боуэрс тоже зарекомендовал себя превосходным моряком, а это было убедительным доказательством его пригодности к путешествиям в Антарктике: хороший моряк, скорее всего, не оплошает и в санном походе. И все же в ту пору Скотт вряд ли мог предвидеть, что Боуэрс окажется «самым упорным из всех путешественников, ведших когда-либо исследования в полярных областях, и в то же время самым неунывающим». Но первоклассным моряком он себя уже проявил. Среди молодых научных работников несколько человек также показали отличные моряцкие качества, и это было добрым предзнаменованием на будущее. Вообще мне кажется, что Скотт сошел на землю Австралии, исполненный самых радужных надежд.