Форт Росс - Алекс Кун

Петр решил по иному, оставив южную армию на месте и уйдя с новыми полками на Каспий. Ему виднее, но боюсь, через несколько лет, когда канал построят, вопрос возникнет снова.

Вспоминая про каналы, добавлю, что плотину на Доне строить закончили и освободившиеся руки перешли выше по течению, на строительство канала в Волгу. Строить его начали не совсем там, где он мне помнился, но спорить не стал — канал выходил длиннее, и меня это устраивало с точки зрения земельных артелей. Тем более, с внедрением отработанных технологий строительства каналов, дело пойдет быстро, при такой толпе строителей. На самом деле, строилось полтора канала — один судоходный и второй для поднятия воды к верхнему водохранилищу. Второй канал строили первым, оборудуя каждую ступень несколькими ветряками поднимающими воду, от производительности которых зависела пропускная способность канала — грубо, сколько воды они наверх закачают, вполовину от этого можно будет переправить вес груза и судна. Большой производительности пока не выходило, но перекинуть военный флот в Каспий при нужде будет можно.

Остальные каналы по стране копались вяло — все самые необходимые уже работали, в частности, перевозя грузы с Камы в Архангельск и Вавчуг. Остальные водные артерии становились не так важны, в связи со строительством железной дороги. Что не говори, каналы работали только летом, а оно в России короткое.

Лучше всего строилась ветка железной дороги через уральский перевал к Каме. Там не имелось проблем с поставками рельс, пропитанных шпал, и отсыпки. Не хуже дела обстояли с дорогой вдоль уральского хребта, быстро вытягивающейся с севера на юг и объединяющей разрозненные добывающие и производящие предприятия. На этих дорогах уже работало десяток паровозов и полторы сотни грузовых платформ. Дороги в центре России, в том числе Москва — Великий Новгород — Петербург, строились сезонно, когда с Урала приходил железный вал. Но дело продвигалось и там, благодаря расширяющемуся потоку рельс от заводов на Ладоге и Онеге.

Строили железную дорогу от Тулы, от Липок, от Севастополя — но там прирост колеи был еще меньше, так как все выделываемое железо шло в основные производства.

Несмотря на неторопливость, железная колея уверенно прорастала в Россию, как корни, ломающие камни устоев. Неторопливость подтверждал тот факт, что рельсы красили шаровой, судовой, краской, не ожидая по ним поездов в ближайшие годы и стараясь сохранить пути подольше.

Строительством железных дорог заинтересовались зарубежные «друзья», но пока они только присматривались к этой диковине и приценивались, пугаясь стоимости. Пока такое отношение играло нам на руку, рельс самим не хватало, а увеличивать производства становилось все сложнее — тормозила сырьевая база и доставка, те самые дураки и дороги. С добычей сырья вообще стало тяжело — шахты механизировались медленно, выдавая мало сырья. Приходилось закладывать много шахт — но не хватало людей. Дошло до того, что некоторые шахты стали работать сезонно, когда удавалось набрать в них рабочих. Это притом, что заработок шахтеров стал одним из самых высоких в реестре. Что удивительно, значительную часть шахтеров составили эмигранты, заинтересованные в высоких заработках, что, в свою очередь, вызвало недовольство у русских рабочих. Вот ведь парадокс! Ну, кто тебе мешает идти и работать в шахты самому? Вакантных мест полно! Нет, смотрят исподлобья, «почему это немчура поболе моего получает». Иди на шахты и получай не меньше. Впрочем, недовольные есть всегда. Не о них речь.

Говоря про недовольство, упомяну, что формирующийся класс рабочих, только-только оторвавшихся от земли, бродил мыслями, как ягодная брага. Новые рабочие дома, с удобствами, строились медленно, так как многие предприятия не считали нужным обеспечивать работников жильем, ограничиваясь деревянными бараками. Пока альтернатив не имелось, все было тихо. Потом на заводы начали сманивать рабочих, прошедших стажировку на императорских заводах и те рассказывали про свое житье «небылицы». Вышло даже несколько стихийных «митингов» в купеческих кумпанствах. Дело дошло до челобитных Петру, который от них отмахнулся. Не до этих мелочей самодержцу. Пришлось писать управляющему банком о пропадающем бизнес-проекте «доходных домов». Часть денег у банков освободилась, благодаря приобретаемой купцами самостоятельности — самое время вложить их в строительство жилья. Причем, обосновал, что продавать жилье рабочим не надо — лучше сдавать им «меблированные квартиры», согласно уровню их дохода. Все равно большинство рабочих купить квартиры не могут, а вот для аренды жилья им денег хватит. Будут вложения приносить ежемесячную прибыль. Меня всегда удивляло, почему в мое время были не развиты такие «доходные дома». Особенно в свете того, что в конце 19 века подобными домами полнились все города. Наверное, дело в «быстрых деньгах» — быстро построить, быстро продать, а потом хоть трава не расти. В моих нынешних реалиях такое недопустимо. Молодые рабочие, которых с трудом заманивали на заводы, купить ничего не могли. Барак на первых порах еще мог решить проблему, но для сохранения темпов роста страны необходимо было обженить этого молодца и подтолкнуть его к скорейшему увеличению популяции. Ждать, пока он соберет денег на дом и соблюдет остальные традиции — времени не имелось. А «закон сохранения» никто не отменял, если экономишь время, значит, компенсируешь это увеличивающимися денежными тратами. Зарплата рабочих связана с себестоимостью продукции, и задирать ее высоко возможности нет — будет перекос в экономике. Выход только один, жилое строительство финансировать банками, и сдавать квартиры в аренду. При таком подходе балансы себестоимости товаров удается сохранить приемлемыми, одновременно подталкивая демографию.

Собственно, таких проектов имелось масса. Не только жилые дома новомодного стиля требовали скорейшего строительства. Встали вопросы городских школ, больниц, зрелищных мест. Частично эти вопросы финансировались из социальной доли банка, но для городов этого финансирования уже не хватало. Пришлось вводить налог на городское проживание. Мера не популярная, но заработки в городах стали заметно выше, народ потянулся к комфорту, за который и взимался налог. Для дифференциации, брали налог с десятины площади, занятой горожанином. Для поместий и заводов в черте города это был земельный участок, для общественных, многоквартирных, домов — площадь квартир. Налог вышел сырым, но деньги на строительство нежилой инфраструктуры города появились.

С налогами вообще чехарда пока получалась. Новые налоги не всегда выходили продуманными, старые забывали отменить. Народ роптал. По этому гласу общественности и ориентировались, меняя ставки, вводя новые налоги и отменяя старые. Процедура стабилизации налоговой сферы все еще была далека от нормальной, как и таможенные, то бишь, порубежные, сборы. Пока из России шел поток товаров, не имеющих за рубежом конкурентов, сборы выставили высокие. Но, как принято у меня в стране, сделали это огульно, задрав пошлины даже на вывозимую пеньку, лес и пшеницу. С одной стороны — правильно, нам леса и пеньки самим не хватает. С другой, купцы завыли в голос, и засыпали Петра челобитными.

Одним словом, на разные голоса выла вся страна. Куда не кинь взгляд, найдешь своих недовольных. Часть этого недовольства вполне обоснована, но многие выли просто так, ссылаясь на традиции и заветы предков. Лишний раз порадовался, что у руля на нашем стонущем корабле стоит Петр. Алексею на этом месте в переходный период пришлось бы ой как несладко. Про Петра историки потом наверняка напишут, как он мучил народ. Частично это будет правдой — с теми же налогами он периодически промахивался. Но большей частью это будет враньем, писаниной в угоду их времени, или обмусоливанием частных случаев. Только послушав многоголосый стон и прикинув варианты, начал понимать, что недовольные будут всегда. В момент крутого поворота даже поезда визжат на рельсах, корабль трещит рангоутом — чего же говорить о механизме страны, состоящим из десятков миллионов «деталей». Благости можно достичь только после многолетнего спокойного развития, любой «рывок» или «поворот» будет вызывать стоны и проклятия. Задача «капитана» не слушать эти стоны, а совершить маневр, чтоб сохранить судно и достигнуть цели, которая обогатит корабль и команду. Понятное дело, что требовать от морского парусника взлететь, аки птица — бессмысленно. А вот подогнать команду, лениво лезущую по вантам, чтоб не напороться на рифы — смысл есть. Тонка эта грань, между бессмысленностью и смыслом. Хорошо, что мне не приходится решать такие проблемы.

… Рында пробила час ночи, теряя звон в гуле корабельного нутра. Не столько услышал, сколько угадал трезвон, глянув на часы. Запомнился этот рядовой момент только тем, что после него по палубам зазвенело оповещение, сразу после которого ледокол тряхнуло, и по бортам захрустел лед. Пошел выяснять степень основания, в которое мы лезем.