Мы носим лица людей - Тори Ру

– Он и тебя на какую-то наркоту подсадил! – сетует она.

У меня опускаются руки.

– Тебе осталось потерпеть каких-то девять дней. Я уеду отсюда и не вернусь. Но вот Макс тебя никогда не бросит. Если ты сменишь замки, он выломает дверь! – отвечаю я, комкаю полотенце и бросаю его на табурет.

А в комнате я старательно разглаживаю подол клетчатого детского платьица, натягиваю шапочку и стираю пальцами слезы.

Когда речь идет о Максе, я реагирую остро.

Он подсадил меня на наркотик, именуемый мечтой. Он заразил меня жизнью. У меня зависимость от него самого…

Почему ни на одной из моих убогих тусовок мне не встретился человек, способный перевернуть мир? Почему моей второй половиной стал парень с моим лицом и моей кровью?

С размаху плюхаюсь на диван Макса, обнимаю его подушку. Она пахнет солнцем.

Репетиция проходит ужасно.

Кажется, что состав воздуха неуловимо изменился: это нерушимое братство никогда еще не было настолько близко к расколу, и я чувствую вину.

Ли и Ротен избегают встречаться с нами взглядами, Макс на взводе, он играет мимо нот, и Ли ежеминутно объявляет:

– Чувак, ты лажаешь!

Вокруг от напряжения летают искры.

Звук не отстроен, я тупо не достаю до микрофона, и чтобы до него дотянуться, мне приходится вставать на цыпочки до тех пор, пока Макс не отлаживает его под мой скромный рост. Настроение паршивое, в мой адрес прилетает пара неуместных шуток про гномов.

Кончается все тем, что Макс посылает друзей по всем возможным направлениям и за руку утаскивает меня из зала.

Жуткая черная обида разрывает душу, я разворачиваюсь и ору так, что огромная хрустальная люстра звенит под потолком:

– Эй, люди, послушайте! Я. – Я бью себя в грудь. – Это я. А это – ваш лучший друг Кома. Разуйте глаза. Что, вашу мать, изменилось?!!

Ли и Ротен провожают нас гробовым молчанием.

Стоя на задней площадке старого троллейбуса, мы смотрим в окно на залитый малиновым светом мир. Под небом, намешанным невозможными сочетаниями голубого, сиреневого, розового и красного, вдалеке толпятся дома, и в их окнах горит пожар – отражение заката. Город перемигивается далекими огнями рано зажженных фонарей, а над ним висит бледное, еле различимое привидение луны.

Макс задумчиво рассматривает виды города, раскинувшегося за окном, светлая челка падает на лицо, глаза в закатных лучах приобрели оттенок сирени.

Его рука лежит на моей талии, мне кажется, что атомы, из которых состоит мое тело, все еще вибрируют и гудят, но в его тепле я постепенно собираюсь воедино.

– Все будет хорошо. Они ни черта не правы, Даня. – Он обнимает меня крепче. – Не слушай никого. Просто смотри на меня.

И тогда я изо всех сил обнимаю его в ответ:

– Я всегда буду смотреть только на тебя. Что бы ни случилось, только ты всегда будешь перед моими глазами.

Глава 28

Лежа в темноте пустой комнаты, я обмираю от нового чувства, нарастающего волной до огромного восторга и тут же спадающего к тихому счастью. Чтобы не закричать, я кусаю одеяло, и улыбка до ушей цветет на моем лице.

Мы не пошли домой после репетиции.

До самой темноты мы в обнимку шатались по промзоне, пролезали в дыры бетонных заборов, проникали на заброшенные, некогда режимные объекты, бегали по пустынным гулким цехам и громко смеялись – эхо наших голосов долетало до самого неба…

– Если долго всматриваться в людскую тупость, можно отупеть. Или съехать с катушек, – тихо говорит Макс. Мы сидим в оконном проеме умершего помещения, в котором когда-то проходил непрерывный производственный процесс, гремело оборудование, а сейчас только ветер гоняет пыль по полу, и наши синие кеды болтаются в воздухе над зарослями кустарника. – Я спросил у нашей бабки, почему, по ее разумению, нам нельзя быть вместе. Знаешь, что она ответила? Она ответила, что это грех. Грех, нарушение религиозных правил… Загвоздка в том, что я не религиозен, а ты, Даня?

– Да и я не монашка. – Пожимаю плечами.

– Ну, а бабка наша в молодости вообще была яростной коммунисткой… – Макс вздыхает. – Вот когда пацан умирает из-за того, что в руках одних сосредоточены все блага мира, но делиться ими они не спешат, – это грех… Равнодушие и лицемерие – грех. А я просто тебя люблю. Так что… пошли они!..

От неожиданности я замираю. Слово на букву «Л» в раннем детстве говорила мне мама. А потом, целых восемь лет, не говорил никто.

Смотрю на перемигивающиеся вдалеке огни спального района, качаюсь на сказочных волнах летней ночи, уплываю.

Меня снова любят, а я до одури люблю в ответ.

Все те книжки, что заполонили полки в моей детской комнате, все же не врали – сказки о прекрасных принцах и первых поцелуях, описанные в них, иногда сбываются и для потерянных и разбитых. Нужно только очень сильно захотеть…

Сердце заходится и голоса почти нет, но я решаюсь.

– Макс… может, многим моим мечтам уже не суждено сбыться, но… одна из них должна исполниться прямо сейчас. – Я убираю с его лица челку, задерживаю ладонь на теплой щеке. – Поцелуй меня. Даже если это грех, бог нас с тобой здесь не увидит!

Макс быстро наклоняется ко мне, и нас выбрасывает из реальности. Мы целуемся так, что время ускоряет свой бег, а стук сердец превращается в сплошной гул, и звезды на небе падают и взрываются над нашими головами.

Останавливаемся перевести дух, долго смотрим друг на друга, а потом его губы снова находят мои…

От воспоминаний в комнате плывут и качаются предметы, и луна в незашторенном проеме окна хитро смотрит на меня – она все видела, но никому ничего не расскажет.

Весь день мы гуляем по воздуху.

С утра мы помогаем бабушке с уборкой. Макс украдкой ловит мои руки, удерживает