Натренированный на победу боец - Александр Терехов

– Говорят, вы там чего-то откопали?

«Говорят». И она вернулась.

– Не спится? – Клинский приехал под вечер. – Собирайтесь, – поворотился к Старому. – И вы.

Щебетал птахой:

– Понравилось? А что не остался? Еще мечтаю, чтоб крепость откопали. Известняк. Толщина в цоколе – четыре и пять. В семь башен: Воротная, Провиантская, Набатная и еще. Сейчас не помню. Башня – в три яруса. Боевые ходы, бойница с раструбами. Еще не решил: свободно расположить там, с углами. Или квадратом? Тайник с колодцем не забыть.

– Отсидеться хочешь?

– Я при чем? Предки хотели. Мы как раз атакуем! Я, кстати, в кратком курсе ВКП(б) знаешь что вычитал? Крепости легче всего берутся изнутри.

У школы перепрыгивали через скакалку девчонки. Мальчишки лупцевались портфелями.

– Ничего придумать не могут, – пожаловался Клинский. – Вот не подскажу я, так и будут все праздники: скакалки и портфели. А сколько народных игр есть, верно? Пойдемте за мной.

– Летописи не отрыли?

– Найдем. Уже скоро.

Я не упустил:

– А в известных летописях про ваш знаменитый город есть?

– Ну… Будет. Летописи пока еще неверно читаются. Подправить надо угол. Не забывай, мы только начинаем. Мы отсюда до многого доберемся. – Всмотрелся в меня. – Не представляешь, докуда метим шагнуть.

Губернатору на стол ставили тарелки, чашки, кувшины. Ели гурьбой, как дома – в рубахах.

– Приветствую. Дай-ка мне.

Ларионов завесил карту города тряпкой и дал губернатору листок бумаги.

– Сего числа, в микрорайоне… Короче, два дома по проспекту Ленина и три дома по Первостроителя Мокроусова – отмечено появление грызунов. Понимаете, северная часть. Бог раньше миловал. Жители стихийно недовольны, вплоть до неповиновения милиции. Обстановку я контролирую. Но… Население связывает эту напасть с вашей работой. Это раз. Как вы говорите, за вами по пятам таскается преступный элемент. Два. Милиция наша, конечно… Ничего, до всего руки дотянутся. Должны нас понять, извинить, вы у нас не одни, участков работы много. Посему, чтоб оградить, мы вас подержим до конца работы вроде бы под домашним арестом. С местожительства – на работу. Больше никуда. И обратно. Как дела? Успеваете? За такие деньги и я бы успел. – Рассмеялся, и все. Ларионов, спрятав глаза, также хихикал, вороша вилкой салат. – Че-то хочешь?

Старый внушительно начал:

– Нам понятна ваша беда. Миграция грызунов – редкость… Я надеюсь, что это никак не связано с действиями ваших подчиненных, это было бы преступлением… Чем мы можем помочь? Я не стану обманывать. Вернуть крыс не удастся. Истребить тоже. Но, если с нами заключат отдельный договор, мы без урона основной задаче сгладим эпидемиологическую обстановку, обеспечим покой.

– Вы и так много получите, – заключил Шестаков и взял ложку.

– Речь идет о приемлемой сумме. Две тысячи долларов.

– Закончили.

К нам пододвинулся Баранов и бровями, носом, пузом указывал на дверь. Нас выдавили дверьми.

Еще выскользнул Ларионов и понурил безвласую главу.

– Дикари, – припечатал Старый. – Да мы бесплатно бы помогли.

Ларионов виновно шелохнулся. Погодя зыркнул на меня:

– Вы нынче утром поняли?

– Вы хотели, чтоб я орал благим матом?!

– Что творится в тех домах…

– Если уж вашим плевать… Пойдем, Старый, что нам с ним баландить.

Мы достигли первого этажа, постовой велел обождать. Через минут двадцать возник Баранов и попросил с близка:

– Помогите. Лично мне. А я вам еще пригожусь.

У Старого борода продырявилась усмешкой.

– Видимо, родственники? В тех домах?

– Нет. Завтра на предприятиях получка. Кассиры со всего района, а банк забунтовал.

Я расплылся. Баранов посмурнел.

– Смеха нет. Народ напсиховался. Полный день на нерве. Падла забежала в кассовый зал – не можем бабье вернуть на места, истерика. Мои разве найдут? Вам дело извычное…

Он смешался, кто-то был за моей спиной. Я обернулся:

– Алла Иванна, сбылось? Как обещал?

– Когда ты успеваешь, – пробормотал Старый.

Баба стояла колоколом. Финифтевая брошь сдерживала ворот синего платья, желающего поползти и свернуться с тяжелых плечей, – она опиралась рукой на стол, согнув для удобства колено, но не горбилась, и вся ее мощь виднелась дивно: где надо выкатилась двуглаво, где надо – пологой широченной ступенью отбегала назад; Алла Ивановна попросила Старого:

– Пойдемте. Я – управляющая банка.

Старый вдруг живенько передернулся и простонал, получив малозаметный пинок в щиколотку:

– Вы-и, ох, черти ж тебя… Мы. Используем приманочные способы борьбы, самое меньшее – нужны сутки. Вам – вручную, срочно. Это – к моему сотруднику, он м-мастак, – Старый брезгливо показал на меня и, хромыльнув, отвел в сторону Баранова вроде для дела.

Я осведомился:

– Все будет?

Алла Ивановна насмешливо сощурилась и кивнула: да. Да.

– И чтоб по первому требованию.

– Да.

Баранов отрядил с нами своих и Ларионова, чтобы мы не попали на лоскуты разгневанному люду.

У банка куталось на сыром ветерке злобное бабье, ожидали разномастные инкассаторы.

– Кто видел?

Постовой видел, как забегала. Одна. Две служащие – как промелькнула под столами. Кассирша хлюпала:

– Жуковая, черная. Как котенок. Может, котенок? – Безошибочно поняла, для чего я открыл рот. – Я с вами не пойду!

– Лена, пойди. Они ж не могут одни: ключи на столах, сейфы не заперты, мало ли, – обняла ее управляющая.

Мы со Старым расклинили двери настежь, наказали постовому отвести народ. На крыльце я объяснил кассирше и Ларионову:

– Поперек коридора не становиться. Чтоб выход свободен. Побежит – ни с места!

Старый с кассиршей – в зал. Ларионова я отправил в кабинеты, сам топал по коридору, постукивая в двери, стены, шкафы. Ларионов доложил:

– Что-то нету.

У меня зазвенело в ушах – так завопила кассирша. Соскочила!

Я стоял неплохо, но только к выходу спиной, Ларионов оставался крайним, да еще дурак постовой забежал на крик в коридор! В оставшийся мне миг я прошипел:

– Шевельнетесь – в пятак! – Хотел еще опустить подбородок, улучшить обзор, но крыса уже шла – мент выпучился, но устоял – умница! Я опустил глаза – нет. Либо поздно, либо она прошла у меня меж ног назад. Сзади что-то шорохнулось! А с улицы победного визга нет. Только завывает кассирша.

Старый заткнул ее и бесшумно заглянул в коридор:

– Порядок?

Я взвился как ужаленный и схватил чуть живого Ларионова.

– Дергался, дед?!

– Ногу подвинул. Прямо на ногу бежала. – Стащил очки и растирал нос. – Кажется, в кабинет…

– Еще и зажмурился?! Черт! Че теперь-то вылупился? Тащите стол!

– Набрал… инвалидов, – фыркал Старый.

– Ты мне еще здесь будешь вонять?

Стол я завалил поперек коридора, оградив отвоеванную у крысы местность, запер оставшиеся по пути на волю двери. Пошукал дырки – нет.

Менту я вручил швабру:

– Садись на стол. Выйдет – гони на хрен. Архитектор тоже. Не подпускайте к себе. Чтоб не прыгнула, так вас и так!

На самом деле нахождение грызуна, спрятавшегося в жилье, – задача. Точнее, немедленное нахождение. Ежели искать часами кряду, свихнешься. В обжитом пространстве крыса волей-неволей проявится на три стороны: жранье, питье, хата, – и коль ты установил нору, «столик» и «туалет» или хотя бы тропы, только обалдуй через сутки не подымет ее за хвост. Правда, бывают норы, постижимые лишь ветеранами.

Так в квартире покойного театрального режиссера Э. на Тверской сдалась районная санэпидстанция. Крысы гуляют – норы нет. Они наугад зашпаклевали кухню-ванну-туалет, дюжину свалили давилками, а наступает ночь: новые коготки – ц-рап. Тап-тап.

Нас соблазнили на эту квартиру валютой.

У Старого первая догадка: нора высоко. Сантиметрах в двадцати от пола. Крыса грызет ход, руководствуясь ультразвуковой башкой, – через пустоты, так легче грызть, оттого норы ветвисты, а выходы вылезают где попало. А бабье государственных санслужб, травящее меж покупками и забиранием внуков из школ, шарит плоско: или в плинтусе нора, или под трубой.

Но – не вышло. Мы сутки пролазили на карачках. С мужиками-соседями передвинули шкафы-сундуки – хрен. Несмотря на валюту. Пришлось потребовать от семьи убыть на дачу. На ночь я залег на пыльный шкаф с «Вестником дератизатора» и карманом семечек, включив настольную лампу, только отвернул ее к стене и обернул тряпьем, а Старый крючился на кухонном буфете. Кухня – ключевое место.

Я читал; крысы пойдут – услышу. Тело подскажет. Сколько раз задремлешь, вдруг – бах! Будто оскользнулся со всего маху, и тошнота затеснит горло. Еще не слышно ничего, а знаешь: вышли.

Часы я забывал шабашить – они баюкали.

Первая ночь – пусто. На вторую: на кухне звякнула о пол ложка – Старый крысу приметил и пуганул, чтоб отследить пути отхода. Ушла в коридор. Но коридор гнутый, и еще две комнаты есть. Следующую ночь мы пасли коридор. В полночь они вышли. Егозили, пищали во тьме, мы ждали. Пырск! – черная струйка сторожко просеменила в кухонный проем. Из туалета? Старый переполз к туалетной двери ближе, я хлопнул в ладоши. Так мы нащупали ход.