Пламя любви - Барбара Картленд

— Слава богу, остальные так и не проснулись, — полушепотом проговорил летчик.

Мона взглянула на другие кровати. На одной спала девочка лет пяти, на другой мальчик, должно быть, годом постарше. Они крепко спали, и лица их, полные мира и покоя, напоминали ангелов.

В спальню поднялся доктор.

— Теперь с ним все будет хорошо, — сказал он. — Еще некоторое время он поспит. Я оставлю вашей жене снотворное; когда он проснется, пусть даст ему, чтобы заснул снова. Думаю, всем вам нужно хорошенько отдохнуть.

— Да уж, перепугались мы не на шутку! — с улыбкой облегчения ответил летчик. — Доктор, как насчет стаканчика виски?

— Именно это лекарство я и собирался вам прописать, — ответил доктор Хаулетт. — И с удовольствием к вам присоединюсь.

Все они снова спустились вниз. Миссис Арчер уже встала и теперь сидела на ковре перед камином.

— Мне ужасно стыдно за свое малодушие, — проговорила она. — Доктор Хаулетт, простите ли вы меня?

— Не за что извиняться, дорогая моя, — ответил он. — Вы очень хорошо держались. По крайней мере, нас дождались.

Взглянув на Мону, миссис Арчер воскликнула:

— Боже мой! Ваше платье — какой ужас! Извините нас!

Взглянув на себя, Мона обнаружила на тонком шифоне длинный потек крови.

— Ничего страшного, — ответила она. — Вряд ли в Литтл-Коббле мне представится случай снова его надеть.

— И все же мне ужасно жаль! — настаивала миссис Арчер. — Билл, что же нам делать?

Билл Арчер был смущен и расстроен не меньше жены.

— Право, не знаю, — ответил он. — Разве что начнем платить миссис Вейл двойную цену за жилье?

— Ах да, конечно, вы же дочь миссис Вейл! — воскликнула миссис Арчер. — Я сразу и не поняла. Мы слышали, что вы возвращаетесь домой. На самом деле все здесь только об этом и говорят.

— Приятно слышать, — ответила Мона.

— Я тоже так вас ждала! — продолжала миссис Арчер. — И вот, пожалуйста, с первого же знакомства мы с Джерри все испортили!

— Джерри ничего не способен испортить, — с улыбкой ответила Мона. — Никогда не видела такого очаровательного мальчугана — даже когда кричит во весь голос, в нем чувствуется какое-то особое обаяние. Если он вам надоест, дайте мне знать — я его усыновлю.

— Боюсь, на это вам надеяться не стоит, — с улыбкой ответила миссис Арчер. — Мы с Биллом его обожаем, хотя порой, признаюсь, мне приходит на ум, что детей у нас многовато. Особенно когда я пытаюсь писать.

— Неужели вы здесь пишете? — удивилась Мона. — Но как? В такой тесноте, и дети, наверное, шумят?

— Да, мне приходится нелегко, — призналась миссис Арчер. — Если на улице хорошая погода, то просто выставляю всех в сад и прошу погулять подольше.

— На самом деле вы затронули больную тему, — вставил Билл. — Линн пишет новую книгу, и работа у нее не ладится. Если к ней не придет вдохновение, мы не сможем больше платить за жилье и переселимся в сад навсегда.

— Непременно попробую вас вдохновить, — шутливо предложила Мона. — Только не сегодня: вы, должно быть, не можете дождаться, когда же мы уйдем. Зайду завтра и познакомлюсь по всем правилам.

Она поднялась и протянула руку. Доктор Хаулетт взглянул на часы.

— Пожалуй, посижу еще четверть часика. Если Дороти уже наскучила вашей матери, скажите ей, пусть идет к машине и подождет меня.

— Что вы такое говорите, как Дороти может наскучить! — возразила Мона. — И потом, время еще совсем раннее.

— Если она готова идти, — предложил Майкл, — я довезу ее сюда на машине. А если нет, подождем вас.

— Хорошо, — согласился доктор Хаулетт.

Мона и Майкл попрощались с Арчерами и вышли. Мона села рядом с Майклом; он завел автомобиль и медленно покатил к дому. Некоторое время оба молчали; Майкл заговорил первым.

— Я хотел бы принести извинения, — начал он.

Ей показалось, что в голосе его прячется усмешка.

— За что? — поинтересовалась она.

Вдруг ее охватила страшная усталость — и печаль.

Зрелище семейной жизни Арчеров, мирной и уютной, с тремя детьми в тесной спаленке, вызвало в ней новую скорбь — скорбь о собственных утраченных надеждах, о мечтах, которым не суждено было сбыться.

— За то, что вышел из себя, — объяснил Майкл.

С некоторым усилием Мона вспомнила, о чем они только что говорили.

— Любопытный у тебя способ выходить из себя, — заметила она.

— Мне нет оправданий — разве только то, что это ты меня довела. Я считал, что еще много лет назад научился оставаться глухим к твоим колкостям, но, как видно, ошибся. И все же я не имел права делать то, что сделал, хоть ты это и заслужила, — прибавил он с усмешкой.

Мона неожиданно рассмеялась.

— Ты меня поражаешь! — призналась она. — Я совершенно сбита с толку. Все, что я о тебе думала, оказалось ошибкой. Конечно, я на тебя сержусь… гм… ну, по крайней мере, мне надо бы на тебя сердиться, — и в то же время ты прав: я это заслужила.

— Почему бы нам с тобой просто не стать друзьями? — спросил Майкл.

— Я бы с удовольствием, — ответила Мона. — На самом деле я очень этого хочу. Но знаешь, Майкл, во мне словно какой-то бесенок сидит. Не знаю, как объяснить… я так несчастна, я в отчаянии — и тут появляешься ты, такой спокойный, сильный, невозмутимый… Я восхищаюсь твоей силой и спокойствием — и страшно завидую. Потому и пытаюсь вывести тебя из равновесия.

Прежде чем ответить, Майкл остановил машину и заглушил мотор. Однако открывать дверь не стал — вместо этого повернулся к Моне, вгляделся в ее лицо, освещенное тусклым светом приборной доски.

— Что с тобой такое случилось? — спросил он.

— Лучше спроси, чего со мной не случалось, — проглотив комок в горле, сдавленным голосом ответила она. — Майкл, я не могу об этом говорить — ни с тобой, ни с кем другим. Просто поверь: мой мир рухнул. Рухнула жизнь, рухнула вера… и, кажется, мужество тоже меня оставило.

— Ну нет! Ты никогда не лишишься мужества, — успокаивающе проговорил Майкл. Он наклонился к ней и взял обе ее руки в свои. — Послушай, — сказал он. — Когда кажется, что жизнь кончена, на самом деле это всего лишь конец главы. Завтра начнется новая глава.

— А если я не хочу?

— Все равно начнется.

Мона всхлипнула.

— Ох, Майкл, как бы я хотела умереть!

— Это было бы слишком просто.

— Просто? — повторила она, удивленная этим словом.

— Да, — ответил Майкл. — Все мы приходим в этот мир ради какой-то цели. Если при первой же неудаче, при первом же серьезном препятствии на пути к цели мы будем опускать руки и с плачем убегать с поля боя, не будет ли это малодушием, даже предательством самих себя?