Золотой фазан - Ольга Погодина

— Пускай живут, первопроходцы, — посмеивался он, сверкая глазами, — Еще налетят нам на радость. Дня через три пойдем на болота, увидишь там, каковы они кавалеры!

За три дня к устью Сунгачи прилетели еще две стаи бакланов, двенадцать китайских журавлей и восемь японских, поменьше размером. Обойдя окрестности и найдя, наконец, место, где журавли токуют, Николай Михайлович и Коля вышли затемно и залегли с подветренной стороны на приличном расстоянии, засыпав друг друга снегом, чтобы не спугнуть чутких птиц.

Представление началось, едва рассвело. Сразу два десятка журавлей прилетели, шумно хлопая крыльями, потом к ним добавились откуда-то из- за сопки еще четыре. И все вместе они образовали круг, в середину которого, как в какой-нибудь русской плясовой, поочередно выходили солисты, остальные же в этот момент выступали зрителями. Изящными, горделивыми движениями переставляя длинные ноги, они подпрыгивали и кланялись до земли, то склоняя длинные шеи, то вытягивая их вверх, пронзительно крича и хлопая роскошными крыльями. Зрелище напоминало какой-то старинный величавый танец, и Коля смотрел на кружащихся по снегу журавлей как завороженный. Насмотревшись, он вопросительно поглядел на Николая Михайловича, ожидая от него указаний. Однако тот прикрыл ствол штуцера ладонью и жестами приказал возвращаться. Лицо его все светилось. Уже отойдя достаточно, он еще раз обернулся, потом посмотрел на Колю и сказал:

— Вот, Коля, запомни момент, когда не поднялась рука охотника Пржевальского прервать сей брачный танец. До того красиво танцевали красавцы — не поднялась рука. Старею!

С тех пор новые стаи птиц начали прилетать каждый день, так что уже к 9-му марта исследователи насчитали их 22 вида. Были среди них крайне удививший Николая Михайловича аист (Коля этих птиц попросту никогда раньше не видел), белохвостый орлан, шилохвост, чирок, кряква и пустельга.

Чаще всего они наблюдали за стаями птиц со своего излюбленного места на берегу, но иногда приходилось и обходить окрестности, что было далеко не легкой задачей. Снег лежал глубокий, чуть не по пояс, а там, где ветродуй с озера снег сметал, оставалась выжженная с осени паленина с торчащими остями бурьяна, моментально рвущая в клочья самые крепкие сапоги. Или и вовсе не выжженный бурьян, пробраться сквозь который можно было только с топором в руках.

Ближе к середине марта прилетели цапли, — белая и серая, — чайки, нырцы и гуси. Все это пестрое сообщество, пока не появились проталины на болотах, держалось на узком пятачке у незамерзающего устья Сунгачи и предсталвяло собой прекрасную возможность для подсчета и рассмотрения. Николаю Михайловичу удалось уже подстрелить цаплю и аиста, а Коле посчастливилось снять выстрелом большого гуся, который после снятия шкурки весь целиком пошел на отличный суп.

13 марта появилась самая редкая и долгожданная птица, и увидел ее Коля. Поскольку некоторые пролетные стаи могли появиться на рассвете и, чуть отдохнув, тут же улететь, теперь они организовали на сопке двухчасовые дежурства. Встав затемно, Коля, проклиная неудобную стернину, приплелся на свой наблюдательный пост и по обыкновению принялся ждать рассвета. Ласточку на эти предрассветные бдения Коля на этот раз не взял, — по глубокому снегу собака шла плохо, да и могла поднять шум ненароком. Птицы уже пробудились и гомонили вовсю. Едва полоска света завиднелась над горизонтом, оттуда, со стороны солнца, Коля увидел стаю приближающихся птиц. Сначала ему показалось, что это журавли или цапли, — из-за длинных голенастых ног. Но когда усталые путники приземлились, он тут же понял свою ошибку. Эта новая, невиданная птица была в размахе крыльев поменьше китайского журавля, — футов четырех, но зато шея и спина у нее были пепельно-голубого цвета, живот — бледно-розового, а крылья — огненно-красные. Часть головы и шеи у птицы были голые, цвета ржавчины, а большущий черный клюв сильно загибался книзу на конце. Испугавшись, что диковинные птицы вот-вот улетят, Коля бегом бросился будить Николая Михайловича. К счастью, тот был уже одет и во дворе и, едва глянув на Колю, без слов бросился бежать к реке. Ласточка, открыв дверь избы лапами, пулей вылетела следом и понеслась за ними, по уши уходя в рыхлый снег. Когда собака их догнала, они уже были на своем наблюдательном посту, и Коля зажал ей рот ладонью, как делал всегда, когда требовал тишины. Ласточка тут же уселась, еле слышно поскуливая от нетерпения, однако команду поняла и не залаяла, едва он отнял руку. Николай Михацлович, отдышавшись и выглянув осторожно, повернулся к Коле с сияющим лицом:

— Ибис, Коля! Японский, или красноногий, ибис! Родной брат священной птицы египтян!

Коля знал, что Египет расположен в невозможно далекой, жаркой Африке, и как такая птица могла спокойно расхаживать по снегу, для него было решительной загадкой. Но вот они, числом пять. Прогуливаются небольшой стайкой.

— Я должен добыть его! Не знаю, вдруг вот-вот улетят, и потом не появятся! Без чучела мне в Петербурге об этом чуде никто не поверит, — еле слышно прошептал Николай Михайлович, — Засыпь-ка меня снегом скорей!

Навалив на себя с помощью Коли снега, Николай Михайлович принялся ползти. Впопыхах вместо штуцера он захватил с собой дробовик, и Коля хотел отдать было ему свое ружье, но не решился ползти следом. Потянулось томительно е ожидание, затем — выстрел…и один из ибисов забил крыльями на снегу. Прежде чем Коля успел ее удержать, Ласточка стрелой рванулась к птице. По краям полыньи, где держались ибисы, лед совсем было посинел и стал прозрачным. Птица была еще жива и, кося на Ласточку оранжевым глазом, силилась отбиться. Ласточка с разгона вылетела на лед, ухватила ибиса за крыло… и лед под ней треснул.

— Ласточка! — Коля, не помня себя, рванулся за ней. Не выпуская ибиса, Ласточка барахталась в воде и все никак не могла выбраться, — лед обламывался под двойной тяжестью. Коля подбежал уже совсем близко. Еще чуть-чуть, еще, еще… Коля ухватил ибиса за маховые перья одновременно с тем, как лед под ним тоже проломился. В тяжелой зимней одежде он сразу ушел под воду.

Когда он, придя в себя, рванулся наверх, к свету, его руки ударились в ледяной щит. Потеряв всякую ориентацию в приступе животной паники, Коля слепо шарил руками, не понимая, как он мог оказаться так далеко от полыньи. А легкие уже начинали гореть от нехватки кислорода. Вдруг что-то темное ткнулось ему в бок. Ласточка! Ухватив его за конец свисающего шарфа, Ласточка потащила его куда-то влево. Еще, еще… Сделав немеющими руками последний рывок, Коля вынырнул на поверхность, отчаянно кашляя.

— Держись! — Николай Михайлович полз к нему по льду, срывая с пояса веревку, с которой никогда не расставался. С третьей попытки онемевшей рукой (второй рукой он мертвой хваткой держал ибиса) Коля схватил веревку и понемногу выполз на крепкий лед, волоча за собой бесценную птицу. Ласточка кругами носилась вокруг, радуясь спасению.