Старик прячется в тень - Аркадий Минчковский

— Смею тебя заверить, — сказал ей дедушка, — что твой друг вполне добропорядочный молодой человек и заслуживает доверия. Ну-с, до свидания, молодой человек. — И дедушка заспешил назад.

— Твой дедушка умный, — тихо сказал Адриан, когда они остались одни. — А я уезжаю…

— Я знаю. Ты куда сейчас?

— Никуда. А ты?

— Хотела погулять. Хочешь, пойдем вместе?

Адриан кивнул.

— Дедушка, — крикнула Марсельеза. — Мне мама велела купить нитки. Я пойду. Хорошо?

— Иди, Марс, только не надолго. Мама вернется в восемь. Будь дома!

Мальчишек на улице не было, и никто не кричал им вслед про жениха и невесту.

Марсельеза спросила:

— Так и не нашли картину?

— Нет, — Адриан помотал головой.

Она вздохнула.

— Ерунда, сказал Адриан. — Ее тут и не было, а может, и нигде нет. Жулики всех провели.

Дошли до кинотеатра «Прогресс». У широких дверей была наклеена афиша. С афиши улыбалась испанка с кольцами в ушах. Картина называлась «Розита».

— Это Мери Пикфорд. Красивая, правда? Тебе нравится?

Адриан пожал плечами. Лучше бы его спросили о чем-нибудь другом. Он сказал:

— Я люблю про ковбоев с Вильямом Хартом. Или вот еще «Красные дьяволята».

— А я — когда все хорошо кончается.

В магазине на улице Коммуны нужных ниток не отыскалось. Надо было идти в центр, к рынку, но Адриан вдруг сказал:

— Хочешь в Ботанический, к «Черному морю», а нитки потом купим.

Она сразу же согласилась.

— Ладно.

Минут через пятнадцать они уже спускались по крутой каменной лесенке в цветущий овраг.

У фонтана — маленькой копии Черного моря — стояла скамейка с навесом от солнца. Она была пуста. По мосту, над оврагом, гремя, проезжали телеги, а тут было тихо и спокойно. Начинавшее краснеть солнце заходило вдали, и беседка под мостом и каменные быки, на которых она стояла, зарозовели. Адриан и Марсельеза уселись на скамейку и «Черное море» оказалось у их ног. Фонтан сейчас не бил, и в зеркально-спокойной глади воды отражалось холодеющее небо и мраморный лебедь, который, выгнув шею, чистил свои крылья посреди пруда.

— А в Ленинграде море есть? — спросила Марсельеза.

— Есть. Балтийское, еще почище Черного.

— Дедушка говорит, в Черном море вода изумрудного цвета.

— Хм, — Адриан не думал о Черном море.

— Удивительно, правда?

— Хм.

— А интересно, какая вода в Балтийском?

— Я тебе напишу. Большое письмо напишу, обо всем. Ответишь?

Она молча кивнула. Было понятно — ответит.

— А потом ты приедешь в Ленинград. Хорошо?

Она пожала плечами.

Помолчали и вдруг Адриан сказал:

— Помнишь, ты приз дала?

— Какой приз?

— Султанчик. Цветок. Когда за реку со школой ездили. Я быстрее всех бегал. Он у меня в Майн-Риде. Засох и совсем рыжим стал.

— Зачем он тебе?

— Так.

Теперь в свою очередь ничего не сказала, а только хмыкнула Марсельеза. И тут — Адриан сам не понял, как это получилось — он повернулся в ее сторону и поцеловал, нет, скорее чмокнул ее в щеку. Марсельеза вспыхнула, но не шелохнулась. Будто ничего не случилось. Они опять смотрели на гладкую воду «Черного моря» и на сделавшегося розовым лебедя, и оба ничего не говорили. А солнце на краю оврага огненным шаром катилось за склон.

— Пошли домой, — вдруг сказала Марсельеза. — Поздно. Попадет от мамы… — И взяла Адриана за руку.

Через несколько секунд они, держась за руки, уже бежали вверх по крутой лесенке. Бежали и смеялись неизвестно чему. Им нужно было спешить домой. Каждому могло влететь за поздний приход. Ведь взрослые считали их детьми.

Адриана провожали через два дня.

Поезд был дальний, омский, и через Крутов проходил поздним вечером. Уже сдан был багаж, который должен был ехать в том же составе, в багажном вагоне. При них остались только чемоданы и портплед. Корзины, запертые на домашние замочки. Кошелка, наполненная колбасой, вареной курицей, крутыми яйцами и другими продуктами — на два дня пути. Сидели в зале ожидания на большой деревянной скамье. В рожках горел тусклый электрический свет, и зал имел грустный вид. Окна выходили на перрон. Там моросил дождь. Агафоновна сказала, что это к добру. Уезжать в дождик — хорошая примета. А в конце зала были широкие четырехстворчатые двери. Через стеклянную фрамугу над ними виднелись яркие шары люстры. За дверью слышалась музыка. Там играл оркестр. Там был ресторан. Тот самый, где не так давно студент Валентин Курчо встретил юркого старика с бантиком и откуда начались поиски так и не найденного рембрандтовского шедевра.

Адриана провожали Ромчик и Митря. В последние дни у Лени опять началось то, что его мама называет «подозреньем на инфлуэнцу», и Леню вечером на вокзал не пустили. Так они и не увиделись. Приехали извозчики, началась суетня. Адриан не успел сбегать к другу. Только проехал мимо Лениного дома, помахал ему рукой. «До свидания, дескать, не скучайте без нас», — и все.

Митре, как всегда, уйти не составило большого труда. Ромчик твердо настоял на том, что обязательно должен проводить товарища. И его маме не оставалось ничего иного, как приехать вместе с ним на вокзал. В этом была и своя выгода. Назад, конечно, тоже поедут на извозчике, да и Митрю прокатят.

Взрослые негромко переговаривались. Вадим был со своими товарищами. Они изображали из себя больших. Даже уходили потихоньку курить. Агафоновна сидела в стороне от других. Держала на коленях корзиночку, из которой выглядывало горлышко длинной зеленой бутылки с молоком. Старуха молча глядела в окно по другую сторону зала, где редкие фонари освещали булыжную привокзальную площадь и темнел поднимавшийся вверх город. Наверное, она думала о том, что ей уже никогда не придется вернуться в Крутов, где прошла вся ее нехитрая жизнь.

Адриан и его друзья прохаживались по залу ожидания. Они давно оглядели все, что можно было оглядеть, выходили на перрон и возвращались назад. Кажется, сказали друг другу все, что надо было сказать. Своего нового адреса Адриан еще не знал, и потому на письма могли рассчитывать только Ромка и Митря. Ромчик печально смотрел на Адриана. Он жалел, что вот все-таки пришел день и его друг уезжает навсегда. Вздохнув, сказал:

— Я вырасту, тоже в Ленинград поеду. Учиться. Только еще не знаю — на доктора или на скрипача.

Митря негромко насвистывал. У Митри не очень-то, когда он этого не хочет, узнаешь, о чем думает. В том, что ему тоже когда-нибудь придется побывать в Ленинграде, Митря до конца уверен не был. Все-таки Ленинград далеко… Впрочем, Митря любил читать про летчиков и аэропланы и уверял, что теперь, чтобы облететь даже вокруг света, нужно не больше недели.

Прекратив свистеть, Митря, как бы невзначай, бросил:

— Валечке не говори, что мы его велосипед доломали… Я, может, еще починю.

— Да разве ему жалко велосипеда?.. Знаешь ведь Валентина.

— Я не про то… Я все равно починю… — сказал Митря и больше от него, кажется, не услышали и слова.

Омский поезд опаздывал. Уже стала беспокоиться Ромкина мама. Час поздний, когда они попадут домой? Уже зевал сам Ромчик. Митря, казалось, был ко всему безразличен. Но когда, наконец, подкатил надсадно пыхтящий паровоз, из-под огромных колес которого в ночь снопами летели искры, когда ударил вокзальный колокол и, захватив свою поклажу, отъезжающие и провожающие кинулись разыскивать свои вагоны, когда уже в сутолоке у тамбуров послышались крики: «Садитесь, садитесь!.. Пишите!.. Не забывайте!..» — в этот самый момент Митря успел схватить Адриана за руку и, сунув ему что-то, торопливо проговорил:

— Это я тебе… Клади в карман. После поглядишь… — и затерялся в толпе провожающих.

Снова послышались удары колокола, низкий басок паровоза, перезвон буферов. Поезд тронулся. Медленно поплыл вокзал с ярко освещенными окнами ресторана, с надписью под крышей «Крутов-I». Побежал назад перрон с кучкой знакомых и с двумя конниками — Митрей и Ромчиком, стоявшими отдельно друг от друга.

Уже устроившись на верхней полке, долго не в силах уснуть, Адриан вспомнил о том, что Митря ему что-то отдал в последний момент. Адриан полез в карман брюк и вытащил завернутый в газету спичечный коробок. Он раскрыл его и в полутьме нащупал что-то гладкое. Пленка!..

Как раз в этот момент поезд остановился на первой станции после Крутова. Их вагон оказался против фонаря. Адриан торопливо стал разглядывать на свет то, что ему отдал Митря. Это были самые любимые, самые драгоценные кадрики из Митриного богатства: Вильям Харт на коне… Негр из «Дьяволят» с кинжалом в зубах… Малиновый кадрик — пожар в Техасе, Чарли Чаплин с малышом Джекки Куганом… — те самые кадрики, которые у Митри никто не мог выпросить, которые невозможно было у него выменять не только на оловянных солдатиков, но даже на голубей.