Последний берег - Катрин Шанель

Куда хуже было то, что я забыла захватить с собой дневник, так и оставила его раскрытым на столе.

Глава 7

– Катрина, я знаю, что если бы не война, если бы не оккупация, не все эти заварушки, – мне никогда не приблизиться бы к такой девушке, как ты. Ты даже не заметила бы меня. Просто проехала бы на автомобиле, а я тащился бы в кабачок – в синем рабочем комбинезоне и с термосом для обеда в руке.

– Ну отчего же, дорогой. Если бы ты злоупотреблял посещением кабачков, то через некоторое время мы вполне могли бы встретиться – например, ты попал бы на больничную койку с приступом Delirium tremens, и я бы лечила тебя.

Мы помолчали. Автомобиль ехал по Булонскому лесу. Вдоль аллеи лежали густые тени, в свете фонарей влажно клубился туман, чудесно пахло влажной землей и мхом, букет роз, лежавший на заднем сиденье, испускал тонкое сладко-свежее благоухание.

– Мне нравится в тебе то, что ты не делаешь скидки на мое происхождение и образование, – с улыбкой сказал Франсуа. – Ты отпускаешь умные словечки и латинские фразы так, словно я могу их понять… И, знаешь, я действительно их понимаю. Рядом с тобой я делаюсь лучше, Катрин. Быть может, я не должен об этом думать, и это очень эгоистично с моей стороны, но… Катрин, ты будешь моей женой?

Он остановил машину, и туман опустился на нас, как серебристое облако.

Франсуа достал коробочку из кармана куртки.

– Надеюсь, оно будет тебе в самый раз. Рашель сказала мне, какой нужен размер. Но я договорился, что его можно будет обменять…

Я удивилась – ведь я полагала, что Рашель дала Франсуа одно из своих колец, которые ей удалось сберечь в сплошном кошмаре бегства.

Но я все еще плохо знала его.

Он словно слышал мои мысли.

– Рашель предлагала мне свое кольцо. Такое шикарное. В нем и бриллианты, и изумруды, чего только не было. Но я хотел подарить тебе кольцо, которое купил бы сам, пусть и не такое дорогое.

Он открыл коробочку.

– Ювелир сказал, что это опал.

– Ох, – только и смогла вымолвить я.

В молочно-белом тумане – точно таком же, как тот, что окружал нас, – вспыхивали синие и красные колдовские огоньки.

– Оно очень красивое, – искренне сказала я. – Франсуа, я согласна стать твоей женой.

Мы поцеловались, неловко и быстро, как в первый раз. И у него, и у меня губы были холодные и дрожали.

– Поедем, а то ты замерзнешь…

Заводя машину, он вдруг засмеялся.

– Что такое?

– Мне пришло в голову, что даже в белой горячке никто не повез бы меня в клинику Шато-де-Гарше. Это местечко для богачей. Я бы протянул ноги в каком-нибудь сумасшедшем доме, скажем, в Вильжюифе. Там умерла одна из моих теток, впавшая в старческий маразм. Жуткая дыра. Тетушка была там самой умной, даже учитывая персонал.

Я рассмеялась. Но отчего-то я думала о том, что Франсуа не сказал, что любит меня. Ни разу еще не сказал.

– А мы отпразднуем нашу помолвку?

– Если ты хочешь. Я не слишком знаю, как это делается. Может быть, ты хочешь пригласить гостей? Знаешь, таких… настоящих гостей. Людей своего круга.

– У меня почти нет знакомых в этом «своем» кругу. Разве только… моя мать? – И тут же я представила себе мать в моей гостиной. Дети Рахиль дергают ее за юбку, галантный испанец предлагает ей одну из своих вонючих папиросок, Франсуа пытается занять тещу светской беседой, а Плакса жует в углу ее сумочку… Право, на это стоило бы посмотреть! Но моя жизнь и так была насыщена впечатлениями. – Пожалуй, не стоит. Я не юная девушка, которая выходит замуж с благословения семьи. Я взрослая, самодостаточная женщина. Познакомитесь потом… на свадьбе.

Мне показалось, Франсуа остался доволен моим решением. Он ничего не сказал, но я поняла – в душе он побаивается знакомства с моей матушкой.

Вечером я попросила мадам Жиразоль купить кое-каких продуктов – наши кладовые порядком опустели после того, как в доме стало обитать больше людей, чем обычно – и приготовить на завтра легкую закуску.

– У нас будет праздник, мадам Жиразоль! Франсуа предложил мне руку и сердце!

Моя экономка охнула.

– Деточка моя! Дайте же я вас обниму! Ох, какая радость, какая радость! Вы же такая красавица, такое доброе сердце, кому же быть счастливой, как не вам?

Она стиснула меня своими мягкими, будто подошедшее тесто, руками и прижала к своей необъятной груди.

– И вы такая чудесная пара! Ох, если парнишка любит от всей души, то кому интересно, есть у него деньги или нет. Любви-то за деньги не купишь!

Мне было приятно слышать эти слова. И на минутку я замечталась – представила вдруг, что мать поздравит меня так же, как мадам Жиразоль. Но шансов на это было не так чтобы очень много…

– Он подарил мне кольцо, – сказала я и вытянула руку. – Посмотрите. Красивое, правда?

Мадам Жиразоль снова охнула, но уже не так радостно.

– Что такое? – удивилась я.

– Ох, мадемуазель Катрина! Нет, нет, я ничего не хотела сказать.

– Да говорите же, а то я напридумываю черт знает что!

– Это же опал!

– Ну да. А что? Он краденый?

– Что вы такое говорите, мадемуазель Катрина. Даже будь он и краденый, как бы я это поняла, едва взглянув на него? Просто примета плохая – опалы носить и дарить. Камень несбывшихся надежд, так его называют.

У мадам Жиразоль всегда находилась какая-то примета, и обычно дурная. Нельзя садиться за стол, если гостей тринадцать – это насмешка над Тайной Вечерей. Хлеб надо класть на плоскую сторону: сколько раз экономка сердито переворачивала багет, если я клала его «на спинку». Хлеб, который пекли для королевского палача, откладывали именно таким образом, а кто съест хлеб палача, будет его следующей жертвой… Нельзя проходить под приставленной к стене лестницей: лестница вместе со стеной образует треугольник, а треугольник – это Троица. Боже упаси раскрыть в комнате зонт для просушки, это приносит неудачу. Опрокинув солонку, нужно бросить через левое плечо щепотку соли, чтобы прогнать злых духов. За купленные в кухню ножи мадам Жиразоль отдавала мне мелкую монетку, чтобы наша дружба не перерезалась. А теперь еще и опалы!

– Не думайте о плохом, мадам Жиразоль. Все эти приметы – сущая чепуха. Камень может навредить только в том случае, если вам запустили им в голову… Или если он краденый. Приготовьте нам хороший стол, достаньте из погреба вино. И помните, вы приглашены!

Она удалилась, ворча.

А я решилась позвонить матери.

Она не дослушала.

– О, дорогая, надеюсь, ты не будешь на меня в обиде за то, что я не смогу приехать? Ганс уехал в Англию, а мы с Тео решили прокатиться в Нормандию, проверить, как идут дела на моей фабрике…

Тео – это, конечно, Теодор Момм. Я так и знала, что мать спит еще и с ним. Что ж, это ее дело.