Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Барнабе ласково обнял ее за плечи.
– Лоиза поправится, детка. Господь давным-давно сотворил мир, и не ей первой выпадает такое испытание. Но поправляться она будет долго, ум у нее негибкий, вера и душа узкие. С ней нужно быть очень терпеливыми, но придет день, и ей снова захочется жить. Что касается Ландри, то я очень удивлюсь, если вы больше не увидитесь. Он знает, чего хочет, и по характеру из тех, кто спрямляет дорогу, торопясь к цели, а не задерживается из-за рытвин и ухабов. Раз он захотел стать солдатом герцога Бургундского, он им станет, поверь мне!
Катрин посмотрела на него сияющими благодарными глазами. Дружеская привязанность ответила на вопросы, которые ей и не задавали. Девочка вдруг почувствовала, что она под надежной защитой.
Барнабе вытянул вперед руку:
– Погляди, до чего хорош Париж. Самый большой, самый красивый город в мире. Но Дижон тоже неплох, вот увидишь.
Баржа проплыла под Мельничным мостом, потом под пролетом его ближайшего соседа, моста Менял, как раз недалеко от дома Легуа. Катрин в последний раз бросила взгляд на узкое окошко, откуда так и не убежал Мишель, и тут же отвернулась. Чуть дальше множество столбов топорщилось в воде, это строили новый мост – мост Нотр-Дам. Три недели назад, в минуту просветления, король собственноручно ударил колотушкой по первой из свай, а следом за ним по ней ударили все по очереди принцы. Увядшая гирлянда цветов все еще болталась на этой первой свае…
А по берегу – башни, башенки, колокольни, стрелы церквей, дворцы знатных синьоров с садами, спускающимися к самой воде, на золотом небе четырехугольные башни Нотр-Дам, дальше Гревская площадь с виселицей и колесом, а еще дальше пристань Сен-Поль, пристань, к которой подходят плоские баржи с сеном, за ней – дворец и сады короля, а еще дальше дворец епископа Сванского. С другой стороны – острова: остров Ваш и остров Нотр-Дам, плоские, поросшие травой и плакучими ивами. Катрин смотрит на мощные стены Селестинского монастыря, отделенного от песчаного острова Лувио узким каналом. Здесь башней Барбо, серой, грязной, с крышей, похожей на шлем, кончался Париж. Крепостная стена поднималась от башни к Бастилии, к ней прикрепляли цепь, что перегораживала на ночь Сену. Построил воинственную башню Филипп II Август. Но под летним небом, в окружении зелени деревьев суровое военное укрепление глядело приветливо и дружелюбно.
– Необыкновенно красиво! – согласилась Катрин. Она почувствовала, что устала, и положила голову на плечо Барнабе. За ее спиной лодочники напевали песню, помогая себе грести. Оставалось только плыть навстречу новой судьбе, оставив в прошлом и воспоминания, и сожаления. С собой Катрин хотела увезти только образ Мишеля де Монсальви, навек запечатленный в ее сердце. Она знала, что река времени не смоет его.
Медленно плыли перед глазами зеленые берега Сены. Катрин почувствовала, что ее одолевает сон…
Часть первая. ФЛАНДРСКАЯ ДОРОГА (1422)
ГЛАВА III. Праздник Пречистой Крови
Во всем Брюгге не было гостиницы более процветающей и более известной, нежели гостиница «Коронованная Дева Мария». Число постояльцев никогда не убывало, здесь останавливались суконщики, торговцы шерстью и разными прочими товарами, съезжавшиеся со всех концов земли и облюбовавшие эту гостиницу, поскольку она находилась всего в двух шагах от набережной Четок и Большой площади. Все в ней дышало довольством: и зубчатый резной шипец крыши, и окна с частым свинцовым переплетом – там в донышках бутылок так весело играло яркое солнце, лучи которого зажигали ослепительным блеском медные кастрюли на полке над очагом, яркими бликами скользили по оловянной и фарфоровой посуде; довольством дышала и просторная кухня, наполненная восхитительными ароматами, и служанки в опрятных платьях и крылатых чепцах, туда-сюда сновавшие по кухне. Но лучшей вывеской и рекламой гостиницы служил ее хозяин – мэтр Гаспар Корнели, упитанный здоровяк, всегда в отличном расположении духа.
Катрин не раз останавливалась в ней и поэтому уже не замечала окружавшего ее великолепия, гораздо больше занимало ее не прекращавшееся с раннего утра оживление на улицах Брюгге. Весь город разоделся в пух и прах. Желая рассмотреть получше нарядных прохожих, Катрин чуть ли не вываливалась из окна, полуодетая, растрепанная, с гребнем в руке, глухая к доносившимся из-за стены упрекам и ворчанию дядюшки Матье.
Закончив свои дела, суконщик намеревался с восходом солнца отправиться в Дижон, и Катрин стоило большого труда уломать его и перенести отъезд на вечер: девушке так хотелось посмотреть на знаменитую процессию в честь праздника Пречистой Крови, самого большого праздника в Брюгге.
В конце концов ей удалось уговорить дядюшку. Хотя он без конца твердил, что ходить по праздникам – только деньгами сорить, что его дела в Бургундии не терпят отлагательств, что наконец… Но мало-помалу он уступил Катрин. По правде сказать, он решительно ни в чем не мог отказать своей очаровательной племяннице. С истинным благородством побежденного рыцаря он преподнес прелестному победителю изящный чепчик из белого кружева с золотыми булавками, чтобы приколоть его.
Устав беседовать со стенами своей комнаты и распекать из окна слуг, грузивших во дворе купленный товар на мулов, Матье Готерен вошел в спальню племянницы. И буквально задохнулся от гнева, застав ее в нижней юбке.
– Как! Ты еще не одета?! Через несколько минут процессия выйдет из часовни, а ты еще не причесалась!
Катрин обернулась и, увидев, что дядя стоит посреди комнаты, широко расставив ноги, сложив руки на животе, в шапке набекрень, весь красный от возмущения, бросилась ему на шею и расцеловала. Мэтр Матье всегда пасовал перед такой атакой, хотя скорее дал бы отсечь себе руку, чем признался бы в этом.
– Сейчас, сейчас, дядюшка! Нынче такое чудесное утро, что я…
– Ба! Можно подумать, ты никогда не видела процессий!
– Этой не видела. И уж точно не думала, что из окна можно увидеть столько роскошных нарядов. Все женщины разодеты в бархат, атлас и тафту, да что там! Я видела даже парчовые платья! Те, что вчера торговали рыбой под Ватер-Холлом, сегодня в драгоценностях и кружевах!
Не прекращая болтать, Катрин одевалась. Одно мгновение, и на ней длинное платье из светло-голубого толстого шелка – цендала,
