Желтая жена - Садека Джонсон

– Что случилось? – спросила я ее.

Она покосилась на широкую спину работорговца, затем подалась вперед и прошептала, едва шевеля губами:

– Я только что приняла у нее роды – за несколько миль до плантации, откуда тебя забрали. Ребенок вышел мертвым, с обмотанной вокруг шеи пуповиной. – Горячее дыхание женщины обжигало мне ухо. – А он взял новорожденного и швырнул в канаву. Даже не дал похоронить малютку.

Женщина замолчала и несколько мгновений внимательно рассматривала меня.

– А ты хорошенькая, – заметила она.

Окинув себя взглядом, я сообразила, что одета в нарядное мамино платье. Внезапно мне стало неловко.

– Сегодня похоронили мою маму. Меня уволокли прямо с поминок. Я Фиби.

– Элис.

Повозка громыхала, подпрыгивая на ухабах. Голова сидевшей рядом женщины безвольно моталась из стороны в сторону. Закованные в кандалы мужчины находились в одном углу повозки, мы – в другом. Троица сопровождавших нас работорговцев устроилась впереди на козлах. Я чувствовала, как на затылке в том месте, куда угодил кулак Снитча, вздувается огромная шишка. Но эти неприятные ощущения не шли ни в какое сравнение с острой резью в пустом желудке. Я пожалела, что так и не поела на маминых поминках. Внезапно моя соседка схватилась руками за живот и согнулась пополам. Она застонала и, казалось, начала тужиться; по ногам женщины потекла липкая жижа, а затем на дощатый пол вывалился послед. Несчастная распрямилась и вскрикнула, лицо ее исказилось от боли.

– Эй, вы там, заткнитесь! – крикнул через плечо один из работорговцев.

Скользкий синий пузырь с кровавыми прожилками перекатывался по доскам при каждом толчке повозки. Всю дорогу мы чувствовали неприятный металлический запах крови. Я закрыла глаза, пытаясь укрыться от окружающего хаоса, но и внутри у меня не было тишины. Посреди ночи мы остановились возле небольшой придорожной хижины.

– Поднимайтесь! – рявкнул работорговец на козлах; у него была длинная темная борода, доходившая до ворота рубашки.

Когда мы выбрались из повозки, я пошла рядом с моей обессилевшей соседкой, подпирая ее плечом, словно костылем. Крохотная сырая хижина без окон была до отказа забита людьми, но нас все равно втолкнули внутрь. Мы погрузились в темноту и тяжелый смрад. Захлопнув дверь, наши мучители удалились. Я представляла, как они сейчас усядутся возле костра, будут жевать табак, прихлебывать виски, передавая бутылку по кругу, и подсчитывать грядущую прибыль.

– Матильда, – шепотом представилась женщина в окровавленном платье.

– Фиби Долорес Браун.

– Целая куча имен, – пробормотала Матильда заплетающимся языком и склонила голову мне на плечо. Через мгновение я услышала ее ровное дыхание: измученная женщина наконец уснула.

Но мне не спалось. Сидя в душной хижине, я ждала рассвета и думала о доме: утром я, как обычно, отправилась бы в курятник собирать свежие яйца, затем принесла бы их на кухню тетушке Хоуп. Подождала, пока та приготовит завтрак, и подала бы его в столовую. Но меня похитили из дома, грубо разлучив со всем, что было мне дорого. И все же, если я хочу выжить, нельзя предаваться отчаянию, нельзя позволить ему затопить разум.

Незадолго до рассвета дверь распахнулась, на пороге появился мужчина. Он был аккуратно одет и чисто выбрит и вел себя по-хозяйски уверенно.

– Все на выход! – скомандовал незнакомец.

Мужчина говорил отрывисто, с непривычным для моего уха резким акцентом. Вероятно, он был выходцем с Юга, откуда-нибудь из Нового Орлеана. Мы поднялись и один за другим начали выбираться из тесной хижины. Хозяин пересчитал выстроившихся в шеренгу невольников: сорок мужчин и двадцать одна женщина, всего шестьдесят один человек. Прибывших вместе со мной развязали, а затем вновь привязали к тем, кого доставили раньше: одним концом веревки нам стягивали запястья, а второй накидывали петлей на шею. Пока шла сортировка рабов, я старалась держаться рядом с Матильдой, в результате она оказалась привязана позади меня. Элис находилась в конце другой связки. Покончив с женщинами, торговцы велели нам сесть на сырую землю, а сами занялись закованными в кандалы мужчинами.

– Так, парни, строимся в два ряда.

Один рослый невольник замешкался, не сразу поняв, что от него требуется, и заработал удар дубинкой по спине:

– Эй ты, пошевеливайся!

Рабы послушались и быстро выполнили приказ. Белые мужчины с дубинками прошли вдоль ряда, нацепив на каждого из чернокожих толстый железный ошейник, скрепленный навесным замком. Массивная цепь, продернутая сквозь ушко замка, сковывала невольников в единую группу. Затем руки рабов также заковали в наручники. Прежде мне никогда не приходилось видеть, как на людей надевают кандалы, и от этого зрелища к горлу подступила тошнота. Уроки игры на фортепьяно, которые давала мне мисс Салли, забота, которой я была окружена с раннего детства, непрестанные усилия мамы, старавшейся оградить меня от тягот работы на плантации, – я жила словно бы в другом мире и оказалась плохо подготовлена к тому, что меня будут связывать и гнать, как скотину. Но, как выяснилось, я ничем не отличаюсь от этих несчастных избитых людей, со мной обращаются как с живым товаром, который нужно доставить на рынок.

– Поднимайтесь! Живее! Пошли! – скомандовал мужчина, говоривший с южным акцентом.

Мы повиновались. Так началось наше шествие бог знает куда. Я была одной из немногих, у кого нашлись хорошие крепкие башмаки. Трудно даже представить, каково это – шагать босиком по лесной дороге, спотыкаясь о камни, наступая на шишки и острые сосновые иглы. Первые несколько часов пути утомили меня так, словно за это время я переделала всю дневную работу, которую взваливала на меня миссис Дельфина. Но, по крайней мере, они прошли в относительной тишине. А затем плетущаяся позади Матильда начала стонать.

Надсмотрщики ехали верхом: один впереди, второй сбоку, третий замыкал процессию. Стоны Матильды становились все громче. Похоже, они утомили едущего сбоку всадника: он поравнялся с нами, придержал коня и ударил Матильду дубинкой по голове.

– Еще звук – и отстрелю башку! – гаркнул надсмотрщик.

Затем проехал немного вперед и заорал в полный голос, чтобы остальные слышали его:

– Идти молча, шаг не сбавлять!

Матильда замолчала, остальные узники тоже старались вести себя как можно тише. Наступили сумерки, заметно похолодало. Мы продолжали брести по лесной дороге. Вскоре небо заволокло тучами, стало еще холоднее. Помимо надежной обуви на мне было добротное платье, в то время как многие из рабов были одеты в лохмотья, которые едва прикрывали тело. Погода хмурилась все больше, вскоре заморосило, однако наше путешествие продолжалось: всю ночь нас гнали по лесу и лишь на рассвете устроили небольшой привал. Надсмотрщики дали рабам напиться из общего ведра, в котором