Джон Браун - Н. Кальма

Еще час, еще. И вот, наконец, слышен свист. Джон Браун настораживается, велит спрятаться в заросли. Сам он со взведенным курком винтовки двигается по направлению свиста.

В темноте навстречу Брауну шагают две фигуры. За ними слышна мягкая поступь лошадей.

— Оуэн, ты?

— Я, отец.

— Кто с тобой?

— Друг, отец. Его зовут Бонди. Ты знаешь его, он тоже за свободный Канзас.

Маленький, хрупкий на вид Бонди держал на поводу двух коней. Браун разглядывал его. Несколько раз он бывал в лавочке Бонди в Лоренсе и знал, что Бонди родом из Венгрии. Зачем он пришел за Оуэном? Знает ли он, что, если его поймают здесь, с людьми Брауна, его тоже ждет смерть?

Бонди кивнул: да, он все знает. Он пришел сюда как помощник и друг. У него ничего не осталось, миссурийцы разгромили его лавчонку и дом, он хочет тоже сражаться с ними, добывать свободу: «Я сражался за свободу в Венгрии и не боюсь».

Так у старого Брауна появился еще один боец-доброволец. Бонди показал всем им хорошее надежное место для того, чтобы укрываться в продолжение многих дней. Это место было у одного из притоков Оттавы. Браун понимал: чем ближе он будет к своим врагам, тем легче будет ему скрываться, те никогда не заподозрят, что он осмелился стоять лагерем у них под носом. Поэтому, пока его искали у Пальмиры и возле Марэ де Синь, он и его бойцы преспокойно лежали под разбитым грозой дубом и из своего лагеря слышали голоса солдат, посланных за ними в погоню и расположившихся биваком на противоположном берегу речки.

А слухи о нем будоражили умы, сводили с ума посланных в погоню. То его будто бы уже пристрелили близ Лоренса, то будто он и его люди напали на караульных у Лекомптона. Старого Брауна одновременно видели и возле Марэ де Синь и на сорок миль севернее — возле поселка переселенцев. Солдаты и добровольные преследователи сбивались с ног. Айверсон, майор регулярной армии, гонял своих солдат по прерии, по колючкам и лесным зарослям. Рабовладельцы обыскивали каждый клочок земли до самой границы Миссури. И никто не подозревал, что Джон Браун и горсточка его людей расположились в самом центре вражеского окружения.

Под крутым берегом шумел и дымился весенний ручей, в сырых ветвях потрескивал огонь костра, съеживая молодые листочки. Здесь, у притока Оттавы, нашел Джона Брауна 30 мая корреспондент «Трибуны», сторонник свободных штатов Джемс Рэдпет.

Рэдпет явился в Канзас, чтобы своим пером агитировать за свободу.

Война не испугала его, и он верхом, в одиночку, пустился в глубь страны. Так он ехал, задумавшись, вдоль речки, как вдруг из-за кустов высунулись дуло ружья и чья-то растрепанная медно-рыжая голова.

— Стой! Кто идет?

Вглядевшись хорошенько во всадника, медно-рыжий радушно закивал. Это был Фредерик, сын Брауна. Он встречал корреспондента в Лоренсе и знал, что это друг. Рэдпет также узнал Фредерика. Сын Брауна! Да ведь это сенсационная находка в тот момент, когда вся Америка трубит о преступлении отца!

— Не можешь ли ты сказать отцу, что…

— Да вы сами ему все скажите, — перебил Рэдпета Фредерик, — я провожу вас к нему.

И вот Рэдпет видит перед собой застывшее в свете костра суровое лицо человека, так глубоко погруженного в думу, словно весь лес и вся земля думают вместе с ним.

Корреспонденту становится неловко прерывать мысли этого человека, и он робко вступает в круг костра.

Конечно, больше всего на свете ему хочется узнать правду о Поттавоттоми, но Браун коротко пресекает попытки Рэдпета расспросить его сыновей.

— Я запрещаю всякие разговоры о Поттавоттоми, мистер Рэдпет. Если вам нужны какие-нибудь сведения, обращайтесь только ко мне, я начальник этого отряда, сэр.

— Я мог бы помочь вам, капитан Браун, — вкрадчиво говорит корреспондент. — Газета могла бы сыграть благую роль, привлечь к вам многих друзей вашего дела…

Слова эти действуют на Джона Брауна. Он становится словоохотливее:

— Конечно, на Востоке есть люди, которые могут помочь нашему делу деньгами, оружием, патронами. Ведь здесь у нас это только начало. На Юге еще услышат о нас.

Рэдпет с изумлением наблюдает старика в оборванном, побывавшем во многих непогодах платье, в рваных сапогах, из которых высовываются пальцы. Старик говорит спокойно:

— Я изучал тактику, фортификацию и здесь и в Европе. Я знаю, если собрать людей убежденных, людей честных и уверенных в правде и справедливости своего дела, то с ними можно побеждать целые армии. И горы… В горах с горсточкой людей можно противостоять какой угодно сильной армии.

Горы? Старик говорит о горах? Но зачем же он, в таком случае, находится здесь, в Канзасе?

— Вы слышите, сэр, о моих планах на будущее. Но и здесь нужна моя помощь, я знаю. Канзас должен войти в Союз штатов свободным от рабства. Мы убедились: мирные переговоры ни к чему не приводят. В борьбе слишком много места занимали пустые болтуны, мелкие политиканы, которым недороги интересы ни белых, ни черных. Теперь дело за смелыми людьми, которые не боятся ничем пожертвовать ради блага народа.

Костер трещал, бросая красноватые блики на изможденное лицо Брауна, на белую неровную бороду. И такая сила убеждения была в этом лице, такая вера в словах, что Рэдпет внутренне ахнул: этот человек и впрямь сдвинет горы, если захочет. Именно из таких и вырастают подлинные народные вожди.

— Пусть лучше оспа или лихорадка явится в мой лагерь, чем хоть один пустой, беспринципный человек, — сказал он корреспонденту. — С дюжиной людей твердых убеждений я сумею противостоять хоть целой сотне рабовладельцев.

Рэдпет скрепя сердце сообщил Джону Брауну печальные вести: Джон-младший и Джезон, которые в ночь расстрела расстались с отцом, один за другим были пойманы, избиты до потери сознания и отправлены в ливенуэртскую тюрьму. Говоря это, Рэдпет внимательно следил за Брауном, но любопытство его так и осталось неудовлетворенным. Лицо отца слегка дрогнуло, и он только пробормотал, что об этом необходимо подумать.

Корреспондент вскоре уехал: ему не терпелось поскорее написать о Брауне. Все газеты были полны сведений о старике и его сыновьях.

«Среди общего столпотворения возникло совершенно неожиданное обстоятельство: старый Браун… сделался легендой как среди своих, так и среди врагов. Его видят в каждой чаще и в каждой прерии, не проходит ни одной маленькой стычки, где бы он не участвовал в качестве вождя. Во Франклине рабовладельцы разбежались с митинга, так как прошел слух, что старый Браун едет, чтобы „изъять“ нескольких человек. Всю ночь у речки, откуда должен был появиться Браун, стоял большой отряд с заряженными ружьями.

Известно, что только боязнь его мести удержала рабовладельцев от казни двух его сыновей, содержащихся в ливенуэртской тюрьме. Со времени событий в Поттавоттоми он скрывается, его видят очень редко, но его влияние растет. Недавно большой отряд миссурийцев двигался на северян. Кто-то в шутку крикнул в задних рядах: „Старый Браун едет!“ Мгновенно люди перерезали на мулах постромки и бросились спасаться кто куда. На территории его боятся больше всего».

«Убийство в Поттавоттоми вызвало взрыв, подобный гражданской войне. Тысячи мирных противников рабства в Канзасе теперь будут в опасности, их подвергнут различным репрессиям, а те из них, которые живут в Осоватоми, будут жертвами особенно жестокого мщения.

Последние события, очень бурные, привели к странному, чтобы не сказать, противоречивому положению: старый Джон Браун стал всеми признанным поборником аболиционизма. По мнению всех, это единственный человек, который сможет защитить рабов от террора, вызванного им самим. Один из посланных сторонников освобождения нашел стоянку старого Брауна и просил его помощи против большого отряда миссурийцев, стоящего лагерем у Блэк-Джэка.

Капитан Браун взялся командовать небольшим отрядом свободных канзасцев. На рассвете он внезапно атаковал неприятеля, разбил и рассеял миссурийцев, которыми командовал шериф Пейт. Его имя теперь овеяно славой. Сейчас к нему прибывают добровольцы, и есть сведения, что в его лагере на Мидл-Крик уже находится сто пятьдесят человек. Он укрепляет траншеи на Мидл-Крик земляными насыпями».

«Неизвестно, сколько времени сможет действовать в открытую отряд Джона Брауна… По последним сведениям, против Брауна двигается крупный отряд из Миссури под командованием Уитфилда, но в то же время сюда идут и регулярные войска, чтобы прекратить действия обеих сторон и вообще всю эту незаконную бойню. Говорят, что старый Браун поклялся не сдаваться живым…»

Корреспонденции в газетах только в малой степени отражали то, что делалось в Канзасе.

Власти сбились с ног, разыскивая Брауна. Несколько отрядов искали его одновременно в разных местах. И в то же время в умах людей постепенно укреплялась мысль, что Браун как раз такой человек, который может стать вождем канзасских аболиционистов. Молва рисовала его непреклонным и отважным и прокладывала к лагерю Брауна невидимую тропу.