Богиня прайм-тайма - Татьяна Устинова

Нечасто с ней такое случалось.

– Мы ведем… богословский спор? – спросил он и засмеялся. А может, он что-то другое спросил, потому что от злости у нее шумело в ушах, а говорил он не так чтобы очень правильно, ей все время приходилось вслушиваться и мысленно повторять за ним каждую его фразу, как бы переводя ее на понятный для нее английский язык.

– Ваш богословский спор ничего не стоит. Война – самый легкий бизнес из всех, уж это я поняла давно!

Ничего не нужно. Научись стрелять и не слишком бояться. И станет наплевать на все, потому что завтра не существует. Даже на собственных детей вам наплевать, потому что вы знаете, что вас убьют. Сначала какое-то время вы будете убивать, а потом убьют вас. Есть такая штука, она называется закон больших чисел. Слышали?

– Нет, – признался афганец. Впереди опять воздух как будто дернулся и рвануло, во все стороны с горного склона плеснулись камни и комья земли.

Если она не остановится, он убьет ее, это же очень просто.

Он перережет ей горло, и черная кровь брызнет на ее штаны и майку и фонтаном станет бить в землю, а он вытрет об ее волосы свой зазубренный армейский нож – оружие убийц и насильников, – сядет в “уазик” и вернется в лагерь.

Ники не найдет ее никогда. Афганцы не скажут, а больше никто не видел, что она уехала с командиром в горы.

– Закон больших чисел означает, что если девять раз пронесло, то на десятый обязательно что-нибудь случится. Ну, на двадцатый. Или на сорок восьмой. Вас убьют, и ваши дети вырастут, не зная ничего, кроме войны и этих гор! Вы этого для них хотите?!

– Почему русскую журналистку так взволновала судьба моих детей? Почему их судьба не волновала никого, когда ваша страна пришла, чтобы разорить и уничтожить нашу? Почему Россия распоряжалась нашей судьбой, как своей собственной?

– Россия никогда не приходила, чтобы уничтожить вашу страну! Здесь воевал Советский Союз, а это была совсем другая страна!

– Но тот же самый бизнес, – вдруг сказал он спокойно, – который так вас заботит. Страна изменилась, а бизнес остался. Может измениться все, кроме деловых интересов, не так ли?

Черт побери, подумала Ольга быстро, кто этот человек?! Почему он так странно говорит?!

За одну секунду в голове промелькнули два миллиона разнообразных предположений, самое правдоподобное из которых было, что он Джеймс Бонд в исполнении Пирса Броснана, присланный “Ми-6”, чтобы контролировать ситуацию в Афганистане.

Это она могла предположить, но только не то, кто он на самом деле и о чем она никогда не должна была узнать.

Она, конечно, все же узнает, и это будет так же безнадежно поздно, как бывает, когда за стеклом аэропорта видишь собственный взлетающий самолет – не остановить, не вернуть, не догнать.

Бомбежка прекратилась так же внезапно, как и началась – или у них бензин, что ли, кончился? Или боезапас? Однако Гийом почему-то не трогался с места, словно ждал чего-то, и через несколько секунд Ольга, проследив за его взглядом, поняла – чего.

Справа, очень далеко, как показалось ей поначалу, клубилась пыль, но слишком низко и равномерно для пыли, поднятой взрывом, и, приглядевшись, она поняла, что это машины.

Как ни в чем не бывало, словно и не было никакой бомбежки, они катили по склону горы и приближались очень быстро. Ольга приставила руку козырьком к глазам, хотя никакого солнца не было уже давно – просто так приставила, от того, что паника поднялась из-за жесткого винилового сиденья “уазика”, атаковала ее стремительно, стиснула горло холодным удавьим кольцом.

Она всегда была очень близко – за дверцей шкафа, под сиденьем в машине, в гостиничном коридоре. Ники ненавидел и боялся коридора.

Кто был, тот знает. Кто не был – тому не объяснить.

Как, например. Толе Борейко. Он и на войне был – как будто не был.

– Вы кого-то ждете?

– Теперь уже жду.

– У вас… запланирована встреча?

Он ничего не ответил, не услышал, наверное. Потерял слух. Они все время от времени решительно теряли слух.

Машин было две, теперь это уже можно разглядеть.

Они сильно пылили, и заднюю все время заволакивало коричневой пеленой, а первая то и дело ныряла в воронки и подпрыгивала на ухабах – сидящие в ней непременно должны были пробить головой крышу, но почему-то не пробивали.

Паника приналегла сильнее – слюна стала горькой, и горлу сделалось слишком тесно в воротнике разношенной майки.

– Кто это?

– Подождите минутку.

– Какую еще минутку, – пробормотала Ольга себе под нос, – только этого мне и не хватало!

Машины подъехали почти вплотную и остановились – задняя оказалась “Лендровером”, а передняя точно таким же “уазиком”, как и тот, в котором сидели Ольга с афганским командиром по имени Гийом.

Как всегда бывает в Афганистане, темнота стремительно пожрала небо, дальние склоны гор, подобралась к лысым от времени и бездорожья шинам.

Гийом коротко оглянулся по сторонам и локтем – Ольга перехватила это его движение – как-то странно поддел и расстегнул кобуру. Смуглые и не слишком чистые пальцы, лежавшие на руле, чуть-чуть шевельнулись и замерли.

Из машин никто не вышел.

Под вечер Бахрушину на “вертушку” позвонил председатель Российского телевидения и усталым голосом сказал, что “сейчас зайдет”.

– Давай, может, я сам к тебе зайду? – предложил Бахрушин, не очень понимая, в чем может быть дело.

Председатель, хоть они и “дружили” не то семьями, не то домами, то есть два раза в году встречались в Кратове на даче у Бахрушина или в Барвихе – у Олега Добрынина, все же имел обыкновение звать начальника информации к себе, а не “заходить на огонек”.

Не по правилам это было, а правила они привыкли соблюдать.

– Нет, я зайду, – чуть более настойчиво сказал Добрынин, и сразу стало ясно, что спорить нет никакого смысла. – У меня самолет через два часа, так что я все равно…

Дожидаясь начальства, Бахрушин нацепил было пиджак, но потом подумал и снял.

Десятка два вариантов, зачем он так неожиданно понадобился председателю, да еще перед самой командировкой, вертелись в голове, и Бахрушин решил, что дело может быть в Храбровой – не зря же Паша Песцов сегодня приходил и говорил загадками!

А может, и не в Храбровой.

Тогда что? Политкорректность в последних выпусках “Новостей” соблюдалась, “баланс плохих и хороших” сообщений, правда, так и не был найден, но никто толком не знал, что это за баланс и как его достигнуть.

Бахрушин не особенно волновался – он не привык волноваться заранее и по неизвестным причинам, – но все же это было странно.

Дверь распахнулась широко, так что даже матовое пионер-лагерное стекло дрогнуло в испуге, когда Бахрушин включал кофеварку.