Гитлер и его бог. За кулисами феномена Гитлера - Джордж Фрекем

Осенью 1923 года напряженность между Баварией и федеральным правительством достигла критического уровня. Канцлер Штреземан не пожелал больше терпеть нападки на себя лично и на республику со стороны мюнхенской правой прессы, особенно Völkischer Beobachter. При этом неповиновение Баварии закону вышло за все мыслимые рамки – она предоставила убежище таким людям, как Эрхардт и Клинцш, которых разыскивала полиция. Когда генерал Отто фон Лоссов, командующий отделением рейхсвера в Баварии, отказался выполнить указания военного министра, тот отстранил его от должности. В один и тот же сентябрьский день и правительство Баварии, и центральное правительство одновременно объявили о введении чрезвычайного положения. Президент Баварии наделил диктаторскими полномочиями Густава фон Кара, «государственного комиссара», а генерал фон Лоссов был восстановлен в должности главы баварского рейхсвера. Это означало мятеж: Бавария бросила открытый вызов Веймарской республике.

Принимая во внимание оккупацию Рура, на месте которого французы стремились создать отдельное государство, учитывая коммунистические выступления, провоцируемые Москвой, и то, что напряженность между Баварией и центральным правительством достигла крайней точки, а также катастрофическое состояние финансов и экономики, приведшее к безработице и бунтам, неудивительно, что Себастьян Хаффнер пишет: «Осенью 1923 года Германское государство было на грани политического исчезновения»211. Иоахим Фест придерживается того же мнения: «Изнуренное [центральное] правительство вполне могло принять события в Мюнхене за начало конца»212.

«Три фона» – государственный комиссар Густав фон Кар, командующий баварским рейхсвером генерал фон Лоссов и полковник фон Шайссер, глава баварской полиции – сформировали триумвират, обладавший практически неограниченной властью в Баварии. Будучи реакционерами правого толка, они не колеблясь пошли на дальнейшее усиление конфронтации с Веймарской республикой и провозгласили Баварию «твердыней германской нации, над которой нависла угроза». Баварская армия должна была присягать не конституционному центральному правительству, а Баварскому государству. Большую часть своей повстанческой деятельности триумвират представлял мерами, направленными против коммунистической угрозы, исходящей из соседней Тюрингии. Но никто не сомневался в том, что они планировали еще один правый переворот против Веймарской республики и рассчитывали на поддержку националистических кругов по всей стране, в том числе и в Берлине. Однако они были не просто сепаратистами, они были монархистами. Они хотели вернуть на баварский трон династию Виттельсбахов в лице кронпринца Руппрехта, фельдмаршала, командующего баварской армией в ходе войны и по-прежнему «пользующегося почти мистическим авторитетом». Теперь принц Руппрехт жал на все пружины, чтобы вновь попасть в королевский дворец в Мюнхене, который глубокой ноябрьской ночью 1918 года в спешке покинул его отец.

«Три фона» и Адольф Гитлер друг друга терпеть не могли. Ультраправый Гитлер, фанатичный пангерманец, был заклятым врагом баварского сепаратизма и с глубоким презрением относился к королевской семье и дворянству в целом. Триумвират, со своей стороны, смотрел на австрийского экс-капрала сверху вниз, ибо последний был в их глазах «претенциозным молодым человеком с темным прошлым, у которого, кажется, не все дома»213. Эрнст Ганфштенгль позднее засвидетельствует тот факт, что «на борьбу Гитлера с этим пренебрежительным отношением уйдут годы»214. Люди, пишущие о Гитлере, порой упоминают некоторые его замечательные достижения. Это, например, восстановление экономики, воссоздание германской армии или мастерски спланированная стратегия вторжения во Францию. Но о его упорной борьбе против социальных барьеров и предрассудков на пути к власти пишут очень редко. Тем не менее, именно это упорство сделало возможным все остальное. Для того чтобы привести его туда, где он в конечном счете оказался, он должен был черпать энергию в чрезвычайно сильной убежденности или во вдохновении, или в неком видении.

Кар и двое его приспешников сделали все, что было возможно, ставя преграды на пути реализации амбиций Гитлера. Они запрещали некоторые манифестации нацистов, а также, время от времени, публикацию его газеты Völkischer Beobachter. «Коричневая фаланга», СА, быстро набирала мощь. Росло и число членов НСДАП. Часто проносились слухи о путче – в особенности после того, как Муссолини стал «дуче» (вождем) Италии в результате своего «марша на Рим». Кто в Германии знал тогда, что этот «марш» был большей частью мифическим? И кто учитывал то, что социальная и политическая обстановка в Германии была совершенно отличной от ситуации в Италии? Достаточно бросить взгляд на карту Германии и принять во внимание расстояние, разделявшее Мюнхен и Берлин, а также то, что дисциплинированные войска рейхсвера, подчинявшегося фон Зеекту, могли легко блокировать продвижение на север любых баварских отрядов, чтобы подивиться тому, как триумвират, равно как и Гитлер, могли даже мечтать о марше на Берлин. Но безумные времена рождают безумные планы.

Кроме того, Гитлер сам загнал себя в угол, лишившись свободы маневра. Он не протестовал, когда его сравнивали с Бенито Муссолини и уже публично позволял называть себя фюрером, то есть вождем, дуче, нацистов. (Скоро титул «фюрер» станет в НСДАП обязательным. Старые знакомые, по привычке обращаясь к нему «господин Гитлер», будут вызывать его гнев.) Растущие ряды СА, большей частью пополнявшиеся безработными, нужно было кормить и чем-то занимать. Их утешало чувство братства, радовали украшенные свастикой грозные повязки и мундиры (если таковые у них были), но большинство СА состояло не из идеалистов: они просто были голодными людьми без гроша в кармане. И они не могли вечно маршировать по улицам под бравурную музыку или собирать деньги для партии, порой озоруя на стороне – например, избивая какого-нибудь старого еврея. Они ждали обещанного – а им обещали хлеб, деньги и власть, – и все это не в отдаленной перспективе, но при первой возможности.

«Гитлер оказался заложником собственной пропаганды, где он вновь и вновь объявлял, что вскоре рассчитается с “ноябрьскими преступниками”. И было ясно, что если сейчас он не пойдет на путч, то в глазах своих сторонников окажется нерешительным болтуном. И тогда – рано или поздно – сама динамика ситуации вырвет у него инициативу и лишит власти» (Ральф Ройт215). «Штурмовики рвались в бой. Их нетерпение имело различные причины. Многие были профессиональными солдатами, которые после недель тайных приготовлений пребывали во взвинченном состоянии и ждали, наконец, сигнала к решительным действиям. Некоторые полувоенные организации, неделями пребывавшие в боевой готовности, приняв участие в «осенних маневрах» [баварского] рейхсвера, остались совсем без средств. Гитлеровская касса также была практически пустой. Люди начинали голодать» (Иоахим Фест216).

Гитлеровский путч 8 и 9 ноября 1923 года был одним из самых плохо подготовленных, самых неуклюжих и даже комичных (если не считать завершившей его перестрелки) событий в немецкой истории. Вечером 8 ноября Гитлер и его приспешники попытались захватить собрание в «Бюргербраукеллере», которое было организовано Каром, Лоссовом и Шайссером. Гитлер опасался, что это трио может опередить его и первым начать путч, провозгласив независимую Баварию под властью короля Руппрехта. Но с самого начала все пошло наперекосяк.

Гитлер во главе своего ударного отряда – они были в касках и с оружием – появился в переполненном пивном зале. Он был во фраке и походил на официанта-распорядителя. (Никому так и не удалось выяснить, откуда ему могла прийти в голову мысль выбрать для совершения переворота этот оригинальный костюм.) Размахивая пистолетом, он выстрелил в потолок и заставил толпу замолчать. «Национальная революция началась!» – прокричал он. Он провозгласил, что сформировано новое национальное правительство во главе с ним самим и с Людендорфом в качестве главнокомандующего (это распределение ролей с Людендорфом не обсуждалось, и тот никогда не простит этого Гитлеру). Под угрозой применения силы Гитлер заставил триумвират принести клятву сотрудничать с ним – они тут же нарушили ее, как только Гитлер оставил их одних и отправился куда-то еще, где его присутствие было совершенно не нужно. «Фоны» бежали из пивного зала, провозгласили все инициативы нацистов незаконными и занялись подавлением путча. После долгой нерешительной ночи, во время которой была совершена масса других глупых ошибок и выпито множество литровых (миллиард марок каждая) кружек пива, где-то в 11 утра 9 ноября нацисты, по инициативе Людендорфа, двинулись к центру города.