История порнографии - Хуан Монтгомери

Рукопись "Взлетов и падений" была продана Саллоном издателю порнографии Уильяму Дагдейлу незадолго до самоубийства автора, который вскрыл себе вены в лондонском отеле в возрасте сорока восьми лет. Жаль, что этот способный человек посвятил себя столь низменному занятию. Его отец добился в жизни некоторого успеха. Саллон рано остался сиротой и молодым вступил в Индийскую армию, где сумел дослужиться до капитана, хотя ему не исполнилось и двадцати одного года. Проведя в Индии десять лет, он вернулся домой, женился на хорошенькой девушке, состояние которой, как вскоре обнаружилось, было не столь велико, как он рассчитывал. Он несколько раз уходил от нее и возвращался, но в конце концов оставил совсем, проведя последние годы жизни за сочинением порнографии для Дагдейла. Он также обучал фехтованию, под вымышленным именем развозил почту между Лондоном и Кембриджем, пока железная дорога не положила этому конец. Помимо исторического романа об Индии "Герберт Брейкспир" и двух книг об индийской литературе и археологии, он перевел эротические отрывки из Декамерона, написал автобиографию и две эротические книги: "Новый эпикуреец, или Утехи секса" и "Приключения школьника, или Причуды юной страсти" – на гомосексуальную тему. Еще одна была посвящена флагелляции и называлась "Новая розга для дам, или Приключения леди Лавспорт и Безрассудного Гарри" (к ней мы еще вернемся). Что касается его собственных приключений, они были многочисленны и разнообразны.

Вот как Саллон описывает индийскую проститутку, с которой когда-то сошелся: "Обычно им платят две рупии. За пять можно получить прекраснейшую из мусульманок и любую из женщин, принадлежащих к высшим кастам, которые не прочь оказаться на месте куртизанок. Эти "пятерочницы" совсем не похожи на своих европейских сестер. Они не пьют, отличаются чистоплотностью, хорошо одеты, носят богатые украшения, замечательно образованы, сладко поют, аккомпанируя себе на виоле да гамба (разновидность гитары). Как правило, они украшают волосы цветами, переплетенными с гирляндами жемчуга или бриллиантов. Они в совершенстве владеют всеми способами любовных отношений, способны удовлетворить любой вкус, никакая женщина во всем мире не превзойдет их ни лицом, ни телом.

Есть у них один обычай, кажущийся странным европейцу, – они бреют не только лобок, но и расчищают пространство под ним, так что, глядя на полные твердые очаровательные груди, притягательные сверх всякой меры, легко представить, что имеешь дело с нетронутой девочкой. Некоторые выдирают волоски щипчиками, как женщины в Древней Греции, на мой взгляд, это куда предпочтительнее бритья.

Невозможно описать наслаждение, которое я вкусил в объятиях этих сирен. Позднее я пробовал англичанок, француженок, немок и полек всех слоев общества, но они не идут ни в какое сравнение с похотливыми сочными гуриями Востока".

Вскоре после свадьбы Саллон начал яростно ссориться с женой, обычно скандалы возникали из-за его непотребного поведения. Однажды миссис Саллон обнаружила женский чепчик в кровати мужа, хотя вечером он ушел к себе, сославшись на головную боль. Впрочем, в минуты затишья Августа Саллон была не прочь потрафить сексуальным вкусам супруга. "Августа разделась донага, – вспоминает он, – и позволила мне делать с ней все, что я хотел, потакая всем моим капризам…" Незадолго до самоубийства Саллон послал очередной любовнице стихотворение "Больше не буду", в котором легко угадать намерение свести счеты с жизнью. Последние две строфы звучат так:

Пылает взор, твердеет грудь,Прижмись ко мне еще чуть-чуть.Экстаза стон, восторга вздох,Увы, я, кажется, оглох –Навеки.Лежу один, в земле сырой,В кровавой жуткой пелене.Глаза – как дымчатый хрусталь,Всего прошедшего мне жаль,Но поздно.

В конце Саллон приписал изречение, якобы латинское, в действительности же сочиненное, скорее всего, им самим, заявив, что почитает в этой жизни только одно:

Vivat Lingam!Non Pesurgam![16]

Я не жду никакого воскресения!) Лет через двенадцать после выхода в свет последней книги Саллона увидело свет аналогичное, хоть и не столько талантливое, сочинение, называвшееся "Моя тайная жизнь". Печатали его, по-видимому, в Бельгии, хотя на титульном листе значится Амстердам. Вычислить личность автора практически невозможно, ясно одно: он происходил из зажиточной семьи, и жизнь его складывалась вполне удачно. "Я начал писать эти воспоминания в двадцать пять лет, – пишет он в предисловии. – Я с юности веду что-то вроде дневника, куда по привычке записываю все, что относится к моей внутренней, тайной, жизни. Когда-то давно я читал много похабных книжонок, среди которых только "Фанни Хилл" заслуживает внимания… Было бы грешно сжечь дневник – что ни говори, это история человеческой жизни, возможно, типичной (мы бы это узнали, если бы люди имели смелость признаваться в своих грехах)".

Рассказ начинается с детства автора, каждое событие, имеющее отношение к сексу, тщательно и честно описывается. Многие события происходят в Лондоне, другие – за границей, где автор, видимо, часто бывал. Читатель узнает много интересных деталей о проституции и сексуальных нравах лондонского общества времен правления королевы Виктории.

По большей части, в сексуальном опыте автора не было ничего необычного, но иногда он предавался излишествам как с мужчинами, так и с женщинами. Его тянуло к молоденьким девочкам. В приводимом ниже эпизоде описана прогулка автора по берегу Темзы. Он любуется фейерверком и знакомится с сутенершей. "Я прошел мимо девочки, одетой балериной, на вид ей было лет десять. Женщина, стоявшая рядом, подмигнула мне. Я остановился, она подошла и спросила:

– Ну не красотка ли эта малютка?

– Да, хорошенькая девчурка, – ответил я.

– Хотите увидеть ее голенькой? – Девочка тянула женщину за руку, приговаривая: "Ой, ну идем же на фейерверк!" Мы сошлись на трех соверенах. Женщина велела мне выйти из сада, взять кеб и ждать неподалеку.

Через три минуты они присоединились ко мне.

Путешествие заняло пять минут, кеб остановился, мы вышли, свернули за угол и остановились. Женщина велела мне немного подождать, отперла дверь хорошенького домика и вошла. Мгновение спустя она открыла мне дверь и я, стараясь не шуметь, прошел в гостиную. Дверь в спальню была открыта. Меня удивила хорошая мебель. Сев, я начал разглядывать хозяйку. Женщине было за сорок, стройная, хорошо выглядящая, она была одета как преуспевающая буржуазка. Девочке было не больше десяти лет, но дая своих лет она была очень хорошенькой и вполне оформившейся. Я чувствовал нетерпение, но вполне по-светски заметил: "Ба, у вас газ!" Это была редкая для того времени вещь. "Да, очень удобно, не правда ли?" – ответила женщина".

О том, что происходило дальше и как автор забавлялся, он рассказывает со множеством подробностей. "Мы поговорили. Она не была ни матерью, ни теткой девочки, хотя та именно так к ней обращалась. Моя новая знакомая позаботилась о сироте, спасла ее от работного дома. У нее были свои проблемы – надо было на что-то жить, а девочке все равно не избежать судьбы, так почему бы не подзаработать? Если не она, на ребенке сделает деньги кто-нибудь другой. Так она мне все объяснила".

Автор остался на ночь, "доплатил" и остался к завтраку. "Мы ели и пили, потом я расплатился и ушел.

Белые брюки и черный сюртук годились для вечерней прогулки, но днем выглядели слишком экстравагантно. Выйдя на улицу, я ощутил стыд.

Хозяйка не позволила мне вызвать кеб, не желая привлекать внимание прохожих. Она объяснила, куда писать, если я захочу снова увидеть девочку.

Через две недели я назначил свидание, но она не явилась. Я отправился в тот дом, но мне открыла другая женщина. "Вы с ней знакомы?" – спросила она. "Да", – "Ее тут нет, и я не знаю, куда она уехала, может быть, вы такой же скверный человек, как она!" Дверь захлопнулась перед моим носом".

Автор "Моей тайной жизни" желает предстать перед читателями Казановой, но ему не хватает образованности и утонченности подхода итальянского авантюриста, его изысканного литературного стиля. У нас нет повода сомневаться в искренности автора, как и в его тщеславии – иначе зачем бы он стал тратить 1100 фунтов на крошечный подпольный тираж, отпечатанный на континенте, Многие годы спустя, между двумя мировыми войнами, дневник начали переводить на французский, но вышло всего два тома, в 1923 году, в Париже.

В третьей автобиографии – "Моя жизнь" Фрэнка Харриса – некоторые эротические главы напечатаны в конце книги, с особой нумерацией. Несмотря на все уловки автора, его друзья были шокированы, ведь они считали его достойным литератором и журналистом. Литературный стиль книги на удивление нетривиален. Став издателем лондонской "Ивнинг ньюс" в двадцать семь лет (как поговаривали, в результате удачного соблазнения супруги хозяина газеты), Харрис быстро увеличил ее тираж. На вопросы друзей, как ему это удалось, Харрис отвечал, что все дело в его любви к двум темам – кулачным боям и разврату. Свои победы над женщинами Харрис описывает в весьма воинственном духе: женщин следует завоевывать, как доблестный генерал захватывает на поле битвы разгромленного врага. "Фрэнк Харрис лишен чувств, – писал Оскар Уайльд, когда Харрис на пике журналистского успеха в девяностых годах издавал "Сатердей ревью". – В этом секрет его успеха. Харрис полагает, что чувств лишены другие люди, именно это заблуждение погубит его на тропе жизни".