Иванов, Петров, Сидоров - Сергей Гужвин

Петров и Сидоров выскочили в коридор, налившись смехом, и пробежав несколько шагов по коридору, подальше от кухни, грянули хохотом.

Иванов шел за ними и тоже посмеивался, разводя руками. Отхохотав, оба, и Александр, и Алексей уже открыли рты, чтобы высказать, все, что они думают по этому душераздирающему поводу, но Николай поднял вверх обе ладони, предваряя их слова, и сказал с укоризной: — Так не договаривались! Вы что, вечно ржать будете? Привыкайте.

На улице подошли к коновязи. Петров приотстал, и с опаской поглядывая на лошадей, наблюдал, что будут делать остальные. Иванов, Сява и даже старый Акакий Анисимович взлетели на своих коней разом, было видно, что это им привычно. Алексей поглядел на них, обернулся на Александра и попытался сотворить то же самое. Но левая нога подогнулась, и у него не вышло. Тогда он взялся обеими руками за седло, подтянулся и перекинул себя поперёк лошади. Немного поелозил на животе, перекинул ногу, и наконец оказался в седле. Поймал ногами стремена, взял в руки поводья и победно улыбнулся. Петров оценил оба способа и остановился на первом. Перекинул поводья через голову лошади, вдел левую ногу в стремя, и ухватившись руками за седло, подтянулся и встал в стремени. Дальше было легче. Перекинул правую ногу через широкий круп и поймал правое стремя. Уф-ф! Тоже наука!

— А почему все лошади коричневые? А… понятно, молчу, молчу.

Иванов покосился на Петрова, поджав губы, мол, не болтай, и ответил: — Не коричневые, а темно-гнедые, так масть называется. Это орловские рысаки, потомки легендарного Барса самого графа Алексея Орлова-Чесменского! Прошу любить и ценить.

Проехали по аллее, и свернули налево, на большую дорогу. Кони, а вернее жеребцы, Петров это рассмотрел, вели себя смирно и аккуратно, как будто понимали, что Александр едет на животном первый раз в жизни, и ему не по себе.

Между тем, Иванов продолжил рассказ, как он докатился до такой жизни. Акакий Анисимович деликатно припустил коня вперёд, чтобы не мешать, друзьям разговаривать.

— А кто этот старикан? — спросил Алексей, указывая ему в спину.

— Это староста села Гордино. Головастый. Я через него все проблемы в округе решаю. В смысле с крестьянами. А дедуля, между прочим, родился в год Наполеонова нашествия. Так вот… на чём я остановился? Ах, да. Не стал я, короче, ждать трёх месяцев, чуть не умер от нетерпения, и через месяц приволок в банк Морозову ещё сотню килограмм. Понятно, да. Вот тут, лёд тронулся. Оказывается для вступления в 1 гильдию нужно всего пятьдесят тысяч. Но я решил не высовываться и остановился на 2 гильдии — всего двадцать тысяч. Не заплатить, темнота, а иметь капиталов. Вот тут спросили паспорт. Пришлось домик в Москве купить, там прописаться, и по месту жительства получить паспорт. Да-да, прописаться, получить отметку в околотке. Такие правила. А с паспортом уже и прочие аусвайсы выправлять. Пока суд да дело, ещё месяц пролетел, я этим купцам ещё мешок золота. И говорю, мол, в этом году — всё! Следующие поступления ожидаются только через год, золотишко на клондайках намыть надо, это время требует. Дали другую чековую книжку, толстую, для солидных клиентов. С этой книжкой и ворохом других документов и рекомендательных писем приехал в Вязьму. Натурально приехал. Взял билет на поезд в Москве. Потом проклял всё на свете. Почему проклял? Это у нас там, глобальное потепление, а здесь в марте минус двадцать, это запросто. Нет, оделся я очень тепло, но совершенно неправильно: городское платье, высокие валенки, теплая шуба, длинный шарф. А что, по Москве все так ходили. Так вот я к чему. Холод в вагоне был неимоверный, сначала еще ничего, но часа через три начал я весь звенеть. Вагон-то второго класса. А отапливается только первый класс. Да не пожадничал я, просто я этого не знал. Короче, не выдержал, доплатил и пересел в отапливаемый вагон первого класса. Утром приехали на станцию пересадки, где пришлось ждать поезда несколько часов на вокзале. А вокзал тоже не отапливается. Кто такое придумал и построил? Представляете: ресторан в самом вокзале, расфуфыренная мебель, буфеты с бутылками, хрусталём сервированные столы, прислуга во фраках, и забортная температура, минус двадцать. Печек нет. Я только удивлялся, каким образом официанты не замерзают на лету. Ну, это ладно, напился горячего чаю, умудрился пообедать, погрелся, бегая по станции туда-сюда. Под вечер пришел поезд, на котором мы должны были ехать далее. Новые вагоны оказались еще хуже прежних, маленькие вагончики, вроде четырехместных карет с дверьми по обеим сторонам. Представьте себе, что в сильный мороз вы сидите в маленькой будочке, продуваемой на скорости, да еще ладно бы, народу было много, надышали бы, так нет, это был первый класс, и я ехал один.

— Подожди, — прервал его Петров, — если это первый класс, он же должен отапливается.

— Ага, отапливается! — Иванов возмущённо натянул поводья, — на станциях под сидушки, кладут какие-то грелки, которых хватает на полчаса. Приедем на станцию, положат грелки, отъедем, и остановимся в поле. И стоим, стоим… Целую ночь так мучились. На рассвете приехали на большую станцию, где опять пришлось ждать поезда. Опять холодный вокзал, опять бесконечное чаепитие и холод. В туалет сходить — отдельная песня. Поискал на станции, вроде нет. Выхожу на перрон, стоит начальник вокзала, в форменной шинели, в красной шапке. Спрашиваю, так, мол, и так, "Где?". А он мне в ответ: "Везде, где угодно!".

Да хватит ржать! Слушайте дальше. В Вязьму я приехал с температурой за сорок.

Николая снова прервал взрыв хохота.

— Так от чего температура, от того что трое суток в туалет не ходил? — сквозь смех простонал Алексей.

— Да нет, простудился, — Иванов засмеялся, — это я удачно скаламбурил.

Петров обеими кулаками вытер выступившие на глазах слёзы и повернул раскрасневшееся от смеха лицо к Иванову: — Давай, дальше смеши.

— Дальше развеял себя больного и проявил себя здорового. А что было делать, в уездную больницу ложиться? Рассказы Чехова вспомните. Ладно, слушайте дальше.

В Вязьме заявился сначала к Василию Владимировичу Лютову, купчине первой гильдии, у меня к нему было рекомендательное письмо от Морозова. Лютов этот самый крутой в Вязьме, льном торгует, свой Торговый Дом, местный олигарх. Ну, и главный по благотворительности в Вязьме. Я ему сразу чек на десять тысяч, мол, Вяземским детишкам на молочишко, и так, осторожно, а не продается ли в окрестностях недвижимость в виде дворянского гнезда. Хочу, говорю, осесть, после бурной молодости, птенчиков завести. Гнёзда были, в количестве аж четырёх штук, Гордино — самое близкое к Вязьме. Вот и всё. Оно было в залоге у "Общества поземельного кредита". Отдали почти дёшево.

А сейчас посмотрите налево, уже виден скотный двор.

Незаметно за разговором, закончился с левой стороны дороги сад, и открылось широкое пространство, занятое скошенными полями. Метрах в ста от дороги находился полевой стан, очень похожий на колхозную или совхозную ферму.

— Анисимыч! — окликнул старосту Николай, — ты, наверное, поезжай, потихоньку, мы тебя догоним, только заеду на скотный двор.

Староста придержал лошадь, поравнялся со всеми и неторопливо ответил:

— Дык, решать скоро надобно, Николай Сергеич, ночью из уезда нарочный был. Как бы греха не было…

— Да что случилось — то?

— Нарочный был, говорю, из уезда. Беглый у нас объявился. С арестантской команды сбежал. Вот я и говорю. Как бы шалить у нас не начал, или красного петуха кому не пустил. Беда будет.

— Что ж ты раньше молчал!?

— Дык, раньше время терпело. А я так думаю, мужиков поднимать надо. К вечеру должны споймать.

Иванов подумал, посмотрел на восходящее солнце, потом на старосту, и сказал:

— Так поднимай. Магарыч будет.

Анисимыч отрицательно помотал головой: — Нет, из чести сделают. Беда каждого может коснуться. Главное, чтоб от тебя, Николай Сергеич, исходило.

— Хорошо, езжай, зови на толоку, скажи, я просил, и магарыч будет. Да, еще вот что. Как поймаете, мне сначала покажите.

Староста степенно кивнул и тронул жеребца прямо по дороге, а Иванов поворотил налево, на подъездную, к хозяйству, дорогу. Петров и Сидоров потянули поводья за ним.

— Что за "толоку"? — спросил Петров.

— Э-э… Ну, это так говорят. Собирайте народ на толоку. В смысле "на толковище". Разговаривать. Какие ещё слова не поняли? Спрашивайте, буду объяснять. Я-то уже привык, и не выделяю анахронизмы.

Сидоров подал голос: — А что такое "из честИ"? — он сделал ударение на последнем слоге, так же, как и услышал.

— Это значит "из-за крестьянской чести". У крестьян своя честь есть. Как и совесть, и благородство. В общине, кроме работы "на себя", бывает, нужно сделать работу на благо общества. Или по-соседски помочь. Например, ударила молния, сгорел дом, вся община выходит и за неделю складывает новый дом. С хозяина только магарыч, то есть, поляну накрыть. Потому, как не крестьянин виноват, а Бог молнией шарахнул. Сегодня тебя, завтра меня. Все под Богом ходим. Сегодня я тебе помогу, завтра ты мне. Или плотину вон прорвало. Из чести пришли и выправили. И сегодня тоже, всех касается.