Финики - Володя Злобин

      Слава говорит:

      - Я тебе не верю. Ты врёшь. Ты сам не веришь в то, что говоришь.

      Фитиль разводит руками:

      - Пойми, люди устали от революций, им хочется эволюции. Постепенного развития, националисты должны подстроиться под эту ситуацию.

      Если ты говоришь шестнадцатилетнему подростку о необходимости эволюции, а не революции, то рискуешь тут же получить в щи. Хорошо, что Славе было уже восемнадцать, иначе всё кончилось бы именно так. Фитиль продолжает говорить, а Ник смотрит на кухонные ножи. И тут, внутри уверенной речи начинающего политика я вижу, как по коридору бредёт, потягиваясь в розовой пижаме Алиса. Её рыжие волосы спутались и спящими шелковыми змеями текут на плечи. Глаза ещё не распахнулись, а тело с объёмной грудью не выпрямилось в струну.

      - О, привет, народ, чем занимаетесь?

      Меня поражает это как громом. Так вот о чём были слова Фитиля про квартиру! Я не хочу верить в то, что вижу. Не хочу думать о том, что Алиса живёт вместе с трусом и спит с ним в одной кровати. Я и Слава одновременно срываемся и быстро выходим из кухни, каждый по своей причине. Кто-то ошарашен предательством друга, кто-то изменой любимой. Алиса недоуменно зевнула, волочится провожать нас в коридор, который когда-то давно, наверное, при Керенском, видал лучшие времена.

      - А чего не поздоровались даже? Я такую операцию ради вас мутила.

      Слава молча выходит в коридор громыхнув дверью. За мной остаётся право на последнее туше. На прощанье, я громко хлестнул девушку матом посреди отклеивающихся обоев:

      - Шлюха.

      - Аээ? Ты пива перепил что ли?

      - Хрен тебе, шалава!

      Я догоняю своего друга. Когда мы спускались по лестнице, Слава зло прошипел и вспорол кулаком воздух:

      - Надо же, Фитиль. Легендарный Фитиль. И он тоже стал овощем. Эпидемия! Что же, по крайне мере он держался дольше других. Его теперь тоже можно вычеркнуть из наших знакомых.

      - Угу.

      Слава заинтересованно смотрит на меня посреди облезлых крокодиловых стен.

      - Кстати, а почему ты назвал Алису шлюхой?

      Я отмахиваюсь:

      - Потому что она живёт вместе с Фитилем. Потому что она с ним трахается. Потому и назвал. Вообще отвянь с расспросами, мне и так тяжело.

      Слава начинает улыбаться. Чужой промах позволяет загладить собственную травму:

      - Ну, ты, брат, попал впросак. Тебе повезло, что Фитиль обабился, иначе за то, что ты оскорбил его сестру, он в прежние времена убил бы тебя.

      - Убил? Какую ещё сестру?

      Друг поясняет:

      - Фитиля. Алиса его сестра двоюродная, поэтому он и называет ее так, сестрёнка. Потому и фамилии разные, а живут они вместе. Понимаешь? Ааа! Я же тебе собирался это рассказать перед тем, как мне вломили по щам. Извини, в прямом смысле вылетело из головы. Мы через Алиску и познакомились с этим предателем. Надеюсь, хоть она останется верна идеалам. А ты влюбился в неё... ха-ха!

      Я не слышу, что дальше говорит Ник, а потеряно бреду в сторону.

        Улица шла по мне, ввинчиваясь в ноздри запахами пережаренной шаурмы, чебуреков, беляшей и шавермы. Кажется, что весь мир превратился в бесконечный смуглый общепит, шинкующий самсу и насаживающий на вертел саму идею человека. Скажи мне, что ты ешь, и я скажу кто ты. Я же с уверенностью знал, что люди - говно.

      Гортанные выкрики вылизывали мои ушные раковины прямо в центре города. А рядом, в двух шагах от приезжей Азии, наше родное, домашнее скотство. Жирные люди, впихивающие в себя сочащиеся кетчупом хот-доги. Непонятные курящие самки с отвисшими животами и сдутыми грудями, которые ползут, выставив вперед свое таранное брюхо. Им нет и тридцати, а в глазах старость. Сгорбленные рахитные мужики, в умах которых зона, литые диски и алкоголь готовят истинный российский коктейль.

      Над головой ползло позорно обосравшееся российское небо. Мою душу словно обобрали, не оставив там ничего хорошего, а взамен, чтобы я ничего не заметил, влили туда слизь и повесили на стену уродливое распятие. Что со мной произошло? Почему я, освободившись от прежних оков страха, снова чувствую себя рабом?

      Кто виноват в этом? Кто виноват в том, что я не чувствую интереса к жизни, и вижу в ней только чавкающую серость? Весь мир высечен из посредственности и населён бездарностью. Я знаю, когда-нибудь за мной придет отряд серых людей. Они захотят забрать меня с собой, вырвать то, что я помню, и тогда мне придется добавить в их стылый мир больше красного.

      Передо мной хромала бабка со старой тележкой. Справа шёл мажор в зеркальных очках и штанах, в которых бился его интеллект. В кафе люди курили, пили, вели разговоры про экзамены, сессии, ипотеку, сердечки ВКонтактике. У меня бы вскипели мозги, поговори я хоть с минуту об этом дерьме! А им даже нравится, и я практически видел, как с их идеально-ровных зубов сочатся эти пустые, убитые отсутствием жизни, слова.

      Господи! Или кто там, имеющий бороду, посмотри сюда!

      Вы же люди, а не просоленный хуй на блюде! Как вы можете тратить свою жизнь, эту бесконечность, которая слилась в отдельную Вселенную на какую-то парашу, под названием 'iPod'! Как можно целый час говорить об экзаменах, сетовать на девушку, которая не пошла с тобой в клуб. Как? Мне недоступно это! И я не желаю этого! У людей давно вместо сердца шестеренки.

      Я ненавидел их всех! Я впервые желал, чтобы в огненном зиголете из космоса прилетел Гитлер, и обратил всех этих славянских свиней, как им и задумывалось, в компост для земли. Как можно желать достойного будущего недостойному скоту?

      Единственное, чего я хотел - это убить их всех. Но.... Зачем испрашивать право поступка, если считаешь себя человеком? Единственное, что ограничивает человека в совершении поступка, это не возможности, не мораль и даже не осуждение мамы, а его собственная решимость. Я имею право на всё, на что осмелюсь. И никак иначе. Это очень сильное знание, которое вознесло меня намного выше привычного противоречия: 'Тварь ли я дрожащая или право имею'? Тот, кто задаётся таким вопросом, скорей всего не человек, может быть и не тварь, но уж точно раб. Спрашивать надо не других, а себя. Смелость - единственный критерий того, чего вы можете пожелать. Именно поэтому миром правят сильные, те, кто терзают свою совесть вопросами, ползают у их ног.

      Когда я понял это, в небе что-то лопнуло, и мир накренился. Во мне пробудилась ненависть.

Часть III Зима.

      Мне приснился ужасный сон. Кошмар имел сюрреалистичные когти, был настолько детальным, что если бы я на тот момент уже читал Монро, то подумал бы, что вышел из тела.

      Я бродил по совокупляющейся улице. Она трахала сама себя: пихала в разинутый рот худые члены фонарей, лизала мокрые асфальтные дырки. Растекающаяся помоечная жижа, напоминающая людей, с хлюпаньем пузырилась. С карнизов домов свисали виноградные грозди висельников. Свиньи валялись в лужах и превращались в людей. На меня нападали размалёванные девки, обещающие деньги, если я их изнасилую. Я пытался убежать, а они оголяли мне вслед потасканное, бледно-лунное вымя.

      Меня спас книжный. Забравшись в выросший лабиринт из томов, я лихорадочно стал искать спасительное чтение. Из страниц, испачканных типографским говном, стали вылазить гламурные проститутки, покорительницы Москвы. Я видел человека, похожего на волка, отбивающего поклоны модной маргинальной писательнице. Я открыл её бессмертные шедевры и прочитал про содомию, некрофилов, гомосексуализм и бордель, где убивали шестилетних детей. Спасаясь от сочащегося яда, я вдруг оказался на улице. Алкоголь капал с неба, которое превратилось в лукавую ухмылку беса. На лицах, скабрезных и обрезанных, гуляли пошлые ухмылки.

      На меня без преувеличенной вежливости напала огромная, как индюк, женщина. Её лицо было в красных чирьях и они, лопаясь и снова надуваясь, заменяли ей рот. Она спросила:

      - Кто ты?

      Всё остановилось, замерло, ожидая моего ответа. Мой страх испытывал кульминацию оргазма. Я ответил:

      - Я - русский националист.

      Пьяницы подняли морды из луж. Наркоманы, вылезшие из героинового сна и вынув из вены позабытые там бояны, подвинулись в мою сторону. Рядом со мной восстал тот странный человек, похожий на волка и читавший про педофилов. Из окон бетонных гробов высунулись фигуры офисных работников с мониторами вместо головы. Какая-то молодая женщина, вместо лица у которой слюнявилась тупая пизда, упала на колени и воздела руки к небу:

      - ДЕДЫ ВОЕВАЛИ!!!

      Пронзительный вой осиным жалом проткнул мои уши. Все, начиная от жирных и уродливых гермафродитов-прохожих, до молочно-склизких шлюх, попадали на колени или начали кататься по земле. Они рвали на себе волосы, истязали себя, точно одержимые демонами и вопили, вопили все, как на один лад: