Комплекс крови (СИ) - Анастасия Ильинична Эльберг

— Так мы с вами ровесники. И отец с… миледи жили здесь после вашего рождения?

Джордж осторожно улыбнулся, уловив в голосе собеседника странные нотки.

— Да, сэр, — повторил он. — А почему вы спрашиваете?

Ларри ответил ему лучезарной улыбкой.

— Хотел убедиться, что речь идет о моей матери. Насколько мне известно, к тому времени отец уже жил в Штатах, но он мог навещать своего делового партнера. И брать с собой маму.

— Пойду гляну, все ли хорошо наверху, сэр, — сказал Джордж. — Спущусь через минутку.

Лора достала сигаретную пачку.

— Не здесь же, Ло! — возмутился Ларри.

— Раньше все дымили в помещениях, — отмахнулась сестра и, чиркнув спичкой, поднесла к сигарете пламя. — Слышал? Это любопытно. Оказывается, ты родился в Треверберге. Можешь претендовать на двойное гражданство.

Ларри смотрел на покрывавший перила лестницы слой пыли, кое-где нарушенный от прикосновений поднявшегося на второй этаж Джорджа.

— Я родился не в Треверберге, Ло, — произнес он тихо. — Я родился дома, в Орландо.

— Возможно, мама родила в пути. Такое случается сплошь и рядом.

— Да нет же, — упорствовал Ларри. — Я родился дома. Хочешь, позвоним маме и спросим?

— Не нужно беспокоить ее по пустякам.

— Сэр, мэм! — раздалось сверху. — Здесь все в порядке! Пыли чересчур много, но она в особняке повсюду. Можете подняться и взглянуть на кабинет лорда Родмана!

Кабинет, большая комната с высоким потолком и окном во всю стену, прикрытым тяжелыми шторами из черного атласа, выглядел чуть менее заброшенным, чем остальные помещения особняка. Ларри медленно приблизился к столу и занял бывшее отцовское кресло.

— Если отдраить окно и вытереть пыль, будет уютно, — прокомментировал он, повертев в руках пресс-папье с изображением лисицы.

— Всегда мечтала порыться у отца в столе, — призналась Лора.

Ящиков было всего четыре, но сестра выглядела такой довольной, будто ей пообещали дополнительный десерт. Она выудила на свет древнюю чековую книжку, стопку отцовских визиток, коробку свечей для канделябра, несколько простых карандашей, пустую чернильницу, старинный паркер, миниатюрный ковшик для сургуча и ворох пустых конвертов из-под писем. Следом Лора достала большую шкатулку из красного дерева с перламутровой инкрустацией.

— Заперта, — уныло констатировала она.

Джордж перебрал все ключи на своей связке, но помочь не смог.

— Простите, мэм. Кажется, это личная вещь лорда Родмана. Возможно, там хранится дневник…

Ларри похлопал себя по карманам джинсов и нашел канцелярскую скрепку.

— Отец не вел дневник, — сообщил он сыну дворецкого. — И, если честно, не представляю, при каких обстоятельствах завел бы таковой. — Ларри вставил один из концов скрепки в замок шкатулки и принялся осторожно поворачивать импровизированный ключ. — Он тщательно записывал все, что связано с исследованиями, но личные дневники… что это?..

Шкатулка была доверху наполнена письмами. Ларри увидел их за мгновение до того, как в ноздри проник аромат духов. Сладкий цветочный запах. Из тех, которые мать люто ненавидела.

— «Альберту Родману, доктору медицины, Треверберг, старая половина, особняк «Тенистый пруд», — прочитала Лора адрес на одном из конвертов. — Ты уверен, что хочешь это открывать, Лариэль?

— Нет, — ответил Ларри, после чего извлек из конверта тонкий лист и углубился в чтение.

За первым письмом последовало второе, потом — третье. На четвертом Лора не выдержала.

— Что это? — спросила она.

— Любовные письма.

Сестра вытянула шею, заглядывая ему через плечо.

— Мамины? — уточнила она.

Ларри опустил руку с письмом.

— Боюсь, что нет, — ответил он после паузы.

— И как ты определил, умник? По стилю? Много любовных писем мамы ты прочитал?

— Там инициалы вместо подписи. Не мамины. Да и почерк не ее. Слишком много завитушек. И буквы намного крупнее.

Лора заглянула в шкатулку, оценивая количество писем.

— Там есть даты, — продолжил Ларри. — 1973, 1974. Я хочу просмотреть остальное.

Сестра наконец-то вспомнила про сигарету, которая к тому времени уже истлела, бросила ее на пол и достала новую. Алая помада оставила след на тонком фильтре.

— Но там же чертовски много писем, — неуверенно возразила она.

— Мне наплевать, — отрубил Ларри с упорством, хорошо знакомым тем, кто продолжает добиваться неприятной правды, пусть и знает, что это причинит ему боль. — Я просмотрю все чертовы письма и пойму, что здесь происходит, ты меня поняла, Лаурелия?

Трель его сотового телефона в мертвом воздухе особняка показалась звуком из другого мира. Звонил юрист. Должно быть, хочет убедиться в том, что они нашли дом и смогли войти.

— Да, Билл.

— Привет, Ларри. Не отвлекаю? Как там особняк доктора Родмана?

— Великолепно, мы как раз его осматриваем.

— Прекрасно. Я позвонил… — В голосе Уильяма послышались нехарактерные для него нотки. Неуверенность и настороженность. — Пришли ребята из полиции. Осведомились, где тебя можно найти. До этого они были у доктора Хобарта, и он отправил их ко мне.

Ларри повертел в руках письмо.

— А что им нужно?

— Они хотят задать тебе несколько вопросов насчет Юджина Фрая.

— Да-да, приятель Терри Нур…

— Боюсь, что бывший приятель, Ларри. Утром седьмого июля его нашли в Ночном квартале с перерезанным горлом. Ты провел ночь с шестого на седьмое с ним, да?

— Да, — машинально кивнул Ларри, переваривая новость. — В смысле — с перерезанным горлом?..

Лора ахнула, но от комментариев и вопросов воздержалась.

— Они опросили барменов, официантов и таксиста, последний подтвердил твое алиби. Все, что им нужно — твоя помощь как свидетеля. Сказать, чтобы подождали?

— Пусть едут ко мне. Адрес у тебя есть.

Глава десятая. Выписка из дневника доктора Филиппа Хобарта

10 августа 1945 года

Пригород Лондона, Великобритания

Вчера я сказал Альберту, что новые витки эволюции природа запускает в стремлении избавить человеческую душу от зачатков зла. Мы оба восприняли это как отличную шутку и от души посмеялись за четырехчасовым чаем. Любому ученому известно, заверил меня и Бэзила Альберт, что зачатки зла в людях и темных существах природа бережет как зеницу ока, ведь если зло исчезнет, в эволюции не будет смысла. Но есть предел всему, в том числе, и терпению природы, возразил я. Альберт сказал, что нет: мы видели, что происходило во время войны, но мир не рухнул, люди улыбаются, ходят на работу, отстраивают дома, заводят семьи, рожают детей. А все потому, что природа сама по себе зло. Творец, который, если верить некоторым человеческим религиям, создал Вселенную актом абсолютной любви — ложь. Такой создатель отрицал бы самого себя. Он не сидел бы, сложа руки, глядя на то, как одна раса его детей, якобы избранная, уничтожает другие — недостойные — расы. Творец, как и любая сущность, наделенная властью, должен быть жесток. Что можно