Эдельвейсы для Евы - Олег Рой

– Как она была одета? Девочка?

Остап только пожал плечами. Я понял, что слишком много от него хочу.

– А куда они ехали?

– До аэропорту! У ных и вализы булы, мене попрохалы знесты.[9]

– Вот, значит, как… О чем говорили по дороге?

– Ну як звычайно, про що люды говорять як на потяг або лытак поспишають. Чи встыгнемо, чы усэ на мисци, докумэнты, квыткы чи у порядку. Хвылювалыся.[10]

– А о девочке хоть что-нибудь говорили? Хотя бы по имени называли? Вспомни, это очень важно!

Остап долго чесал в затылке, супил брови, хмурился, пытаясь вспомнить.

– Здаеться ни. Кажу ж, вона усю дорогу на задньому сыдинни спала.[11]

– Может, они говорили, куда собираются лететь? Или рейс называли?

Мой собеседник покачал головой:

– Ни, не казали…

Мне пришел в голову еще один вопрос:

– Послушай, Остап, а эта женщина, ну, рыженькая, – она случайно не прихрамывала?

Черемешко только башкой замотал:

– Ни, ничиго подибного! Бигала, як лошадка!

– Ну что же, спасибо тебе и на этом! – Я пожал ему руку.

Остап расплылся в улыбке, радостный, что все обошлось.

– Та нэма за шо! – И все-таки не удержался от любопытного: – А навищо воно тоби?

Но я, конечно, не стал ни во что его посвящать.

Итак, картина постепенно начинала проясняться. Выходило, что рыжая Регина с каким-то сообщником специально разыграли, как по нотам, всю сцену с мнимым наездом. И пока эта дрянь развлекала меня на диване со льдом, ее подельник забрал из моей машины Светку. Выманил какой-то хитростью, а мог даже и вытащить силой… А что? Уже темнело, двор пустой, народу кругом никого… Открыл дверь, зажал девочке рот, чтобы не кричала, да и перенес в другую машину. А после того как я уехал, затащил Светку в эту же квартиру, где ее и продержали, получается, еще около двух суток. Вероятно, и снимали здесь… а потом… посадили в самолет и увезли в неизвестном направлении.

Я был в гневе, в ярости, в исступлении, я просто-таки зубами скрежетал от бешенства. И более всего в этой истории злила меня Регина. Недаром ее облик сразу вызвал во мне ассоциации со змеей на генеральском хрустальном бокале. Змея, она змея и есть. Соблазнительная, лживая и коварная. А я так доверчиво попался в расставленные ею сети…

До вечера я успел не только получить у себя в парке нужные справки, но и продумать предстоящий разговор с паном Носом. Я понял, что разыгрывать перед ним потенциального квартиросъемщика бессмысленно – с какой стати он будет рассказывать такому человеку о его предшественниках? Пожалуй, даже испугается, если я вдруг пристану к нему с расспросами. Может, не хитрить, объяснить все, как есть? Нет, это было слишком опасно. Вполне возможно, что племянник профессора состоял в одной шайке со змеей Региной и лысым толстяком. В этом случае оставалось только уповать на то, что он не знал меня в лицо… Словом, нужно было срочно что-то придумать – нечто простое, но убедительное.

Перебрав разные варианты, я остановился на одной идее, которую счел довольно удачной. Выкурил три сигареты, обдумывая детали, заехал домой, переоделся в старые джинсы, сменил ботинки на кроссовки, нашел на антресолях бейсболку и нахлобучил ее козырьком назад. Придирчиво осмотрел себя в зеркале, решил, что сойдет, и порадовался, что в детстве, помимо шахматного кружка при Доме пионеров, посещал, по настоянию Баси, еще и театральную студию. Сейчас мне, как никогда, должны были пригодиться актерские навыки.

Пан Петро Нос оказался по виду типичным чиновником. Сходство усиливалось тем, что он еще не успел снять служебного костюма. Впрочем, такие люди и в футболках выглядят весьма официально. Я начал опасаться, что задуманный мною номер может не пройти. Но отступать уже было некуда, и я начал в красках излагать ему заранее подготовленную историю.

Стоя в прихожей и даже не предложив мне пройти в квартиру, Петр Нос тем не менее внимательно слушал, как я, выдавая себя за таксиста, плел ему свои байки. По моим словам выходило, что это я, а вовсе не Остап Черемешко, вез от Двирцевой площади в аэропорт лысого толстяка лет пятидесяти, рыжую красотку и их спящую дочурку. И что молодая женщина всю дорогу сокрушалась о потере какого-то украшения – оно, мол, и очень дорогое, и старинное, и память о бабушке. Я, как водитель, понятное дело, все это слышал, но помочь-то ничем не мог! А вчера повез свою машину на мойку, стал коврики да чехлы перетряхивать, смотрю – лежит такая пендюлинка золотая, на цепочке, не иначе ее – той, рыженькой. Решил вернуть: очень уж она по этой фиговине тогда убивалась. Заехал на Двирцеву площадь и узнал, что та семья у него, пана Носа, квартиру снимала. Вот я и приперся к нему. Может, Петро Григорьевич подскажет, где этих людей искать?

– Боюсь, парень, тяжело тебе будет их найти! – выдавил из себя улыбку хозяин, когда я закончил свое повествование. – Они же приезжие были, из Москвы. Улетели домой – лови их теперь!

Я был готов к такому повороту событий, и изобразить радость на лице оказалось совсем несложно:

– Вот как? А я как раз в Москву собираюсь, к куму в гости, он давно зовет… Заодно и вернул бы девушке ее цацку – представляю, как бы она обрадовалась!

Петро Нос поколебался с минуту, потом проговорил:

– Ладно, подожди здесь. Пойду посмотрю, где-то я его паспортные данные записывал…

Он ушел, а я молил бога, чтобы эта запись нигде не затерялась. Минут через десять, показавшихся мне вечностью, появился хозяин с блокнотом в руках:

– Вот, нашел. Звать его Добряков Михал Борисыч. Проживает на Ленинском проспекте, дом тридцать два, квартира тридцать четыре. Номер паспорта, я думаю, тебе ни к чему…

Михаил Борисович, Михаил Борисович… Где-то я слышал это имя, и совсем недавно, но вот где? Ладно, потом вспомню.

Я решил не рисковать, выехал в столицу заранее, переночевал в квартире Викиной подруги, тщательно привел себя в порядок и за сорок минут до срока уже был около посольства. Мне почему-то было очень не по себе. Чем ближе подходила стрелка часов к назначенному времени, тем сильнее я волновался. Мне казалось, что я обязательно что-то забыл, перепутал или сделал не так, и теперь у меня ничего не получится.

Звонок мобильника был столь неожиданным, что я даже вздрогнул. Они, похитители? Нет, Виктория.

– Герман, ты как? Волнуешься, наверное? Не беспокойся, все будет нормально! – сестра словно чувствовала все на расстоянии – вот что значит голос крови! – Я звоню, чтобы напомнить тебе две вещи.

– Какие, Вика?

– Во-первых, обязательно переключи свой сотовый на вибрацию. Если он, не дай бог, зазвонит у тебя, когда ты будешь в посольстве, тебя тотчас вежливо выставят за дверь и больше в этот день не примут. У них такое правило.

– Спасибо, я этого не знал.

– А во-вторых, я бы тебе советовала говорить с представителем Германии по-немецки. Ты ведь свободно владеешь языком? А ему это понравится.

– Да, наверное, ты права.

– Вот и все. Документы не забыл? Все на месте? Загранпаспорт, справки, письма?

– Да вроде бы…

– Ну и чудесно! Удачи тебе, братик! Мы с Басей с нетерпением ждем тебя в Москве.

– Герман Шмидт, пройдите, – вышколенный служащий проводил меня в кабинет. – Как вам удобнее будет беседовать – по-русски или по-украински?

– По-немецки – гордо отвечал я.

Чиновник, который меня принимал, внимательно ознакомился с документами, присланными из Германии на имя моей бабушки.

– А, так это вы… Этот ваш поверенный, Вильгельм Лейшнер, звонил нам по поводу вашего наследства. Но это было несколько месяцев назад. Как видно из документа, – он посмотрел в бумаги, – от получения вами извещения о наследстве до прихода к нам прошло немало времени…

– Видите ли, я узнал эту новость только недавно. Письмо сначала пришло в Россию, в Москву, где живет моя бабушка, Барбара Шмидт. И вот только теперь…

– Понятно, – кивнул мой собеседник.

– Я бы хотел попасть в Германию как можно скорее, – заявил я.

– Боюсь, это не получится. Чтобы решить все связанные с этим вопросы, понадобится время.

– Сколько? – напрягся я.

– Ровно четыре недели, – отвечал чиновник. – Мы работаем, как часы.

– Четыре недели?! – Этот срок показался мне вечностью.

– У нас такой порядок, – мой собеседник не мог понять, что меня так удивило. – Это же совсем недолго.

– Но это же целый месяц!

– Вы волнуетесь за свое наследство, за сроки… я понимаю. Но у вас еще есть время.

– Какие сроки? – не понял я.

– Ну как же… Любое завещание может вступить в силу только через полгода после смерти завещателя. Ну, может, там еще будут претенденты, вы меня понимаете…

– Ах, это… Это я совсем упустил из виду… Нет, дело в другом. Мне срочно, очень срочно нужна определенная сумма денег, довольно большая. Я думал, что смог бы…

– Увы, нет. Понимаете, даже если бы я прямо сейчас отправил вас в Германию, вы бы все равно не смогли ни на что сейчас претендовать, тем более – быстро, – он особо подчеркнул последнее слово. – Таков закон.