Эдельвейсы для Евы - Олег Рой

Мария Львовна запила лекарство, поставила полупустой бокал на край столика, но сделала это так неловко, что фужер соскользнул с лакированной поверхности и со звоном упал на пол.

– Боже! Разбился? – На лице матери отразился такой ужас, что Вике даже стало не по себе.

– Ну разбился, и бог с ним! Можно подумать, у нас посуды мало. Ты, мама, нашла из-за чего расстраиваться!

Но Мария Львовна, казалось, ее даже не слышала. Она со стоном опустилась в кресло и, закрыв лицо руками, забормотала еле слышно:

– Значит, все… Мне пора к нему… Это знак, знак свыше…

Тогда, восемь лет назад, Виктория ничего не поняла и только удивлялась резким переменам, происшедшим вдруг с ее матерью. А та вдруг начала гаснуть буквально на глазах, за несколько месяцев из энергичной и еще полной сил женщины превратилась в больную старуху, слегла в постель и уже не вставала. За несколько недель до смерти Мария Львовна настояла на том, чтобы Германа, о котором она почти не вспоминала все это время, срочно вызвали в Москву.

В то утро, когда его ждали, Мария Львовна проснулась ни свет ни заря, велела сменить постельное белье, переодеть ее в новый халат и села в кровати, тяжело опираясь на подушки.

– Виктория, – Мария Львовна говорила тихо, ее было еле слышно. – Мне осталось немного, – она перевела дух. – Я хочу, пока не поздно, со всеми проститься.

– Мама, пожалуйста, не надо… – привычно начала дочь.

– Я прошу тебя. – Мария Львовна закрыла глаза. – Мне трудно долго говорить, не мешай мне.

– Но тебе же стало лучше, да и врач сказал… – Виктория, как могла, пыталась ободрить мать.

Но та остановила ее движением руки.

– Послушай меня. Сегодня приедет Герман.

– Да, я знаю.

– Никуда не уходи, дождись его, вы мне нужны. Оба.

– Хорошо, мама, как скажешь.

– Где Бася?

– На кухне. Позвать ее?

– Да.

Часы в спальне глухо пробили два раза.

– Бася! – Генеральша с трудом повернула голову в сторону коридора, откуда послышались характерные прихрамывающие шаги домработницы.

– Да, Мария Львовна, я здесь. – Бездонные серые, почти прозрачные Басины глаза не изменились за пятьдесят лет жизни в генеральской семье; по густым, коротко стриженным волосам пробегала все та же морская рябь, только теперь они были не русыми, а пепельно-серыми.

– Во сколько поезд, я запамятовала…

– В шестнадцать десять. От вокзала ему полчаса езды. Значит, часов в пять он уже должен быть здесь, – Бася не скрывала своей радости.

– Господи, как долго, – вздохнула ее хозяйка. – Как бы не помереть раньше времени…

– Ну что вы, Мария Львовна, как можно, – улыбнулась Бася. – Хотите, я вам кагорчику в чай накапаю?

– А что, и накапай! Мне теперь здоровье беречь без надобности, могу себе позволить все, что хочу.

Вика вышла на балкон покурить.

«Что за блажь нашла на мать? – подумала она, щелкая зажигалкой. – Зачем ей вдруг понадобился Герман? Всегда шпыняла его, а теперь дождаться не может. Никак действительно решила со всеми проститься…»

Она, конечно, жалела свою мать. Но только потому, что та была теперь больной, старой и умирающей. Простить ей все те страдания, которые претерпела по ее вине, Виктория так и не смогла.

«Разве можно так воспитывать детей? – думала она. – Если бы у меня был ребенок, как бы я его баловала…»

Когда в передней раздался звонок, Бася, как молоденькая, бросилась к двери. Виктория поспешила следом. Ей тоже не терпелось увидеть соседа, шесть лет назад зачем-то внезапно уехавшего из Москвы на Украину. Шум открываемого замка, радостные возгласы – и вот появился Герман, возмужавший, уже совершенно взрослый мужчина. Вика чуть не ахнула – в какой-то момент ей показалось, что на пороге стоит отец. Но это, конечно, было обманом зрения.

Бася, вся светившаяся от счастья, прижималась щекой к плечу внука.

– Господи! – бормотала она. – Мальчик мой… Приехал… Дождалась… Увидела…

Вика тогда тоже обнялась с прибывшим – наверное, первый раз в жизни.

– Надо же, какой ты стал… – сказала она. – Такой… – И не смогла подобрать слова.

– А я звоню к нам, – сообщил Герман, – а там никто не открывает.

– Да я здесь почти все время, уж очень слаба Мария Львовна. – Бася не могла отвести от внука нежного и восхищенного взгляда.

– Пойдем туда? – вопросительно взглянул на нее Герман.

– Чуть позже, – вздохнула его бабушка. – Сначала нам надо к Марии Львовне. Она очень ждала тебя.

Весь вид Германа выражал крайнее удивление, но вслух он ничего не произнес. Впрочем, если бы молодой человек даже и задал свой вопрос, ни Бася, ни Виктория не смогли бы ничего ему ответить.

Герман вошел в спальню и застыл на пороге. Вика отлично его понимала. Узнать в полусидящей на постели высохшей старой женщине еще год назад здоровую и пышнотелую Марию Львовну было практически невозможно.

– Вот какой ты стал… – улыбнулась Мария Львовна. – И как похож… – она выразительно посмотрела на Басю, та согласно закивала головой. – Садись, Герман, не бойся, я не заразная. И вы обе садитесь, мне надо с вами со всеми поговорить.

Вика села в ногах широченной кровати, Герман опустился в стоящее около двери кресло, Бася примостилась на краешке стула.

Мария Львовна обвела собравшихся взглядом:

– Мы все как большая семья. Я так счастлива, что успею все сказать, пока не ушла туда… – она махнула рукой, изображая это «туда». – Ты знаешь, – обратилась Мария Львовна к дочке, – как я любила твоего отца…

В комнате повисла томительная пауза.

– Ну вот, – продолжала Мария Львовна, вздохнув, – так случилось, а в жизни всякое случается… – Она бросила взгляд на Басю, словно ища у той поддержки.

– Может, водички? – заботливо спросила Бася.

– Да, будь добра. – На лице Марии Львовны отразилось страдание.

Домработница поднесла к ее губам хрустальный стакан:

– Может, не сейчас?.. Давайте отложим разговор. Ведь вам нехорошо.

– Нет! – с неожиданной решительностью возразила Мария Львовна. – Откладывать нельзя, завтра может быть уже поздно. Сейчас или никогда!

– Хорошо, – Бася тихо ретировалась на свое место.

– Мне нужно сказать вам… Тебе, Вика… И особенно тебе, Герман… Очень важную вещь. Дело в том, что… – Мария Львовна замолчала, в ее все еще жгуче-черных глазах – пожалуй, единственном, что осталось от прежней генеральши Курнышовой, – заблестели слезы.

– Может, еще водички? Или лекарство? – участливо спросила Бася.

– Нет-нет, – всхлипнула Мария Львовна, – спасибо, Басенька, я сейчас… сейчас соберусь…

– Дело в том, что Валерий Андреевич… Твой отец, Вика… И… – она изможденно откинулась на подушки. – Нет, Бася, я не могу! Давай ты…

Бася как-то вся подобралась, посмотрела на Германа, потом на Викторию, потом снова на внука и, набрав побольше воздуха в легкие, выдала без всяких предисловий:

– У тебя, Виктория, и у тебя, Герман, один отец, Валерий Андреевич. Стало быть, вы брат с сестрой.

В первый момент Виктории показалось, что ее подвел слух.

– Что-что? – переспросила она.

– То, что ты слышала! – жестко сказала Мария Львовна.

– Но как же так? – растерялась Вика. – Не может быть, чтобы папа и Берта…

И тут же замолчала, поняв всю нелепость своих слов.

Герман сидел с открытым ртом и выглядел при этом довольно глупо.

– Бабушка, а как же альпинист? – вдруг спросил он. – Ну, который погиб на Эльбрусе?

– Господи, да не было никакого альпиниста и никакого Эльбруса! – отмахнулась Бася. – Ну не могла же я тебе тогда правду сказать? Вот и выдумала скалолаза. Все-таки не так банально, как полярник или летчик-испытатель.

– Ну, теперь я спокойна, – Мария Львовна устало опустилась в кровати. – Все это уже в прошлом, ни Валеры, ни Берты уже нет на этом свете. Скоро и я… Может, надо было сделать это раньше, но я не могла. Простите меня… Простите за все… Теперь я могу спокойно умереть. Ты, Виктория, не останешься одна: Герман хороший мальчик, он будет тебе заботливым братом, ведь правда, Герман?

Сквозь какой-то болезненный сон я услышал голос Светки. «Гелман!» – словно бы позвала она. Я резко подскочил на постели и прислушался, но в квартире, конечно, было тихо. Часы показывали пять двадцать три утра.

Я двинулся в ванную и по пути споткнулся обо что-то. Это была сумка Виктории. Да, ведь ко мне приехала сестра! Я вспомнил весь вчерашний день. Сегодня мы с Викторией должны ехать в Киев… А потом в Москву. Я сразу представил себе Басю, как она мне обрадуется, как начнет расспрашивать о Светке… Черт, придется как-то выкручиваться. Хотя тем для разговора у нас будет предостаточно, она ведь еще ничего не знает о завещании, о письме…

Я умылся, побрился и почистил зубы, не переставая размышлять. Мне было о чем подумать. Получалось, что мой дед и отец Берты, моей мамы, вовсе не погиб на фронте, как неохотно призналась мне как-то бабушка. Он прожил еще больше пятидесяти лет после войны, где-то в Зальцбурге… А Бася молчала, как партизан. Впрочем, в этом как раз не было ничего удивительного. Ведь она столько времени не говорила мне о том, что моим отцом был генерал Курнышов. А тут дед – немец… Ну да, ведь и у мамы, и у меня немецкие имена… Вся эта история очень может оказаться правдой.