Камень. Книга шестая (СИ) - Минин Станислав

— Это мы еще посмотрим! — нахмурился Зверев.

— Посмотри-посмотри! Только делай это аккуратно, а то тебе великий князь, судя по его репутации, быстро объяснит свое виденье текущей оперативной обстановки всеми доступными методами. — Иволгин жестом остановил уже готового что-то возразить Зверева. — Все, Женя, заканчиваем базар, спать пора, а то еще принесет по нашу душу крайне ответственного капитана Уразаева, и побежим мы завтра по утру лишних пять километров…

Глава 6

— Подъем, ваше императорское высочество! Подъем! — кто-то долбился в мою дверь. — Вы меня слышите, ваше императорское высочество? Через пятнадцать минут общее построение курса!

— Уже встаю! — заорал я, отгоняя от себя остатки сна. — Спасибо! — Потянулся и, хмыкнув, добавил, но уже тише: — Твою-то мать, как в детстве оказался! Только у Прохора был не такой противный голос.

Дверь наконец оставили в покое, а я уселся на кровати и потянулся к заранее приготовленной еще с вечера чашке с водой. Ох, как хорошо, но мало! Дальше жажду утолял уже, присосавшись к графину, на кухне, там же быстро умылся и только после этого глянул на телефон — время было 06.05. И чего воякам не спиться, часик еще можно было спокойно на массу давить?!

Натягивание камуфляжа и шнуровка берцев не заняли много времени, и я покинул свою комнату, сунув ключ от двери в один из кармашков. В коридоре была самая настоящая толкотня — курсанты, как и я, тоже покидали свои комнаты и быстрым шагом направлялись в сторону лестницы, а вот ко мне «против течения» приближался вчерашний курсант Зверев, командир первого отделения, с которым я так демонстративно отказался жить. Судя по всему, именно этот несостоявшийся сосед меня и разбудил и все это время караулил ничего не понимающего в местных реалиях «некомбатанта» в коридоре. Хотя я бы на его месте поступил точно так же.

— Ваше императорское высочество, нам туда. — Он указал мне очевидное направление движения.

— Спасибо, командир, — кивнул я и протянул руку. — И называй меня просто Алексей, без всяких там высочеств.

— Понял, Алексей. — Зверев обозначил улыбку и пожал руку. — Называй меня Евгений или Женя. Пойдем?

— Пойдем.

Мы миновали коридор, спустились по лестнице, вышли на улицу и влились в толпу курсантов, текущую в сторону спортивного городка, находившегося на некотором отдалении за зданиями общежитий, ближе к лесу. Не знаю, было ли подобное расположение повсеместной практикой в военных училищах, но оно явно должно было «провоцировать» курсантов на поддержание себя в хорошей физической форме.

— Евгений, мне вчера капитан Уразаев говорил, что по распорядку дня подъем в 06.30, так почему встали мы в шесть? — спросил я.

— Мы же первый курс, ваше… Алексей, вот периодически и гоняет нас капитан, — пожал плечами Зверев. — Я сюда после суворовского училища поступил, так что привычный, а вот кто из обычных лицеев, так те до сих пор приспособиться не могут, особенно к тому, что жизнь вся по минутам расписана. Ну и с физухой у некоторых проблемы, особенно у девчонок… Но ничего, — хмыкнул он, — как показала моя учеба в суворовском, до конца курса все втянутся, никуда не денутся, еще и нам фору давать будут.

— Понял, — кивнул я.

И замолчал — про все остальное еще успею расспросить, многое узнаю «по ходу», да и лицо необходимо держать и особо не выделяться на общем фоне, чтоб остальным курсантам не казаться здесь чем-то инородным.

Курс выстраивался сразу же за спортивным городком, освещение которого позволило хоть как-то рассмотреть тех, с кем мне придется учиться в ближайшее время. Недалеко от строя прогуливался капитан Уразаев, рядом с которым стояли три ящика с непонятным содержимым.

Судя по моим общим впечатлением и по тому, что за нами со Зверевым на построение шло не так много народа, на курсе насчитывалось под сто пятьдесят курсантов. Какой процент был женским, я ответить затруднился, потому как все красовались в одинаковым камуфляже. Зато ни у кого не возникло проблем с идентификацией моей скромной персоны: строй заволновался и зашумел, и все эти сто с лишним пар глаз обернулись в мою сторону. Вздохнув, я остановился, сделал «одухотворенное лицо», вскинул вверх правую руку со сжатым кулаком и заорал единственную фразу, которую знал на испанском:

— No pasaran!

— No pasaran! — взревел строй, над которым поднялся целый лес рук со сжатыми кулаками. — No pasaran! — судя по всему, эту фразу, литературный перевод которой означал «враг не пройдет», знали все.

Через несколько секунд, когда курс более или менее начал успокаиваться, а я пошел вслед за Зверевым, послышался рык капитана Уразаева:

— Молчать! Молчать, я сказал! Я вам не позволю тут неуставные реплики выкрикивать на языке вероятного противника! Развели тут мне, понимаешь, иностранную агитацию с элементами вражеской пропаганды! На чухонских диалектах будете себе язык ломать на соответствующих занятиях и в тылу противника во время согласованных с вышестоящим командованием туристических поездок! А я не позволю мне тут! Быстро построиться! Курсант Романов, вас это в первую очередь должно задевать!

— Виноват, господин капитан! — козырнул я, оценил сленг курсового офицера, еле сдержал смех и «припустил рысью» за Зверевым.

Через пару минут курс стоял в полном составе, я даже умудрился рассмотреть трех весьма симпатичных и высоких девушек, входящих в состав моего первого отделения.

— Равняйсь! Смирно! — проорал Уразаев. — Ну что, голуби и голубки мои винтокрылые! Вчера вечером поперек всех писаных и неписаных разнарядок, а главное, в нарушение Устава в мужском общежитии состоялось групповое и циничное употребление горячительных напитков. Это залет, бойцы! — Он оглядел строй. — Думаю, ни для кого на курсе не является секретом, кто именно нарушил безобразия столь вопиющим образом, но отвечать за действия отдельных несознательных элементов будете вы все и дружно вместе!

Уразаев замолчал и двинулся в нашу сторону. Остановившись напротив, он уставился на меня «тяжелым» взглядом. А я все еще боролся с желанием заржать: капитану в этих «психологических» играх было даже до моего любимого воспитателя как до Китая раком, и это я еще молчу про деда Михаила и не к утренней зорьке упомянутого деда Николая.

— И ответите! — чуть ли не в лицо проорал мне капитан. — Ибо не потерплю! Потому как вчера без команды расслабились, а сегодня требуется все вернуть взад! — он глянул на меня «особенно грозно» и пошел дальше вдоль строя. — Ставлю задачу. Кросс на десять километров в браслетах, контрольное время — пятьдесят минут. — По строю пронесся недовольный гул. — Это еще не все, бойцы! — Уразаев остановился и вновь оглядел курсантов. — На этот раз будет существенное условие против правил: если хоть один не уложится во время, в увольнительную не идет весь курс. — И опять послышался недовольный гул, а капитан улыбнулся. — Предупреждаю сразу на бегу, дорогие мои, при размножении разными там инсургентами и плохо слышащими индивидуумами озвученного мною ранее вопиющего залета, устрою вам уже не легкий променад прогулочным шагом по Тверской-Ямской, а марш-бросок в полной выкладке на те же десять километров и с таким же контрольным временем. Будем формировать у вас командную сплоченность и чувство локтя впереди бегущего товарища. Все меня услышали? Так, маршрут побегушек вы знаете, про контрольное время можно уточнить у стоящих рядом товарищей и в записных книжках, командирам отделений раздать браслеты.

Через пять минут курс был готов «к побегушкам», а капитан демонстративно смотрел на часы.

— Вперед! — рявкнул он и махнул рукой.

И мы рванули… Было ли мне неудобно перед остальными курсантами за то, что мы бежим так много и по сокращенному графику из-за моего вопиющего и циничного залета? Немного. Но большую досаду я испытывал по поводу действий капитана Уразаева, который прекрасно знал мое отношение к своему переводу сюда и должен был ожидать чего-то подобного, относясь ко всему происходящему более лояльно. Хотя выпивали мы вчера с братьями и девушками чуть ли не в отрытую, капитан явно должен был как-то на это прореагировать, да и стукачки, похоже, среди курсантов наличествовали. Ладно, учтем все эти факторы и скорректируем в соответствии с ними свое дальнейшее поведение.