Изгиб грани - Олег Артюхов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– От дедов я кое-что знаю о твоих приключениях. Не буду обманывать, всё происходящее не очень-то вяжется с моими представлениями о действительности. Но факт вещь упрямая. Вы… то есть ты – Избранный и впереди у тебя путь. От бабушки я часто слышала рассказ об Избранном, о его борьбе с силами зла и опасном путешествии за кромку, но думала, что это красивая сказка, а вчера деды подробно рассказали о месте сил и о твоём посвящении. Я всю ночь думала об этом и до сих пор не могу прийти в себя. Деды сказали, что вы собираетесь активировать портал, и у меня огромная просьба. Как будущий историк, я хочу увидеть всё собственными глазами. Вы… ты не против, если я буду рядом. В смысле… тоесть… я не…
– Я согласен во всех смыслах. Мне с тобой легко и спокойно, и, кажется, наша встреча не случайна. Странное ощущение, будто я нашёл, то, что когда-то потерял.
– Наверно я поступаю глупо, но скажу, что чувствую. Знаешь, Антон, я тоже не могу избавиться от мысли, что знаю тебя всю жизнь и даже до неё. Все мои предки отсюда родом, но давно обосновались в Москве. Что касается меня, то я люблю путешествия и спортивные танцы, много читаю, много мечтаю. Замужем не была. Хотя в этом смысле проблем нет.
– Ну, а я…
– Я кое-что слышала, дед рассказывал…
Оживлённо болтая, мы вышли на крутой берег Дона, и, потеряв счёт времени, так увлеклись разговором, что вернулись домой только под вечер.
Судя по голосам, доносящимся из избы, деды хлопотали по хозяйству. Мы не стали их отвлекать, уселись на завалинку и продолжили шептаться. Немного погодя с крыльца спустился дед Пахом и, демонстративно глядя в другую сторону, ворчливо позвал:
– Досталь ужо балакать. Ступайте в избу.
– Да рано ещё.
– Вот так завсегда, никакого почтения к старческим сединам. Тока и знають, что хулюганничать, да деда Пахома стращать да мучить.
– Дедушка Пахом, ну, прости паршивца.
– Ладно, уж. Пошли, юнаки, Семён кличеть.
За освещённым свечами столом сидел дед Семён в своих неизменных очках и разглядывал бумаги.
– Присаживайтесь, пора делом заняться.
Я уселся справа от деда Семёна, дед Пахом напротив, а Елена, встав на табурет на колени и навалившись на столешницу, пристроилась слева.
Оказавшись за столом, я вдруг испытал жуткий приступ голода, скрутившего в комок внутренности. Я невольно сморщился, а секундой позже догадался, что сама по себе обстановка включила пищевые рефлексы. Тем более что после прогулки на воздухе мне и без того очень хотелось есть. Чтобы уменьшить спазмы, я прижался животом к краю стола, придвинувшись ближе к деду Семёну. Он поправил бумаги, поднял голову и хотел что-то сказать, но замер, с испугом глядя на меня. Примерно такое же выражение лица появилось у деда Пахома, а Елена распрямилась на табурете и, закрыв рот обеими руками, смотрела на меня широко распахнутыми глазами.
Не понимая причину переполоха, я недоумённо завертел головой, пока не сообразил, что происходит. Видимо подсознательное желание утолить голод мой изменённый организм воспринял как команду и пополнил энергию новым способом. И, когда я слишком близко придвинулся к подсвечнику, огонь от свечей незаметно растёкся по моему плечу и далее по всему телу. Оказывается, я сидел за столом, весь облитый тонким слоем пламени, а народ в это время сходил с ума от страха. Пока я соображал, что к чему, все три свечи за какие-то секунды выгорели до основания, свечение прекратилось, и мои друзья перевели дыхание.
Я пожал плечами, смущённо улыбнулся и, как бы извиняясь, развёл руки в стороны, но при этом почувствовал исходящую от друзей волну отчуждения. Пряча глаза, дед Пахом суетливо поменял свечи. Елена искоса посматривала на меня. Дед Семён сурово молчал, уткнувшись в стол, и хмурился, а потом отодвинул подсвечник подальше и охрипшим голосом произнёс:
– Ты…так больше не делай… Я настаиваю…
– Дедушка Семён, ты зря сердишься. Я ведь тут не причём. Это реакция организма на голод. Я, действительно, нестерпимо хотел есть. Теперь не хочу.
Дед Семён, широко раскрыв глаза, слегка приподнялся и хлопнул себя рукой по лбу. Затем тихо ругнулся. Ещё раз хлопнул. И опять громко обругал себя:
– Как же я, старый дурень, забыл про твоё состояние? Тебя ж много кормить надобно. Срочно несите на стол…
Я успокоил разволновавшегося старика:
– Не нужно. Уже всё в порядке. Энергии трёх больших свечей вполне достаточно.
Лучше бы я этого не говорил. Елена сочувственно посмотрела на меня, как на умалишённого или на пищевого извращенца. Я опустил глаза, покраснел и придвинулся к бумагам деда Семёна. А он строго оглядел всех, погрозил пальцем Елене и уже спокойно произнёс:
– Всё. Проехали. Смотрите сюда.
На столе лежали две схемы. Одна моя, другая неизвестная. Дед Семён взял вторую и сказал:
– Это план подземных ходов. Первая катакомба ведёт к залу Четырёх Стихий. Вот тут и тут боковые ответвления оканчиваются тупиками. Со слов нашего деда мы знаем, что ключи находятся где-то рядом с порталом. Но где? Мы не ведаем. Нужно искать.
Я внимательно пригляделся к схеме. Что-то она мне напоминала, и я стал размышлять вслух:
– Смотрите, все ходы, расположенные вокруг центрального зала, явно загибаются направо. Это почти законченная свастика – древнейший знак солнца.
– Похоже, – проскрипел дед Семён, – только это человеческая символика, а небесные боги свастикой означали нашу спиральную галактику.
Я его рассеянно выслушал, поскрёб подбородок и, улавливая мимолётную мысль, продолжал задумчиво рассуждать:
– Галактика… Космос… Допустим… Катакомбы подходят к трём углам зала: вход и два тупика. Но в свастике четыре луча, и на схеме от наружного квадрата тоже отходят четыре линии. Значит должен быть четвёртый ход. Как известно, чаще всего выход в любом деле бывает напротив входа… В данном случае – в четвёртом углу. Ключи, вероятно, там.
– А ведь, верно! Ну, ты башка, Антошка! – дед Пахом даже вскочил, затем опять забрался на табурет и радостно произнёс: – Давай, давай, кумекай дальше!
Я перевёл дух, поднапряг
