Власть и наука - Валерий Сойфер

"... только широкое внедрение... травосеяния создает необходимые условия для плодородия почвы" (66).

То же самое он продолжал утверждать и позже.

Поэтому, когда Хрущев обвинил травопольщиков в монополизме, в насаждении вредных взглядов неприемлемыми административными мерами и даже сослался на внедрение травополья через много лет после смерти Вильямса, все восприняли его слова как прямой выпад против Лысенко. Это казалось тем более естественным, ибо Хрущев вспомнил о некрасивых действиях В.С.Дмитриева (67) и С.Ф.Демидова -- ближайших к Лысенко людей, и о преследовании ими тех, кто пытался честно спорить по вопросам науки (68).

Хрущев также выступил против предложения Лысенко заменить на Украине озимую пшеницу яровой. Попытки такой замены Лысенко предпринимал еще в середине 30-х годов. Не без помощи Хрущева, тогда секретаря ЦК партии Украины, было принято партийное решение, осуждающее подобную замену, но практика замены продолжалась. Спустя 17 лет после начала кампании по замене, стало ясно, и Хрущев об этом в жестких выражениях заявил, что это было ошибкой, и обошлось стране слишком дорого. Озимой пшеницы можно было бы собирать ежегодно по 20 ц/га, а яровая пшеница лишь в лучшие годы давала 10-12 ц/га. Вообще же, как правило, её урожай не превышал -56 ц/га. Таким образом, за годы внедрения яровой пшеницы вместо озимой на многих миллионах гектаров недобор урожая составил, по словам Хрущева, почти миллиард пудов (69).

Многим тогда казалось, что эти выступления имели своей целью ударить по Лысенко. Косвенным показателем падения престижа Лысенко в глазах высшего руководства страны стали два события, предшествовавшие февральско-мартовскому пленуму ЦК КПСС 1954 года.

За три недели до его начала в Кремле прошли одно за другим Совещание работников совхозов и Всероссийское совещание передовиков сельского хозяйства, созванные ЦК партии и Совмином СССР. Эти парадные сборища должны были продемонстрировать народу, что руководители страны жаждут посоветоваться с людьми от земли по поводу того, как дальше вести хозяйство. 4 февраля 1954 года "Правда" и другие центральные газеты сообщили об открытии первого из совещаний и напечатали большую панорамную фотографию президиума совещания, изображавшую Маленкова, Хрущева, Ворошилова, Кагановича, Микояна, Сабурова, Первухина, Шверника, Суслова. В газете перечисляли другие фамилии -- передовиков, ученых, но фамилия Лысенко среди них отсутствовала (70). День за днем -- четвертого, пятого, шестого февраля -- газеты публиковали подробные отчеты о выступлениях, но Лысенко слова не получил.

Затем 11 февраля открылось Всероссийское совещание, и на нем история повторилась: на видных местах Лысенко отсутствовал, основной доклад сделал заместитель председателя Совмина РСФСР и одновременно министр сельского хозяйства РСФСР П.П.Лобанов (71), выступили и Цицин, и Эдельштейн, и другие ученые, но не появился в составе докладчиков "главный агроном страны". Лишь на третий день Трофим Денисович получил слово, но только в прениях. Впервые за 18 лет он попал в такое положение, да и места в "Правде" изложению его выступления отвели до обидного мало: всего 23 строки (72). Это отключение от парадных ролей в публичных встречах на высшем уровне, стало повторяться раз за разом (73). 23 февраля в Кремле собрали митинг, посвященный отъезду на целину первой группы так называемых добровольцев, но Лысенко опять отсутствовал. Его не ввели и в состав правительственной комиссии по подготовке празднования 300-летия воссоединения Украины с Россией, хотя, казалось бы, кому, как не самому знатному из украинцев (многолетнему члену УЦИК -- украинского парламента и его Президиума), следовало войти в эту комиссию (74).

Некоторой компенсацией этого морального урона могло быть сообщение о том, что в эти же дни, а именно 12 февраля, в Свердловском зале Кремля Председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов вручил Лысенко очередной орден Ленина (75). Но ничего исключительного в этом жесте лично для Лысенко не проявилось: ордена были вручены почти 75 академикам, причем ордена Ленина -- 67 членам академии (в числе награжденных были И.В.Курчатов, Г.С.Ландсберг, М.А.Леонтович, В.С.Немчинов, И.Е.Тамм, Н.В.Цицин и другие).

С критикой ошибок, произошедших из-за деятельности Лысенко (но, под-черкнем, -- опять без упоминания имени "колхозного академика"), выступил Хрущев и на следующем партийном пленуме (январско-февральском 1955 года). Руководитель партии обвинил руководство сельхознауки (а, значит, можно было думать и Лысенко) в препятствии распространению посевов гибридной кукурузы (76). Пленум ЦК постановил перейти повсеместно на посевы гибридными семенами. Но принять постановление было легче, чем выполнить его. Гибридных сортов не было, а из-за разгрома генетики их некому было вывести. Да и не такое это было легкое дело, которое можно было в мгновение ока, одним волевым нажимом решить. Чтобы срочно поправить положение, было решено закупить в США большие партии семян (пришлось-таки платить золотом за долголетнюю веру вождей в чудеса "мичуринцев"!). Естественно, что для всех площадей, используемых под кукурузу, заокеанских семян не хватило, и весной 1955 года 17,2 млн. га пришлось засеять малоурожайными сортами обычной селекции (77), а всего для создания хозяйств по выпуску гибридных семян, выведения нужных линий, часть из которых появилась благодаря так называемой "карманной селекции" (направлявшиеся за рубеж селекционеры из СССР тайком бросали в карманы пиджаков семена приглянувшихся им заокеанских линий), понадобилось почти десять лет!

Критика Лысенко учеными разных специальностей

Публикации в "Ботаническом журнале" и "Бюллетене Московского общества испытателей природы" подорвали мнение о неоспоримой правоте лысенкоистов. Огромную роль в борьбе с ретроградами имела смелая и бескомпромиссная позиция главного редактора обоих изданий академика Сукачева и окружавших его соратников (следует особо упомянуть заместителя главного редактора биологического отдела "Бюллетеня МОИП" профессора, зоолога Вениамина Иосифовича Цалкина и ленинградских соратников Сукачева из Ботанического института -- Даниила Владимировича Лебедева, Павла Александровича Баранова и Евгения Михайловича Лавренко). А в результате в обоих журналах были опубликованы десятки статей против засилий лысенковских догм в биологии.

Оставаясь, в основном, связанной с проблемами видообразования, эта критика несла в себе заряд против догматизма в целом. В биологических кругах, особенно в Москве и Ленинграде, антилысенковские выступления стали принимать глобальный характер.

В Москве выдающуюся роль сыграла открытая в 1955 году при МОИП'е (благодаря содействию Президента Общества академика Сукачева) секция генетики. Раз в две недели в Большой Зоологической аудитории Московского университета (ул. Герцена, 3) собиралось несколько сот людей -- от убеленных сединами пожилых генетиков, оставшихся в живых после сталинских репрессий, до совсем юных студентов, благоговейно слушавших тех, чьи имена еще год-два назад были, как казалось, навсегда вытравлены из памяти ученых. Во время этих заседаний царила удивительная атмосфера, витал дух праздника науки, воздействовавший не только на участников семинаров, но и гальванизирующий затхлую атмосферу, исходившую от лысенковского болота. Здесь отсутствовали все атрибуты догматизма и прежде всего -- чинопочитание (если не сказать лизоблюдство), приземленность и примитивизм. Здесь главенствовал совершенно иной подход, поражавший в особенности нас -- студентов, которые видели, с каким неподдельным чувством взаимоуважения и одновременно строгого критицизма, глубиной постановки научных вопросов и неизменным юмором и шутками разговаривают друг с другом известные ученые. Слишком разителен был в общении на публике контраст примитивно рассуждавших лысенковцев, но всегда напыщенных, показательно серьезных и многозначительно важных, и тем, что являли собой генетики -- простые, по-человечески добрые, эмоциональные и порой даже откровенно веселые люди.

Огромную роль в оздоровлении обстановки в биологии сыграли тогда физики и химики. Позже я специально остановлюсь на этом, а здесь отмечу помощь генетикам со стороны академика, всемирно известного физика-теоретика, будущего лауреата Нобелевской премии Игоря Евгеньевича Тамма. В Физическом институте имени Лебедева АН СССР он организовал семинар, на котором рассматривались биологические проблемы. К работе семинара были привлечены наряду с генетиками и крупными биологами специалисты физики, математики, химики. В эти годы был освобожден из заточения Лев Абрамович Тумерман14 , который активно участвовал в таммовском семинаре. На нем можно было видеть таких замечательных ученых, как Лев Александрович Блюменфельд, вскоре организовавший кафедру биофизики на физическом факультете МГУ, заинтересовавшихся вопросами биологии Михаила Львовича Цетлина, Микаэла Моисеевича Бонгарда (ранняя смерть оборвала деятельность этих выдающихся ученых) и многих других.