Тропою испытаний. Смерть меня подождет - Григорий Анисимович Федосеев

Звериная тропа, проложенная сокжоями по мягкому тёмно-зелёному мху, обильно краплённому бархатным ягелем, приводит на пригорок. Отсюда виден далёкий горизонт, обставленный рядами плоских отрогов. Что-то знакомое кажется мне и в прямолинейном контуре долины, и в еловых лоскутах, прикрывающих реку, и в очертаниях гор.

— Да ведь это Большой Чайдах! — вырывается у меня радостный крик.

Там, в глубине долины, затянутой синевой старой гари, прошлой весной ослеп Улукиткан. Оттуда слепой проводник вёл меня к своим на устье Джегормы… Нет, этого нельзя забыть! Воспоминания о тех днях живут со мной неразлучно, как родимое пятно на теле: свежи, как сегодняшний день, и остры, как боль растревоженной раны. Вот тогда, в большом несчастье, я познал этого старого эвенка, человека чудесной души, железной воли…

Перед глазами поплыли вереницей картины тех печальных дней борьбы за жизнь. Вспомнился умирающий старик под корягой у Купуринского переката, кусок лепёшки, тайком подложенный Улукитканом в мою сумку. Я увидел себя, своё лицо, отображённое в озерце, из которого пил воду раненный медведь… Разве мог я тогда подумать, что Улукиткан останется жив, ему вернут зрение и он ещё много лет будет водить меня по тайге? Видимо, смерть и та может уважать сильных духом!

Когда я вернулся, обед уже был готов.

— С чего это ты, Василий, сегодня рсщедрился? Давно так не перчил уху, — говорит Трофим, подставляя миску для добавки.

— Ешьте, не жалко.

Повар подаёт на «стол» отваренную тайменью голову. Ну до чего же вкусно она пахнет!

Солнце так и не показалось. Тучи низко плывут с юга, и оттуда, словно дыхание разгневанного неба, дует холодный ветер, гонит навстречу нам волны.

Прощаемся с Совиной Головой

Через три километра проплываем устье Большого Чайдаха. Пополневшая Мая набирает силу. Уходит вправо просторное небо. Ближе к руслу жмутся отроги. Появляются утёсы — безмолвные сторожа у врат таинственных застенков Маи. Река мечется из стороны в сторону, бросается на каменные стены, взрывает глубины перекатов. А скалы всё выше поднимаются над ней, нависают уступами, стискивают русло. Знакомая картина.

Мелкие перекаты, воскресающие только в малую воду, молча пропускают нас мимо.

Дождь обманул наши надежды, ушёл стороною к Джугдыру. А как он нужен нам! Ведь по большой воде на плоту плыть легче, нежели в такое мелководье.

За поворотом справа поднимается уступами грандиозная скала причудливой формы. Она из белого мрамора и облицована бурым поливом. На ней незажившими ранами видны следы недавних разрушений. «Не надгробье ли это? Не под ним ли земля сохранила свои драгоценности?» — думал я, любуясь чудом природы

Мы причаливаем к левому берегу. Наконец-то закончился сегодняшний путь. Слышим, как знакомо шумит еловая тайга, тёмным лоскутом прижавшаяся к берегу, как хрустит галька под ногами и как далеко за сливом ревут буруны. О!.. Жизнь всё-таки прекрасна!

Василий Николаевич устраивает ночёвку, а мы с Трофимом стучим топорами. Надо вырубить сухую ель для запасного весла, шеста, берёзовые комельки для ронжи. Мы ни на минуту не забываем, что надо держать своё судёнышко в исправности.

Рано утром плот был готов пуститься в путь, но реку перекрыл туман. Вероятно, туман — явление постоянное для Маи, он сопровождает нас по утрам, отнимает дорогое время.

Василий Николаевич второй раз навешивает чайник. Уже давно день. Нотуман и не думает редеть.

И вдруг к нам сквозь серую завесу прорывается гул мотора. Он доносится издалека, усиливается, наплывает, проходит над нами

— Чёртов туман! Опять не заметили! Теперь могут и поминки справлять, — в сердцах говорит Трофим

День обещает быть солнечным. Решаем задержаться: может вернётся самолёт. А я воспользуюсь днёвкой, выйду на хребет, чтобы взглянуть на местность, — это входит в наш план обследования и позволит решить главные вопросы: как далеко будут удалены пункты от реки, какие надо будет строить знаки и позволит ли расположение главных вершин гор создать хорошую конфигурацию ряда.

Со мной идут Василий Николаевич, Бойка и Кучум. Трофим с Бертой остаётся сторожить самолёт.

Идём напрямик к отрогам сквозь густую высокоствольную тайгу. Лес полон жизни. Всюду шныряют бурундуки с набитыми защёчными мешками: у них пора заготовок. Мы не обращаем внимания на выводки рябчиков, с звонким треском поднимающихся перед нами, на белок, смело прыгающих по пням и веткам, цокающих над нашими головами. Даже свежие следы крупных зверей не тревожат нас — мы заранее договорились не стрелять зверей.

За утёсом узкий вход в боковое ущелье. Сворачиваем в него и сразу попадаем на звериную тропу.

— это сокжои вытоптали. Вот обрадуются нашему появлению! — И Василий Николаевич прибавляет шаг.

Тотчас слева донёсся грохот камней. Из лощины вывернулась чёрная глыба и замерла, подняв высоко рогастую голову. Сохатый ошеломлён неожиданностью нашего появления. Зверя вдруг охватывает панический страх. Он лёгким прыжком отбрасывает тяжёлый корпус в сторону и, откинув на спину лопастые рога, бросается к отрогу. Мы долго смотрим, как в быстром беге плавно качается его чёрная спина по зелени стлаников. Так он, не задерживаясь, ни разу не оглянувшись, поднялся на каменистый гребень, пробежал по нему вверх и скрылся за изломом. Всюду видны следы недавней кормёжки сокжоев, их свежие лёжки, помёт. И как-то невольно напрягаешся — где-то тут близко звери.

Вот они выкатываются из лощины, гремят по камням и замирают все разом, прикрыв россыпь плотным серым войлоком. Огромное стадо. Тут самки, молодняк и среди них один старый самец.

Стадо растекается по склону, начинает пастись, Но самец настороже. Стоит на пригорке с приподнятой головой, весь поглощён ожиданием. Вдруг снизу, над землёю, шевеля нежные макушки ягеля, пронёсся ветерок, и сокжои все разом в одно мгновение, точно опавшие листья, подхваченные ураганом, срываются с места несутся беспорядочными толпами вверх.

Взбираемся дальше по отрогу. Минуем границу стланников. Впереди серые безмолвные россыпи. Под ногами баранья тропа. Она, чуть заметная, ползёт между камней, уводит нас в высоту. Ветер здесь чист и прохладен, как клбчевая вода в знойный день. Даже с этой высоты не просматривается ущелье Маи — так глубоко река пропилила горы. Вот и вершина, окружённая пепельно-серыми отрогами и синеющими вдали хребтами.

На запад хорошо виден Джугдыр, чуть сгорбленный, точно уснувшее чудовище после сытной трапезы. На нём хорошо видны пологие вершины, некоторые из них можно будет использовать под геодезические знаки. На восток же от нас всё загромождено высокими гребнями. С них-то наверняка откроется далёкий горизонт — то, что нужно геодезистам.

Отдыхая, мы с Василием Николаевичем долго лежим на вершине. Оба молчим. Дуновение ветерка кажется лаской.

Крик беркута поднимает нас.

С запада