"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

- А житие святого Николая ты знаешь, голубчик?

Юноша улыбнулся и заговорил, нараспев:

- Преподобный Николай монах служил военачальником при византийском царе Никифоре. Он был послан на войну с болгарами. Накануне битвы он подвергся искушению от одной женщины, но мужественно ему воспротивился. В кровопролитной битве погибли все соратники преподобного отца, а Николай остался жив. Ему было открыто в видении, что жизнь ему дарована за то, что он поборол искушение. После этого блаженный Николай оставил мир, удалился в монастырь, принял схиму и стал непрестанно молиться о воинах, павших в сражениях. Своими великими подвигами он так угодил Господу, что был удостоен дара прозорливости, - Коля, сам того не ожидая, покраснел:

- Искушение от женщины..., - перед глазами встала темнота: «Нет, ничего не помню».

Арсений резво поднялся и принес большую книгу, в старом, потрескавшемся, кожаном переплете, с пожелтевшими страницами. Коля щелкнул медными застежками:

- Это Минея Общая, святой отче.

Он красиво, бойко читал и Арсений подумал:

- Инок, или послушник. Но не волжанин, говор у него северный. Должно быть, с Белого моря.

О Белом море юноша тоже знал. Арсений улыбнулся:

- Все будет хорошо, милый. Лежи, оправляйся. Я игумен здешний, - он поднялся. Коля, смущенно, сказал: «А как же вы, святой отче...»

- Я с братией посплю, - Арсений поставил Минею на полку:

- Ты на клиросе не пел, милый? - поинтересовался настоятель. Коля услышал чей-то высокий, юношеский тенор. Он опять вдохнул запах ладана: «Пел, святой отче».

- Хорошо, - Арсений погладил высохшие, каштановые локоны. Мальчик взглянул на него, лазоревыми, грустными глазами:

- Святой отче, я совсем, ничего не помню, только как зовут меня, и все. Читать я умею, писать тоже, -Коля увидел свою руку с пером:

- Кто я такой? - он уткнулся лицом в пахнущую ладаном, черную мантию. Он плакал, а игумен тихо говорил:

- Не надо, не надо, голубчик..., Мы за тебя молиться начнем, и ты, как оправишься, тоже молись. Господь о тебе позаботится, вернет память, найдешь семью свою..., - Арсений подумал, что юноша мог вырасти в скитах. Незаконнорожденных младенцев часто туда подкидывали. На Белом море еще были обители, избежавшие разорения, спрятанные далеко в лесах, на Печоре. Юноша знал о закрытой императором Николаем Выгорецкой пустыни, однако Арсений решил:

- Он не поморского согласия. Те беспоповцы, у них миряне служат. Он из наших иноков, белокриницкой иерархии. Надо его домой отправить, на Белое море. Две облавы было, никониане нас в покое не оставят. Все вместе поедем, - улыбнулся Арсений. Скит складывался. Игумен не хотел рисковать и оставаться в Москве. Среди иноков было много беспаспортных.

Игумен подождал, пока мальчик успокоится:

- Спи, голубчик. Ты устал, болеешь. Скоро мы отсюда уедем, - он подоткнул вокруг Коли грубое, старое одеяло, - в леса. Там жизнь свободная, тихая, будем молиться Иисусу..., - Коля задремал, слушая его ласковый голос. Игумен сидел, держа юношу за руку, перебирая лестовку. Он перекрестил спящего мальчика и вышел в низкий, подвальный коридор. В монастыре было пятеро иноков. Братия садилась трапезовать. Арсений, несмотря на свой маленький рост, все равно нагнулся на пороге темной каморки. Он подождал, пока все насельники встанут, и благословил стол. Кроме ржаного хлеба, воды и пареной репы с льняным маслом, на нем ничего не было. Они ели, молча, а потом Арсений сказал:

- Нечего нам ждать, голубчики. Раб божий Николай оправится немного, жар у него спадет, и двинемся на север. Из Москвы в телегах выедем, тайно, ночью. Доберемся до Ярославля, и вверх по Волге пойдем. На Печоре братия осталась, примет нас. Или свою обитель построим, - игумен взглянул на еще сильные, крепкие ладони, что сжимали деревянную ложку, - будем жить в вертограде праведности, голубчики, иже в нем нет ни греха, ни искушения..., - он закрыл глаза и вспомнил бесконечные заволжские леса.

- Будем складываться, - заключил Арсений, и чистым голосом начал:

- Благодарим Тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ; не лиши нас и Небеснаго Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, прииди к нам и спаси нас...

Перед тем, как идти на молитву, игумен заглянул в свою келью. Мальчик спал. На его лице виднелась мимолетная, нежная улыбка.

Отвещав же Иисус рече: человек некий схождаше от Иерусалима во Иерихон, и в разбойники впаде, иже совлекше его, и язвы возложше отидоша, оставльше едва жива суща...., - вздохнул Арсений:

- Самарянин же некто грядый, приде над него, и видев его, милосердова..., Рече же ему Иисус: идии, и ты твории такожде. Вот и все, и нечего здесь больше думать, - почти сердито сказал себе Арсений, и перекрестил юношу.

Братия, убрав со стола, подтягивалась на службу. В маленькой, тесной молельне игумен опустился на колени:

- Боже сильный милостию, строяй вся на спасение роду человеческому, посети раба Своего сего Николая, нарицающа имя Христа твоего, исцели его от всякаго недуга плотскаго и отпусти грехи и греховные соблазны, и всяку напасть..., - Арсений вспомнил лазоревые глаза мальчика. Игумен пообещал себе: «Будешь молиться, и память к нему вернется. Обязательно».

Федор изучал карту Москвы, разделенную по секторам. В Лефортово, в госпитале, быстро обнаружили пропажу Николая. Оттуда послали вестового к Федору, в центральную пересыльную тюрьму. Пока он приехал в госпиталь, пришли вести с Яузы. Склифосовский сказал ему:

- Федор Петрович, мозг человека, это очень тонкая материя. Известны случаи временного помешательства, после ранений, ударов по голове...

- Но Коля разумно говорил, - Федор заставил себя не волноваться, - я слышал...

- Такое случается, Федор Петрович, - вздохнул Склифосовский: «Этого никто не мог предугадать, даже я».

Из Лефортова Федор отправился на Яузу и Москву-реку, приказав вызвать полицейских водолазов. Поиски продолжались, но вести приходили неутешительные, тела не нашли.

- В реке сильное течение, - Федор смотрел на реку, - надо искать ниже. Может быть, его куда-то выбросило..., - он закрыл глаза. Сердце горько, отчаянно болело, во рту было сухо от папирос и кофе.

- Сыночек мой, - он оглянулся. Дверь кабинета была закрыта, снаружи слышались какие-то голоса.

- Коленька..., Хоть бы похоронить тебя, по-христиански..., - Федор сжал зубы:

- Сашу не найти, он где-то на месторождениях. Господи, - он перекрестился, - надо Колю отпеть...,- он понял, что не хочет думать о таком. За окном, забранным решетками, смеркалось. Федор сидел, вытирая глаза шелковым платком, вспоминая, как он укладывал мальчиков в постель, маленькими, как читал сказки, как они шептали молитву.

- Он любил на левом боку спать, - подумал Федор, - клал голову на ручку и просил:

- Папочка, ты за руку меня держи, а я своему ангелу-хранителю помолюсь..., Коленька..., - он закурил и долго сидел, не двигаясь, глядя на постепенно сгущающуюся темноту за окном.

- Если бы не мерзавцы, что на него напали, - разозлился Федор, - с Колей бы ничего не случилось.

Он потушил окурок и рывком распахнул дверь. В большом кабинете, где сидели сыщики, все сразу же смолкли.

- Сколько человек сегодня было взято на Хитровке? - хмуро спросил Федор: «Во второй облаве, после обеда».

- Сто пятьдесят, ваше высокопревосходительство, - кто-то из жандармов зашелестел бумагами и осторожно покашлял:

- Может быть, вы отдохнете? Девятый час вечера, а вы на ногах, с шести утра..., - жандарм поднял глаза и осекся. Лицо действительного тайного советника было будто вырублено из камня, только голубые глаза блестели холодным огнем.

Федор застегнул пиджак и сунул в карман пачку папирос:

- Через пять минут подавайте моюкарету. Я еду в пересыльную тюрьму, буду лично их допрашивать, - он, отчего-то посмотрел на руку, сжатую в кулак: «Пусть продолжают поиски на реке».