"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

- Это видение, - сказал себе Коля, - мне показалось.

Он пошевелился и охнул. Голова все еще болела. Коля поднял руку и ощупал себя. Под пальцами были бинты. Он, с опаской, открыл глаза и увидел обеспокоенное лицо отца. Федор Петрович, в безукоризненном, льняном костюме, с папкой в руках, сидел у постели.

- Ты в военном госпитале, милый, - отец взял его за руку, - в Лефортове. Это Николай Васильевич Склифосовский, - Воронцов-Вельяминов указал на человека в холщовом халате, - он тебя осматривал, перевязывал...

Сына нашли на рассвете, когда у дома на Остоженке появилась утренняя смена жандармов. Юношу не ограбили. В карманах пиджака остался золотой хронометр, ключи от квартиры, и старинный образ, мученицы Софии с дочерями. Федор, внимательно, осмотрел икону.

Коля потерял сознание. Юношу аккуратно уложили в подъезде, у стены, и даже устроили голову на свернутом пиджаке.

- Не думал я, что такое в Москве возможно, - хмыкнул кто-то из жандармов, - истинно, добрый самаритянин попался. Повезло Николаю Федоровичу.

Федор вызвал на Остоженку Склифосовского. Хирург определил у сына сотрясение мозга. Юноше был необходим покой. Колю, в санитарной карете, перевезли сюда, в военный госпиталь.

- Все будет в порядке, - бодро заметил профессор, вытирая руки.

- Отлежитесь, встанете на ноги. Вы человек молодой, здоровый...,

Он улыбнулся Федору Петровичу:

- Батюшка каждый день навещать вас хочет. Фрукты принес, портвейн..., Хорошее вино не помешает, немного, - он подмигнул Коле и пожал руку Федору Петровичу:

- Не волнуйтесь, господин Воронцов-Вельяминов, оправится Николай. Через неделю его домой заберете.

Оставив сына на попечение Склифосовского, Федор отправился лично руководить облавами в Рогожской слободе и на Хитровом рынке. В центральную пересыльную тюрьму, около Бутырской заставы привезли полтысячи беспаспортных, обоего пола. Федор, хмуро велел:

- Будем чистить город и дальше. К приезду государя императора здесь не должно остаться этой швали.

Змеи, то есть невестки, среди женщин, не было. Федор, глядя на папки со сведениями о регистрации новоприбывших, бессильно понял:

- Ни один пристав не признается, что взял у нее деньги. В городе, с окрестными деревнями, почти миллион человек. Как ее искать? Я даже не знаю, с какими документами сюда явилась эта проклятая мадам Гаспар.

С вокзалов и застав ничего подозрительного не сообщали. Федор, скрепя сердце, заметил на совещании:

- Особый полицейский режим мы снимать не будем. Он останется таким до отъезда его величества. Обратим пристальное внимание на неблагополучные кварталы, - он стал загибать пальцы, - Хитровку, Сухаревку, Грачевку..., И на Рогожскую слободу, разумеется.

У Федора было нехорошее предчувствие. Ему казалось, что змея успела сбежать из города.

- Не будет она оставаться, - Воронцов-Вельяминов стоял, засунув руки в карманы, рассматривая карту Москвы, - она меня видела, знает, что я здесь..., Она не будет рисковать.

Федор зло чиркнул спичкой и закурил: «Хотя она не побоялась с ребенком на руках всю Сибирь пересечь. Девчонкой, двадцати лет от роду. И языка она тогда не знала почти, а сейчас..., - он, как обычно, вздохнул: «Работала бы она на меня, у нас бы ни одного радикала не осталось».

Федор предполагал, что невестка, каким-то образом, догадалась, кто устроил взрыв на Ганновер-сквер. Она приехала в Россию мстить. Федор напомнил себе, что ему нельзя выходить из полицейского управления без кольчуги. Он слишком хорошо знал, на что способна невестка.

- Если я нанял радикалов, - угрюмо сказал себе Федор, - то и она может это сделать. Денег у нее достаточно. Зачем она на открытие памятника явилась? С Достоевским поговорить? Ерунда, у нее нет чувств. Она волчица, по трупам пройдет, а своего добьется, - для чего невестка пришла на Тверской бульвар, знал один Достоевский, но его спрашивать было бесполезно. Писатель ничего не помнил.

Ничего не помнил и сын. Коля рассказал отцу, что пошел прогуляться перед сном, к Москве-реке. Он забыл об образе в кармане пиджака. Коля не успел сдать икону, как было положено, своим коллегам по комиссии, из Священного Синода.

- Это из молельни закрытой, - Коля слабо улыбнулся, - из Рогожской слободы.

- Должно быть, кто-то спугнул грабителей, - подумал Федор, - они только ударить успели. Действительно, добрый самаритянин попался, найти бы его..., - он наклонился и поцеловал сына в лоб:

- Видишь, Коленька, спасла тебя великомученица София и дочери ее. Отдыхай и поправляйся, милый.

Он заметил в лазоревых глазах сына какую-то тень и уверил его:

- Я каждый день приезжать буду. Сам знаешь, - Федор повел рукой, - работы много. Но скоро и ты к нам присоединишься, Коленька. Сашу известить невозможно. У них телеграфа нет, да и не стоит его волновать. Профессор обещал, что ты через неделю встанешь на ноги, - Федор спустился в госпитальный парк. У ограды ждала его бронированная карета, и экипаж сопровождения. В нем сидело шестеро вооруженных полицейских. Он присел на скамью, и закурил, вспоминая зеленые глаза дочери:

- Икону эту надо дома повесить, в нашей часовне. Любаши святая покровительница..., - Федор пообещал себе:

- После венчания, поговорю с Победоносцевым и Лорис-Меликовым о министерском посте. Хочется спокойной жизни. Хотя его величество меня вряд ли отпустит, - император, много раз, упоминал, что чувствует себя в безопасности только под опекой Федора Петровича и его людей. Федор выбросил окурок:

- Ничего. У меня есть охрана. Анну я в имении поселю. Буду приезжать, на выходные, возиться с детьми..., Надо мальчикам невест найти, - он поднялся и пошел к воротам, - незачем тянуть. После траура можно помолвки устраивать, венчания..., Очень красиво, двойное венчание, - Федор, мысленно, перебрал фрейлин покойной императрицы, дочерей своих сослуживцев: «Составлю список, когда закончится визит его величества. Осенью этим займусь». Он сел в карету: «К Бутырской заставе». Федор всегда старалсяприсутствовать на допросах. Он, конечно, не применял физические меры к арестованным. Для этого имелись другие работники.

После ухода отца в палате остался знакомый с детства запах сандала. Коля устало закрыл глаза: «Я в первый раз ему соврал. Нет, не в первый. Во второй».

Когда пропала их мать, отец объяснил, что она враг империи, шпионка. Коля, в одну из ночей, ворочаясь, вспомнил прохладные руки. Мальчик заплакал. Ему захотелось, на одно мгновение, прижаться к ее мягкой груди, услышать тихий голос, певший французскую колыбельную. Саша проснулся и тоже разревелся. Пришел отец, однако они с братом сказали, что им приснился кошмар.

Коля знал, что мать живет в Париже. Она овдовела, у них были сводные брат и сестра. У матери имелся баронский титул, по ее покойному мужу. Он, внезапно, понял, что забыл, как выглядела мать. Поморщившись, юноша отер слезы с глаз.

- Она нас бросила, - твердо сказал себе Коля, - бросила и забыла. Не думай о ней. Жаль, что я не знаю, кто меня спас, - он вспомнил зеленые глаза: «Добрый самаритянин».

Коля коснулся распятия на шее. Юноша носил старый, восьмиконечный крест. Коля подобрал его в одном из закрытых скитов на Керженце. Рядом с разрушенными избами была могила местного старца. Крестьяне до сих пор ходили туда на поклон. Коля, с другими чиновниками, приехал из Нижнего Новгорода по доносу от местного православного священника. Они осматривали разоренные помещения. Коля, нагнувшись, заметил в щели между половиц простой, медный крестик. Юноша не знал, зачем подобрал его, зачем, вернувшись в город, снял золотой крест и надел потускневший. Ему просто не хотелось оставлять крестик в пустых скитских обителях, с выломанными дверями и забитыми наглухо окнами.

- Надо найти Любовь Григорьевну, - Коля провел рукой по щеке. Он носил небольшую, аккуратную бороду. Коле казалось, что он выглядит слишком молодо. С раскольниками, при бороде, проще было разговаривать.

Он опять почувствовал ее поцелуй: Найти, сказать, что я ее люблю..., Хорошо, что я папе ни в чем не признался, - похвалил себя юноша, - незачем его волновать. У него работы много. Может быть..., -Коля окинул взглядом палату, - может быть, она не откажет. Ничего, что она меня старше, что вдова..., - он, охнув, поднялся. Юноша понял, что его костюм унесли.