Золотоглазые - Джон Уиндем

— Здорово! — восхитился я. — Даже во сне такое не приснится!

— Стоит подумать, — заметила Филлис, снова становясь практичной, — где бы и нам раздобыть катер.

К концу лета вода поднялась еще на девять футов, и к середине сентября нас осталось всего шестнадцать человек.

Даже Фредди объявил, что ему надоело убивать время в четырех стенах и он собирается подыскать себе что-нибудь поинтереснее. Вертолет унес его вместе с женой в Йоркшир, а мы остались обдумывать наше собственное положение.

Как ни опротивело нам готовить бодренькие передачи из обливающегося кровью сердца империи, мы оставались на месте, потому что считалось, что они все еще приносят какую-то пользу. Да и все до сих пор работающие радиостанции мира насвистывали примерно одну и ту же песенку.

За два дня до отлета Виттиеров, поздним вечером, мы поймали Нью-Йорк. С высоты Эмпайер Стэйтс Билдинг диктор описывал изумительный вид ночного города: „Башни Манхэттена, как замершие на посту часовые; переливающаяся в лунном свете вода разбивается об их подножия…“ Да, представить такую картину было несложно, но наше воображение рисовало нам уж никак не „часовых“, а скорее обелиски. Дослушав передачу, мы поняли, что нам никогда не сравняться с американцами в живописании картин умирающего города и, прощаясь с Фредди, сказали, что скорее всего тоже оставим Лондон.

Однако две недели спустя, когда мы вновь по прямому проводу услышали его голос, у нас еще не созрело окончательное решение. Да и Фредди не уговаривал нас последовать его примеру.

— Это не пустые слова, Майк, это совет незаинтересованного человека тому, кто может оказаться на сковородке.

— В чем дело, Фредди?

— Понимаешь, если б я так горячо не просился сюда, я б непременно подал прошение о переводе обратно. Черт побери, Майк, оставайся там и ни о чем не жалей!

— Но…

— Подожди минуточку. — Фредди на мгновение исчез. — Порядок! — снова раздался его голос. — Теперь нас никто не подслушивает. Пойми, Майк, здесь — сущий ад. Йоркшир переполнен, жрать нечего, терпение у всех вот-вот лопнет; если через пару дней не вспыхнет гражданская война — я сочту это за чудо. Голодные озлобленные крестьяне думают, что мы сидим у них на шее, но это не так. Оставайся, Майк, не ради себя, так ради Фил.

— Так возвращайся, Фредди! Если все так плохо, на первом же вертолете и возвращайся! Подкупи, в конце концов, пилота.

— Да, наверное. Не понимаю — какого черта нас вообще пустили. Мы здесь никому не нужны, лишние два рта и только. Жди нас следующим рейсом, Майк.

— Удачи тебе, Фредди. Привет жене и Бокеру, если его там еще никто не прикончил.

— О, Бокер здесь и считает, что вода не поднимется выше ста двадцати пяти футов. Он утверждает, что это хорошая новость.

— Еще бы — от него следовало ждать чего-нибудь похлеще! Ну ладно, Фредди, до скорого.

Еще одна супружеская чета, которая собиралась лететь следующим рейсом, осталась, хотя я никому не рассказывал о своем разговоре с Йоркширом.

Мы ждали Фредди два дня, на третий — связались с И-Би-Си, но там ничего не знали о нем — Фредди с женой и вертолетом загадочно исчезли. А поскольку у компании других вертолетов не было, то последняя ниточка нашей связи с Йоркширом оборвалась.

За холодным летом пришла холодная, гнусная осень. Прокатились и тут же заглохли слухи, что вновь появились морские танки! Может быть, танки сочли добычу на пустынных лондонских улицах слишком бедной? Не знаю, но, судя по сообщениям радио, в других районах они, действительно, активизировались.

Фредди оказался недалек от истины — в Йоркшире начались серьезные осложнения. Как-то вечером по радио мы услышали призыв местных властей ко всем лояльно настроенным гражданам поддержать законное правительство и оградить его от возможных попыток насильственного переворота. Но то, как это было подано, не вызывало сомнений, что такая попытка уже состоялась. Стало ясно — это конец. Даже лучший диктор И-Би-Си не смог придать убедительности словам, и весь правительственный призыв выглядел жалкой мешаниной из увещеваний, угроз и молений.

Наша администрация не могла или не хотела ничего прояснять.

— С беспорядками скоро будет покончено, — объявила она, желая пресечь распространившиеся слухи и не допустить антиправительственных настроений.

Мы ответили, что ничто не может вызвать в нас недоверие к законной власти и еще раз запросили о положении в Йоркшире.

Но тут связь неожиданно оборвалась.

Ситуация, когда слышишь весь мир, и никто, никто даже не упомянул о родной Англии, пока не привыкнешь, довольно странная. Из Америки, Канады, Австралии, Кении мы что ни день получали запросы о нашем молчании.

Прежде, отдавая планете свои скудные знания, мы хоть слышали, как наши сообщения потом повторяли зарубежные станции. А теперь мы не понимали, что происходит. Если даже радиовещательные системы обеих корпораций оказались неисправными, то в эфир все равно выходили бы независимые станции Шотландии и Северной Ирландии. Но и от них не было ни звука. Остальному миру, занятому маскировкой собственных трудностей, было не до нас. Правда, однажды мы все-таки услышали голос, бесстрастно говоривший о „L'ecroulement de L'Angleterre“. Что это значит, мы не поняли, но звучало очень зловеще.

Кончилась зима. Лондон, казалось, вымер — можно было пройти целую милю, но так никого и не встретить. Как люди сумели перезимовать, оставалось загадкой. Остатками награбленного?

Естественно, это не тема для расспросов, тем более, когда из-под пальто на тебя смотрит дуло пистолета. Мы и сами давно не расставались с оружием, но ни разу, к счастью, нам не довелось нажать на курок. Странно, но волчьи инстинкты пока не взяли верх над разумной человеческой настороженностью. Случайно встреченные люди делились с нами слухами, сплетнями и некоторыми новостями местного значения. Именно от них мы узнали о плотном враждебном кольце, образовавшемся вокруг Лондона, о том, что окружающие районы объявили себя независимыми государствами и, выдворив беженцев, закрыли границы. Всякого вступившего на их территорию ждет верная смерть.

— Это что! Будет еще хуже! Все так считают, — заверил нас разговорившийся прохожий. — Пока есть запасы, все нормально, главное сейчас — не позволить себя обокрасть какому-то прощелыге. Потом будет наоборот — с ног собьешься, пока отыщешь пройдоху, у которого еще что-то припрятано. Вот где гадко-то станет.

Отметка прилива подобралась к семидесяти пяти футам. По ночам с юго-запада дул пронзительный ледяной ветер, прижимая к крышам бурый дым из печных труб. Запасы угля давно кончились, и люди сжигали в каминах все, что попадалось под руку, — столы, стулья, книги…