Избранные творения - Григорий Нисский

Поелику поприще для борьбы открыто всем, и поприщем служит обыкновенная человеческая жизнь, и на нем один сопротивник — порок, разнообразно в коварных нападениях преодолевающий ратоборствующих; то добрый пестун душ наперед для сего указует тебе на конец твоих подвигов, на украшение из венцев, на приветствие с победой, чтобы, взирая на этот конец, и ты опирался на Победодавца, и уготовлял себе победное провозглашение. Все же те понятия из учения о добродетели, какие из сего следуют, без сомнения, ясны для тех, которые по сему началу смотрят и на последующее. Ибо известно, что сколько в душ страстей, столько у врагов способов привязаться к нам и напасть на нас; помысл, подобно некоему члену души, часто выводится из своего состава, и получает неправильное положение, если человек не приуготовит себя упражнением и не преуспеет достигнуть безопасности и непреткновенности в сих борьбах законным подвижничеством, как говорит Апостол (2 Тим. 2:5), приобретший себе победу, которая есть конец подвигов.

А что еще надписывается вместе с выражением: «в конец»; то служит некоторым наставлением и советом к одержанию победы, и при помощи их не безуспешным остается то, о чем приложено старание. Ибо выражение: «о имущих измтенитися» (Пс. 68) предполагает претворение души в лучшее состояние; значение слова: «маелеф» (Пс. 52) возбуждает подвижника к сильному усердию, указуя на ликостояние после ожидающих нас трудов; ибо так объясняется прочими толковниками самое речение, и «маелеф» переводится словом: ликование. И сие: иметь в виду «тайное», сложить песнь о «возлюбленнем», петь о «заступлении утреннем», иметь пред очами «осьмой» день, взирать на «наследствующую», постараться стать вне сродства Кореева, и это важное повеление Давида: «да не растлиши», которое дал он оруженосцу, устремившемуся на убиение Саула — все сие советует нам слово в образец великодушия сделать столпописанием в душе каждого. И кто вникнет со тщанием, тот во всем сему подобном найдет, что это некие подвижнические уроки, делаемые подвижникам их наставником о том, как кому достигать конца, то есть победы. А также, если при выражении: «в конец» надписывается что либо историческое; то и сие к тому же клонится, а именно, чтобы мы историческими примерами паче укреплялись к борьбам. Вот смысл выражения: «в конец».

Глава 3. (О надписаниях: «псалом», «песнь», «хвала» и «молитва»)

И надписания: «псалом, песнь, хвала, и молитва» — имеют между собою такое различие. «Псалом» есть сладкопение при игре на музыкальном орудии. «Песнь» есть произношение слов при устном пении. «Молитва» есть обращенное к Богу испрашивание чего либо полезного. «Песнь» есть благохваление, возносимое Богу за блага, какие уже имеем. «Хвала» заключает в себе похвалу Божиим чудесам. Ибо похвала есть не иное что, как усиление хвалы.

Но в надписаниях названия сии нередко каким либо сочетанием между собою соединяются так, что из двух названий по соединении делается одно: или «псалом песни» (Пс. 91), или «песнь псалма» (Пс. 82), или «в песнех псалом» (Пс. 66), или, как дознаем у Аввакума, и «молитва с песнию» (Авв. 3:1). Смысл же надписаний сих, по которому возводимся ими к добродетели, есть следующий: псалтирь — такое музыкальное орудие, которое издает звук из верхних частей своего состава, и музыкальное произведение, разыгрываемое на семь орудий, называется псалмом.

Посему увещавающие к добродетели слово самым видом орудия выражает особую мысль: им повелевается, чтобы жизнь твоя была псалмом, который не земными звуками (а под звуками разумею помышления) изглашается, но из горнего и небесного производит чистый и внятный звук. Услышав же песнь, гадательно дознаем видимое благоприличие жизни. Как от музыкальных орудий достигает до слуха один звук сладкопения, самые же речения песнопения не выражаются членораздельными звуками, а в песни бывает то и другое: слышны и склад пения, и вместе с пением выводимая сила речений, которая по всей необходимости бывает неизвестна, когда сладкопение производится одними музыкальными орудиями: так бывает и с упражняющимися в добродетели. Некоторые, вняв умом умозрительному и созерцательному любомудрию о сущем, неявно для многих преуспевают в добродетели, заключая доброе в собственном своем сознании, а которые, по мер рачительности, преуспевают в самом образ жизни, те благоприличием во внешнем, как бы словом каким, обнаруживают и другим благоустройство своего поведения. Посему, когда в добре преуспевает кто тем и другим способом, и любомудрие нравственное сходится с умозрительным, тогда бывает «песнь псалма», или «псалом песни». А когда предметом похвалы бывает что либо одно из сего, тогда или умопредставляемое благо выражается только «псалмом», или нрав и благоприличие в видимом изъясняется песнью.

Песнь же или хвала, соединяемая с песнью, служит уроком для нас не прежде отваживаться на богомыслие, как соделав жизнь свою достойною такого дерзновения. «Некрасна», сказано, «похвала во устнех грешника» (Сир. 15:9). «Грешнику же рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя?» (Пс. 49:16). Также и слова: «молитва с песнею» внушают нам то же, а именно, сперва заботиться о жизни, чтобы не оказаться кому нестройным и разногласным в начинаниях, а потом уже приступать с молитвою к Богу. И мне кажется, что Господь сказавшим Ему: «научи ны молитися» (Лук. 11:1), «подал такую мысль, а именно, что молитва преспевает не словами, а жизнию, когда сказал: аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец небесный» грехи ваши (Мф. 6:14). Когда же пишется просто: «хвала», тогда понятие сие содержит в себе некое свидетельство о восписующем хвалы Богу; потому что не иному кому принадлежит хвалить Бога, а только, как сказано: «хвала Давиду» (Пс. 144); из чего можно дознать, что если и мы соделаемся подобными ему, то получим тогда дерзновение хвалить Бога.

А «в песнех псалом» (Пс. 60) возводит нас в высшее состояние, которое знал и Божественный Апостол, как говорит о себе Коринфянам, что воспевает он то «духом», то «умом» (1 Кор. 14:15). Почему псалмопение, совершаемое умом, объясняет сказанное прежде слово, что видимое должно быть достойно сокровенного, чтобы песнь приводила к догадке о такой мысли. Псалмопение же, совершаемое одним духом, указывает на преимущественное состояние святых, когда приносимое ими Богу лучше изъявления видимым; потому что это, как сказано: «псалом» не в каких либо песнях, выражающих силу умопредставляемого словами, но в песнях, выражаемых не словом. А это, по моему суждению, урок нам, что надлежит знать о песни. Ибо дознаем, что жизнь высокая, мудрствование о горнем, возбуждение нашего орудья помышлениями небесными и выспренними есть песнь Богу, преуспевающая не силою слов, но превосходною жизнью.

А когда к слову: «в песнех» Пророк приписывает слово: «разума» (Пс. 53:54), тогда, мне кажется, подает некий совет, не без рассуждения избирать речения, употребляемые в славословие Богу, чтобы в неосмотрительном каком либо стремлении, даже не приметив того, не приписать Божию величию неприличных понятий. Такова, например, мысль, что награды живущим по Богу состоят в благополучии настоящей жизни: таково мнение, будто бы и по суду Божью прекрасно то, что таковым кажется человеческому чувству. Можно найти и много подобных сим мыслей, допускаемых неразумными в их понятиях о Боге. А тебе потребен разум знать о Нем только то, что, будучи произнесено, не послужит в хулу. Приличное служит Ему в похвалу выше того, что может быть изобретено человеческим естеством. Для нас же так вожделенно найти и не то, что должно о Нем знать, но то, что не может Он быть сравниваем ни с чем отличным от Него.

Что разумеем мы о хвале Давиду, а именно, что тому только, кто подобен ему, принадлежит хвала Божия, то же, кажется мне, должно знать и о молитве, когда услышим слова: «молитва Давиду», а именно, что должно и нам стараться жизнь свою уподобить его жизни, чтобы приобрести дерзновение молиться.

Так должно сказать и о надписании: «молитва нищаго, егда уныет, и пред Господем пролиет моление свое» (Пс. 101). Потребно нам усильное восхождение к Богу, чтобы уразуметь, в чем мы обнищали; ибо не придем в вожделение истинных благ, если не поймем своей в них нищеты. Но каким–то одушевленным и внутренним соделается глас молитвы, когда узнаем, в чем мы обнищали, когда придем в уныние от замедления в исполнении желаемого, и в таком случае изольется моление наше, вместо слов, слезами из очей.

Так понимай и надписание: «молитва Моисея человека Божия» (Пс. 89), а именно, что приступит к Богу с молитвою можно не иначе, как разве кто, отрешась от сего мера, соделается человеком единого Бога.

Глава 4. (О надписании «о изменитися хотящих»)

Надписание же: «о изменитися хотящих» (Пс. 59), по моему мнению, имеет тот смысл, что одно Божие естество не подлежит превратности и изменению; потому что, как недопускающее вовсе зла, не имеет, на что и воспользоваться сим превращением; в лучшее превратиться Оно не может, нет ничего такого, для чего допустило бы Оно изменение; так как нет ничего, что было бы лучше Его, и во что могло бы Оно перемениться. Но мы — люди, подлежа превратности и изменяемости, по изменчивой деятельности в том и другом, делаемся или худшими, или лучшими: — худшими, когда удаляемся от общения с добром, и опять лучшими, когда, изменяясь, возвращаемся к лучшему.