Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

На следующий день к нам снова зашла группа «старых», новых эмигрантов в Америке, г-н Д. Далин с женой и г-н Б. И. Николаевский, Ю. Д. Денике. Г-н Далин сразу сообщил нам, что у них есть сведения о том, что наше положение действительно очень опасное, и что нас в любой момент могут выдать советскому правительству, и что как будто эти сведения они получили уже прямо из Вашингтона.

— Я не думаю, что американское правительство решило вернуть наши трупы советскому правительству, — во всяком случае, мы живыми ни в чьи руки не сдадимся, — с горечью заявила я. — Так и передайте тем, откуда эти слухи идут.

Услышав, что мы контракт не подписали, они вновь с удесятеренной силой, с испугом принялись уговаривать нас:

— Срок вашей транзитной визы окончится, и вас выдадут эмиграционным властям. Кстати, незадолго до вас были выданы советские матросы, бежавшие с советского корабля. Не говоря уже о тех душераздирающих сценах, которые до сих пор происходят в Европе, где советских граждан, очутившихся по тем или иным причинам в Европе и боявшихся вернуться в Советский Союз, даже забаррикадировавшихся, пытавшихся покончить жизнь самоубийством, истекающих кровью, вылавливали, бросали, как бревна, в машины и увозили. И все это происходило с помощью союзников — Великобритании и США.

Страх этих людей легко можно было понять — все это происходило у них на глазах в высококультурной, цивилизованной Европе.

— Отнеситесь к этому серьезно, — упрашивали они нас, — как только ваша виза окончится, американские эмиграционные власти могут вас арестовать, отправить в тюрьму на «Эллис-Айленд» («Остров слез») и немедленно выслать из страны или выдать советскому правительству.

Мы чувствовали себя как люди, загнанные в западню, из которой у нас, по их словам, никакого выхода нет. Получалось, что и американское правительство, под защиту которого мы пытаемся попасть, — наш злейший враг. Туда нам и нос совать не следует.

В это время появились Ричмонд и Моррис. В этой паре Ричмонд всегда выступал как заправский бизнесмен, а Моррис, как секретарь конгрессмена Кудрина, стоял в стороне.

Мы им заявили, что даже в нашем безвыходном положении мы не можем взять на себя такие кабальные обязательства, не зная, что может произойти с нами в любой момент. Мы категорически отказываемся подписать этот контракт, и они могут считать себя свободными.

И тут Ричмонд заявил:

— Мы готовы внести в контракт поправки. Вычеркнем профессиональные заработки и оставим только 50 % литературных на 1 год.

Кирилл обратил их внимание, что в этом контракте не сказано ничего об их собственных обязательствах по вопросу нашей легализации, и предложил внести этот пункт в контракт.

— Что вы, что вы, — запротестовали в один голос Ричмонд и Моррис. — Вносить этот пункт в этот контракт неэтично. Мы джентльмены, в ранее подписанных нами документах ясно сказано, что мы являемся адвокатами по вашей легализации.

Положение, в котором находились мы, мягко говоря, было ужасное. Делать было нечего, мы снова решили: чужая страна, чужие нравы — и подписали.

— Но это ведь не все, они позже нас замучают, — сказала я, и как в воду глядела.

Наше состояние от всего происходившего вокруг нас и того беспросветного, опасного положения, в котором мы находились, и стремление всех наших знакомых не успокоить, а нагнать на нас как можно больше страха могло свести с ума кого угодно.

В тупике

Все время после нашего выступления в печати и особенно после требования советского правительства о нашей выдаче, корреспонденты буквально осаждали адвокатов, настоятельно требуя от них созвать пресс-конференцию с нами.

Мы упорно отказывались от пресс-конференции, не хотели отвечать на дурацкие вопросы, которые (по нашему опыту в советском посольстве) обычно в таких случаях задаются, и особенно не хотели появления наших фотографий и фотографий детей в печати, на чем настаивали адвокаты. Отдать детей в частную школу у нас не было средств, а в обычной «паблик скул», то есть в обычной городской школе, я боялась каких-либо инцидентов.

Я вспоминала, как на нашем пароходе плакала жена ехавшего в Канаду дипломата. И я в недоумении спрашивала у нее, о чем она так сокрушается.

Она сказала, что они уже были здесь раньше, как только установились дипломатические отношения с Америкой, и у нее остались горькие вспоминания, как ее сына избивали и как над ним измывались американские мальчишки за то, что он был «комми» — советский. Дети дипломатов тогда ходили в общие американские школы, своих школ еще здесь не было. Сын ее сейчас погиб на фронте.

Нас в это время все уговаривали, что мы должны как можно больше печатать о себе и стараться не вылезать из «паблисити», это необходимо, чтобы вызвать симпатию и сострадание американской публики. Вот этих самых «паблисити» мы и боялись как огня.

Наконец мы скрепя сердце согласились на пресс-конференцию при условии отсутствия фотографов.

Пресс-конференция

13 января состоялась пресс-конференция в конторе «Хочвальд, Моррис, Ричмонд, Эсквайр» Эксчендж-плейс, 40, Нью-Йорк. Переводчиком был незнакомый нам г-н Сол Левитас. Очевидно, наши адвокаты были так недовольны «принцесс» Голицыной, что они не хотели ее присутствия, несмотря на то что мы об этом просили. Они также настояли на присутствии на этой пресс-конференции наших детей.

В числе вопросов были вопросы приблизительно такого уровня:

— Почему вы не носите обручальные кольца? Они что, запрещены в Советском Союзе?

— Запрещать — никто не запрещал. По-моему, кто хочет, тот носит.

— Разрешают ли в Советском Союзе читать иностранную литературу?

— С детства, — ответила я. — Вот, например, наша дочь в 7 лет по дороге из Москвы во Владивосток читала «Всадника без головы» Майна Рида. Правда, эту книгу на таможне, к ее великому огорчению, таможенник изъял. Но я уверена, не по политическим мотивам, а просто, по-видимому, самому хотелось прочитать. Так как тут же рядом лежала моя книга «300-летие дома Романовых», и никто не обратил на нее никакого внимания.

А один из журналистов (даже не помню сейчас, в какой газете) умудрился написать, что остались мы в Америке, увлекаясь чтением произведений Майна Рида и Джека Лондона.

Когда закончилась пресс-конференция, мы попросили вывести нас на улицу к такси с черного входа, чтобы избежать встречи с толпой фотографов и журналистов, не попавших в контору к адвокатам и ожидавших нас у главного выхода на улице.

Газеты писали: «Пресс-конференция проходила в элегантном офисе мистера Ричмонда». От чего он тоже был в восторге — это была реклама их фирмы вообще и его имени в частности. Господи, до чего же все здесь падкие на «паблисити» по любому поводу. Помню даже такой случай: когда американская полиция нагрянула в какой-то дом терпимости на пятой авеню в Нью-Йорке, все его обитательницы старались попасть в прессу и на глаза фотографам.