Том 11. Неопубликованное. Публицистика - Аркадий Стругацкий

Однако — по порядку. Вернемся на несколько дней назад: нужно ведь еще обменяться с этим вывернутым наизнанку миром хотя бы рисунками, ибо слов пока нет…

ВТОРАЯ ЗАПОВЕДЬ

«— По-моему, это схема Мира… — Да, возможно… Я слыхал про такое безумие… Такого животного Гай не знал, но он понял одно: это уже не был детский рисунок. Нарисовано было здорово, просто замечательно. Даже смотреть страшновато… А псих не унимался. Теперь он рисовал уже не животное, а явно какой-то аппарат, похожий на большую прозрачную мину. Внутри мины он очень ловко изобразил сидящего человечка…

…Максим рисовал много, охотно и с удовольствием… животных и людей, чертил таблицы и диаграммы, воспроизводил анатомические разрезы…»

ТРЕТЬЯ ЗАПОВЕДЬ

«Сейчас бы принять ионный душ, подумал Максим, да выскочить нагишом в сад, да не в этот паршивый, полусгнивший, серый от гари, а в наш, где-нибудь под Ленинградом, на Карельском перешейке, да пробежать вокруг озера километров пятнадцать во весь опор, во всю силу, да переплыть озеро, а потом минут двадцать походить по дну, чтобы поупражнять легкие, полазить среди скользких подводных валунов…»

Мало пользы для душевного состояния нового Робинзона в том, чтобы вот так, напрасно поминать свои святыни, свой рай… Свою веру. Зря он это…

И даже не потому, в первую очередь, зря, что такое вот, суетное поминание рая способно лишь подорвать столь ценимую юным суперменом готовность преодолевать трудности. Главная ошибка в том, что в голове его — уже НЕ воспоминания. Но — МЕЧТА. Ибо идеализированная картина сия ушла из жизни Максима навсегда. Он (как и его создатели) никогда уже не вернется в мир Полудня, где для тренировки молодых сил и эмоций ничего, кроме спорта, просто-таки нет. В Полдень нет и не может быть возврата прежде всего потому, что он более не существует. Нет. Не так. Хуже. Его и не было. Мечта. Вера… «Он попытался представить себе Землю, но у него ничего не получилось, только было странно думать, что где-то есть чистые веселые города, много добрых умных людей, все друг другу доверяют». ТАКОЙ Полдень — пройденный этап. В дальнейшем — и не только в «мире наизнанку», но и вернувшись на Землю, — Каммерер будет встречаться не с одними лишь веселыми, красивыми и счастливыми коммунарами. Но — с РАЗНЫМИ людьми. В том числе — с плохими. Вредными. Опасными как для Дела, так и для него и его друзей лично. А рай… Что ж, на то и вера, чтобы оставаться в душе адепта светлым и неприкосновенным источником сил и терпения. Мечтой. И не быть поминаемой напрасно…

ЧЕТВЕРТАЯ ЗАПОВЕДЬ

Будучи землянином, Максим не был фанатиком дела, напротив, закончив работу, как мы знаем, он любил и умел со вкусом отдыхать. Здесь же, на Саракше, он отдыхать разучился. Раз и навсегда… «Десять суток я здесь, а ничего еще не сделано…» Максим — больше не коммунар, он — строитель будущей коммуны, то есть — борец. Герой… А герой не работает, герой — совершает подвиги. Ему не до отдыха.

ПЯТАЯ ЗАПОВЕДЬ

«Он все время видел маму, как ей сообщают: „Ваш сын пропал без вести“, и какое у нее лицо, и как отец трет себе щеки и растерянно озирается, и как им холодно и пусто… Нет, сказал он себе. Об этом думать не разрешается. О чем угодно, только не об этом, иначе у меня ничего не получится. Приказываю и запрещаю. Приказываю не думать и запрещаю думать. Все».

Мало, выходит, отринуть и забыть тот рай, откуда ты вышел, мало забыть свою веру. Мало и просто научиться видеть и понимать новых богов… Надо еще железной рукой отрезать себя от тех якорей, которые удерживают твою связь с прошлым, делают слабее. В том числе — забыть отца своего и мать свою…

(Впрочем, ведь и Тот, который не мир пришел принести на Землю, но меч, тоже требовал разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее…)

ШЕСТАЯ ЗАПОВЕДЬ

Шаг шестой — и последний. Собственно инициация. Причащение к новой вере. Кровью.

«…Он знал, что поступил так, как должен был поступить, и сделал то, что должен был сделать, — ни каплей больше, ни каплей меньше… и он понимал теперь, что это все-таки люди, а не обезьяны и не панцирные волки, хотя дыхание их было зловонно, прикосновения — грязны, а намерения — хищны и отвратительны. И все-таки он испытывал какое-то сожаление и ощущал потерю, словно потерял некую чистоту, словно потерял неотъемлемый кусочек души прежнего Максима, и знал, что прежний Максим исчез навсегда, и от этого ему было немножко горько, и это будило в нем какую-то незнакомую гордость…»

Итак, Рубикон перейден и мосты сожжены. На этом можно прекратить отсчет, ибо перешагивать через оставшиеся четыре заповеди нет никакой необходимости: новый Прогрессор прошел полную инициацию и готов идти дальше, до конца. Включая и ту часть Пути, которая пройдет по родной Земле. Отныне Максим Каммерер делит людей Саракша (а в дальнейшем — и всех разумных во Вселенной) на своих и чужих. Жестко и однозначно. Он больше не походит на «перепонку» космического корабля землян, которая без разграничения «свой-чужой» пропускает любого гуманоида. На Ковчеге такая преграда оказалась «правильной» — впустила в корабль Малыша. На Саракше она подвела бы своих создателей наверняка. Впрочем, «программа» (иначе говоря — архетип) у землянина заложена от рождения и ничуть не повреждена. Чтобы запустить ее в действие, достаточно было только ударить в его присутствии женщину. И — перепонка закрылась. Не нужны Максиму уже ни прелюбодеяние (собственно, даже специально подготовленный профессионал, дон Румата Эсторский, так и не научился преступать эту заповедь), ни кража (хотя в будущем для Прогрессора Каммерера это уже не проблема, как, впрочем, и лжесвидетельство — даже перед «своими» — ради дела), ни желание имущества ближнего… Начиная с этого момента Мак полностью отрекается от детских (в самом высоком и чистом смысле этого слова) представлений об «интересной жизни», перестает быть человеком играющим и вливается в число тех, кто ищет настоящего дела в реальном, отнюдь не совершенном мире. В мире, который, между прочим, надо еще и спасать. Этот Мир Наизнанку — отныне и надолго — его новый дом. Со своими богами и кумирами, со своей, отнюдь не Полуденной, любовью, с простой и ясной ненавистью. Фантастика кончилась. Наступил час реализма.

II

Итак, с самого начала «Обитаемого острова» фантастичность повествования проявляется фактически только в том, ЧТО принес Мак, новенький, еще не тронутый реальностью Саракша, — оттуда, из сказочного Полудня. А принес он не межзвездный корабль и не позитронные эмиттеры, но — себя самого. Вспомним: Максим Каммерер — вполне обычный землянин, отнюдь не из самых-самых. Даже как бы и второсортный. При этом, однако, не будучи писателем, он обладает чувством языка на уровне приличного журналиста. Не художник, но рисует почти профессионально. Не музыкант, но… А память, а способность к обучению! Не говоря уж о физической подготовке, психомассаже и субаксе — умении «проскальзывать между секундами». И все эти суперменские (с точки зрения жителя Саракша, а следовательно, — и нашей) качества — всего лишь качества самого обычного землянина. (В дальнейшем, уже на той, новой Земле, описанной в «Жуке в муравейнике», картина всеобщего суперменства куда-то, к счастью, девается.) Но главное, разумеется, не в субаксе или умении рисовать. Главное — в моральном кодексе жителя Рая Для Благородных.