Еврипид: Полное собрание трагедий в одном томе - "Еврипид"

мифа, на царство Пелея, во время отсутствия Ахилла, напал Акаст, царь

фессалийского города Иолка.

Ст. 1212 сл. Ты матери... украсить дай себя. - То есть дай Гекубе,

матери твоего отца, обрядить тебя в отцовское добро, по праву тебе принадле-

жащее.

Ст. 1224 сл. ...щит хитреца и труса - Одиссея. - Намек на присуждение

Одиссею, в обход более храброго Аякса, доспехов погибшего Ахилла.

Ст. 1246. Идите же... - Приказание, явно противоречащее словам

Талфибия, готового взять погребение на себя. См; ст. 1147 сл., 1153.

Ст. 1256-1259. Некоторые рукописи и издания отдают и эти стихи Корифею,

для которого анапесты более свойственны, чем для Гекубы.

Ст. 1287-1301. Симметрия строф в оригинале не вполне достоверна.

В.Н. Ярхо

В.Н.Ярхо.

Драматургия Еврипида и конец античной героической трагедии

----------------------------------------------------------------------------

Еврипид. Трагедии. В 2 томах. Т. 1.

"Литературные памятники", М., Наука, Ладомир, 1999

OCR Бычков М.Н.

----------------------------------------------------------------------------

Трагичнейшим из поэтов назвал Еврипида Аристотель, и многовековая

посмертная слава последнего из триады великих афинских трагиков,

по-видимому, целиком подтверждает справедливость подобной оценки: во всех

странах мира до сих пор потрясают зрителей страдания Медеи, Электры,

троянских пленниц. Тот же Аристотель считал главным признаком трагического

героя благородство, и в мировом театре найдется немного образов, способных

поспорить в чистоте и благородстве с Ипполитом, в искренности

самопожертвования - с Алькестой {Это имя, как и название трагедии,

правильнее было бы передать по-русски "Алкестида", мы придерживаемся здесь

формы "Алькеста", чтобы избежать разнобоя с переводом Ин. Анненского,

избравшего последнее чтение.} или Ифигенией. В творениях Еврипида

древнегреческая драма, несомненно, достигла вершины трагизма, глубочайшего

пафоса и проникновеннейшей человечности. Поэтому, говоря о кризисе

героической трагедии в драматургии Еврипида, мы не собираемся ставить это в

вину великому афинскому поэту, как никому не придет в голову преуменьшать

величие Рабле или Шекспира из-за того, что им довелось пережить и отразить в

своем творчестве кризис ренессансного мировоззрения, - может быть, писатели,

которые запечатлевают в своих произведениях сложность исторического пути

человечества, как раз потому особенно дороги и близки их далеким потомкам.

Еврипид, несомненно, находится в ряду таких творцов, но если мы хотим

оценить его истинное значение для нас, мы должны понять, какое место он

занимал в культуре своего времени, и в частности в развитии античной драмы,

- тогда выяснится, почему конец античной героической трагедии оказался

началом для многих линий не только античного, но и общеевропейского

литературного процесса.

"1 "

Год рождения Еврипида не известен достаточно достоверно. Античное

предание, по которому он родился в день битвы при Саламине, представляет

лишь искусственную конструкцию, связывающую имя третьего великого трагика с

именами его предшественников, - поскольку Эсхил в самом деле участвовал в

Саламинском сражении, а шестнадцатилетний Софокл выступал в хоре юношей,

прославлявших одержанную победу. Тем не менее эллинистические историки,

очень любившие, чтобы события из жизни великих людей вступали между собой в

какое-либо хронологическое взаимодействие, без особой ошибки могли

рассматривать Еврипида как представителя третьего поколения афинских

трагиков: его творчество действительно составляло третий этап в развитии

афинской трагедии; первые два вполне обоснованно связывали с драматургией

Эсхила и Софокла.

Хотя Еврипид был моложе Софокла всего на двенадцать лет (он родился

скорее всего в 484 г. до н. э.), эта разница в возрасте оказалась в

значительной степени решающей для формирования его мировоззрения. Детство

Софокла было овеяно легендарной славой марафонских бойцов, впервые

сокрушивших могущество персов. Десятилетие между Марафоном (490 г. до н. э.)

и морским сражением при Саламине (480 г. до н. э.) прошло в Афинах не без

внутренних конфликтов, но в конечном результате победа греческого флота (с

участием многочисленных афинских кораблей) над персами естественным образом

воспринималась как завершение дела, начатого на Марафонской равнине. Сияние

славы, увенчавшей победителей, озаряло юношеские годы Софокла, который, как

и большинство его современников, видел в успехах своих соотечественников

результат благоволения к Афинам могущественных олимпийских богов. До конца

своих дней Софокл верил, что божественное покровительство никогда не покинет

афинян, и эта вера даже в годы самых тяжелых испытаний помогала ему

сохранять убеждение в устойчивости и гармонии существующего мира. Этим

объясняется - при всей глубине возникающих в его трагедиях нравственных кон-

фликтов - та классическая ясность линий и скульптурная пластичность образов,

которые до сих пор восхищают в Софокле читателя и зрителя. С Еврипидом дело

обстояло иначе.

Победа при Саламине, создавшая исключительно благоприятные предпосылки

для роста внешнеполитического авторитета Афин, не сразу привела к столь же

заметному укреплению их внутреннего положения. Противоречия между

реакционной землевладельческой аристократией и набирающей силы демократией

не раз выливались в острые политические схватки, в результате которых не од-

ному государственному деятелю, известному своими заслугами перед отечеством,

пришлось навсегда покинуть арену общественной борьбы. Только к середине

сороковых годов V века новому вождю демократов Периклу удалось основательно

потеснить своих политических противников и более чем на пятнадцать лет

встать во главе афинского государства; этот период, совпавший с порой

высочайшего внутреннего расцвета Греции, до сих пор носит название "века

Перикла".

Но и "век Перикла" оказался очень непродолжительным: разгоревшаяся в

431 году Пелопоннесская война между двумя крупнейшими греческими

государствами - Афинами и Спартой, каждое из которых возглавляло коалицию

союзников, - выявила новые противоречия внутри афинской демократии. В то

время как ее торгово-ремесленная верхушка, заинтересованная во внешней

экспансии, стремилась к войне "до победного конца" и находила себе поддержку

среди ремесленников, производивших оружие, и в беднейших слоях демоса,

обслуживавших морской флот, основная масса аттического крестьянства страдала

от опустошительных набегов спартанцев и чем дальше, тем больше тяготилась

войной и связанными с ней жертвами; голос этой части афинских граждан мы

можем до сих пор слышать в комедиях Аристофана. Внутренний разлад среди

афинян достиг в последнее десятилетие Пелопоннесской войны такой глубины,

что олигархам дважды, хотя и ненадолго, удавалось захватить в свои руки

власть (в 411 и 404 гг.) и установить режим неограниченного террора.

Если попытки реакционных кругов сокрушить афинскую демократию извне не

имели еще в это время серьезного успеха, то гораздо более опасными для нее

были те идейные процессы, которые грозили разрушить ее изнутри. Дело в том,

что, возникши в конечном счете из общинно-родового строя, афинская

демократия сохраняла в своем мировоззрении многие черты