Ожерелье королевы - Александр Дюма

– Вы – секретарь Бретон, – произнесла она, – но кто эти двое, ваши помощники?

Секретарь хотел было ответить, но тюремщик, опережая его намерение, многозначительным тоном, в котором угадывались опаска и сострадание, шепнул ему на ухо:

– Не говорите ей!

Жанна услышала; она взглянула на обоих мужчин внимательнее, чем прежде. Ее удивило, что один из них одет в серый, стального цвета, кафтан с железными пуговицами, а другой в куртку на голое тело и колпак; внимание Жанны привлек странный фартук, которым был повязан этот второй человек: во многих местах он был прожжен и покрыт пятнами масла и крови. Она попятилась. Казалось, она собралась в комок перед мощным прыжком..

Секретарь, приблизившись, обратился к ней:

– Прошу вас, сударыня, станьте на колени.

– На колени? – возопила Жанна. – Мне? Мне, Валуа, стать на колени?

– Таков приказ, сударыня, – с поклоном отвечал секретарь.

– Позвольте, – возразила Жанна с недоброй улыбкой, – вы, сударь, не знаете закона, и мне придется, как видно, вас просветить. На колени становятся только в случае публичного покаяния.

– Что же дальше, сударыня?

– Что дальше? Публичное покаяние приносят только приговоренные к позорному наказанию. А изгнание, насколько мне известно, по французским законам не считается позорным наказанием.

– Я не говорил, сударыня, что вы приговорены к изгнанию, – печально и сурово возразил секретарь.

– Так к чему же? – негодуя, воскликнула Жанна. – К чему я приговорена?

– Узнаете, когда выслушаете приговор, сударыня, а для этого вам прежде всего следует стать на колени.

– Никогда! Никогда!

– Сударыня, таков первый пункт полученных мною инструкций.

– Никогда! Слышите, никогда!

– Сударыня, в приказе предусмотрено, что в случае, если осужденная откажется стать на колени…

Ну?

– Ее следует принудить силой.

– Силой? Женщину?

– Женщина так же, как мужчина, обязана уважать короля и правосудие.

– И королеву, не правда ли? – яростно выкрикнула Жанна. – Я узнаю здесь враждебную руку женщины!

– Напрасно вы вините королеву, сударыня; ее величество не имеет никакого отношения к приговорам, которые выносит суд. Итак, сударыня, заклинаю вас, избавьте нас от необходимости применить насилие. На колени!

– Никогда! Никогда! Никогда!

Секретарь свернул свои бумаги и извлек из кармана еще один, весьма объемистый документ, который был у него заготовлен на случай неповиновения.

Он огласил по всей форме составленный приказ генерального прокурора о том, что представителям власти надлежит силою поставить на колени приговоренную в случае ее отказа исполнить это добровольно; таково требование правосудия.

Жанна забилась в угол камеры, в страхе ища глазами представителей власти, она вообразила, что сейчас войдут солдаты со штыками, которые остались за дверью.

Но секретарь не стал отворять дверь; он подал знак двум своим спутникам, о которых мы уже упоминали; эти двое невозмутимо приблизились, приземистые, непоколебимые, подобные таранам, пробивающим крепостные стены во время осады.

Они схватили Жанну под руки и выволокли ее на середину камеры, не слушая стонов и воплей.

Секретарь сел и стал ждать; лицо его было бесстрастно.

Жанна не заметила, что, покуда ее волокли, тело ее приняло почти коленопреклоненное положение. Она спохватилась только после того, как секретарь сказал:

– Так будет в самый раз.

Но пружина тут же распрямилась, и Жанна вскочила с пола прямо в объятия державших ее людей.

– Напрасно вы так кричите, – заметил секретарь, – снаружи вас все равно не слышно, а кроме того, вы не услышите, как я буду читать приговор.

– Позвольте мне слушать стоя, и я замолчу, – задыхаясь, отвечала Жанна.

– Наказание кнутом считается позорным, – возразил секретарь, – а посему осужденный должен стать на колени.

– Кнутом? – взвыла Жанна. – Кнутом? Вы сказали – кнутом, негодяй?

И она разразилась такими воплями и бранью, что тюремщик, секретарь и двое его помощников были оглушены; все эти мужчины, растерянные, обезумевшие, хотели теперь только одного – усмирить силу силой.

Они набросились на Жанну и повалили ее, но она отчаянно отбивалась. Они заставляли ее согнуть ноги в коленях, а она напрягалась; мускулы ее стали словно каменные.

Она билась в руках своих мучителей, сучила ногами в воздухе и размахивала руками, нанося стражам закона весьма ощутимые удары.

Тогда они разделили обязанности: один держал ее ноги, зажав их как в тисках; а другие стиснули запястья; потом они крикнули секретарю:

– Читайте, читайте приговор, господин секретарь, иначе мы никогда не покончим с этой бесноватой!

Я ни за что не позволю читать приговор, осуждающий меня на позор! – прокричала Жанна, сопротивляясь с нечеловеческой силой. И, подтверждая угрозу делом, она заглушила голос секретаря такими пронзительными воплями и стонами, что не расслышала ни единого слова из того, что он читал.

Окончив чтение, он сложил бумаги и спрятал их обратно в карман.

Полагая, что все уже позади, Жанна постаралась собраться с силами, чтобы и дальше ни в чем не уступать этим людям. Она прекратила вопли и разразилась неудержимым хохотом.

– И приговор будет приведен в исполнение, – безмятежно продолжил секретарь, завершая чтение обычными словами, – на площади, предназначенной для публичных наказаний.

– Публично! – простонала несчастная.

– Заплечный мастер, передаю вам эту женщину, – заключил секретарь, обращаясь к человеку в кожаном фартуке.

– Кто это? – вскричала Жанна в последнем порыве страха и ярости.

– Палач, – с поклоном ответствовал секретарь, расправляя свои манжеты.

Не успел секретарь договорить, как оба мучителя схватили Жанну и поволокли ее в сторону той галереи, которую она приметила раньше. Сил человеческих недостает описать сопротивление, какое она при этом оказала. Эта женщина, в прежней жизни падавшая в обморок от царапины, вот уже час противостояла насилию и рукоприкладству палача и его подручного; пока ее тащили к двери, она ни на мгновение не переставала испускать вопли, от которых кровь стыла в жилах.

У выхода из узкого коридора собрались солдаты, удерживавшие толпу; коридор упирался прямо в небольшую площадь, называвшуюся Двором правосудия, где собралось две-три тысячи зрителей, привлеченных сюда любопытством за то время, пока возводили эшафот и делали необходимые приготовления.

На помосте высотой приблизительно в восемь футов возвышался столб с укрепленными на нем железными кольцами; на верху столба виднелась надпись, но надпись эту стараниями секретаря суда, которому, несомненно, были даны соответствующие распоряжения, было почти невозможно разобрать.