Джозеф Антон - Салман Рушди

Без четверти восемь вечера они с Зафаром вошли в за отеля «Оберой», где должны были вручать Писательскую премию Содружества, и с той минуты до самого их отъезда из Индии празднование не прекращалось. Их окружили журналисты и фотографы, сияя совершенно нежурналистскими улыбками. Сквозь кольцо прессы прорывались друзья, чтобы их обнять. Актер Рошан Сет, у которого недавно были серьезные проблемы с сердцем, сказал, заключив его объятия: «Надо же, яар[273], нас обоих к смерти приговорили, а мы живы и сильны». Видная колумнистка Амита Малик, подруга его семьи со старых бомбейских времен, вначале приняла Зафара за телохранителя его отца (к восторгу Зафара), но потом чудесно рассказывала о прошлом, хвалила остроумие Аниса Рушди, его способность дать быстрый, хлесткий ответ, и вспоминала про Хамида, любимого брата Негин, очень давно умершего молодым. Талантливые молодые писатели — Радж Камал Джха, Намита Гокхале, Шона Сингх Болдуин, — подходя, говорили ему приятные слова о значении его книг для их литературной работы. Одна из гранд-дам англоязычной индийской литературы, романистка Наянтара Сахгал, сжала его ладони и прошептала ему: «Добро пожаловать домой». Тем временем Зафар, которого интервьюировали телевизионщики, трогательно говорил, как он рад, что приехал. Сердце его отца было переполнено. Он не осмеливался ожидать такого приема: полиция заразила его своими опасениями, и внутри себя он возвел защиту от многих видов разочарования. Но теперь все защитные сооружения рухнули, и счастье поднялось в нем как тропическое рассветное солнце, стремительное, слепящее, жаркое. Индия вновь стала его страной. Не часто в жизни бывает так, что ты получаешь то, чего желаешь всем сердцем.

Он не получил Писательскую премию Содружества — она досталась Дж. М. Кутзее. Но то, что происходило, было скорее вечером по случаю возвращения изгнанника, чем церемонией награждения. РУШДИ В ИНДИИ: ТОЛЬКО РАДОСТЬ, ОГРОМНАЯ РАДОСТЬ. Как видно по этому безмерно теплому заголовку на первой странице «Индиан экспресс», настроение вечера передалось и СМИ, заглушая единичные голоса недовольных. Во всех своих разговорах с прессой он старался не трогать старых ран, он заверял индийских мусульман, что не является и никогда не был их врагом, подчеркивал, что приехал в Индию восстановить разорванные связи и начать, так сказать, новую главу. Газета «Эйшен эйдж» вторила ему: «Давайте перевернем страницу». Журнал «Аутлук» порадовался тому, что Индия «в какой-то мере загладила свою вину перед ним — ведь она первой запретила „Шайтанские аяты“ и тем самым дала толчок мучительным преследованиям, которым он подвергся». Газета «Пайонир» выразила удовлетворение тем, что Индия снова поддержала «демократические ценности и право личности на высказывание собственных мнений». Она же — в менее возвышенном ключе — незаслуженно, но восхитительно обвинила его в том, что он «превратил изысканных столичных дам в хихикающих школьниц», говоривших своим мужчинам: «Милый, он даст сотню очков вперед любому смазливому качку Болливуда». Трогательней всех написал Дилип Падгаонкар в «Таймс оф Индиа»: «Он примирился с Индией, а Индия — с ним… С ним произошло нечто возвышенное, благодаря чему он, надо надеяться, сможет продолжать гипнотизировать нас своими историями. Он вернулся туда, где всегда было его сердце. Он вернулся домой». В «Хиндустан таймс» появилась редакционная статья, озаглавленная: ОТМЕНИТЕ ЗАПРЕТ. Этот призыв звучал во многих СМИ. В «Таймс оф Индиа» за отмену запрета в числе ряда интеллектуалов высказался исследователь ислама. 75 % участников опроса, проведенного электронными СМИ, были за то, чтобы наконец-таки разрешить свободное распространение в Индии «Шайтанских аятов».

Виджай устроил для него прощальную вечеринку. На нее пришли две его тети-актрисы, Узра Батт и ее сестра Зохра Сегал с дочерью Зохры Киран Сегал, одним из известнейших в стране мастеров и преподавателей индийского классического танца одисси. Родственников из этой ветви семьи отличал юмор вплоть до шутовства, острый язык и озорной глаз. Узра и Зохра были гранд-дамами индийского театра, а что касается Киран, все были в нее хоть немножко да влюблены — кто раньше, кто позже. В шестидесятые годы Зохра и Киран жили в Лондоне, где занимали квартиру в Хэмпстеде, и во время учебы в Рагби он иногда проводил каникулы, ночуя в их свободной спальне рядом со спальней Киран, на двери которой красовался большой предостерегающий знак: череп и кости. В той же свободной комнате в те же годы порой ночевали Виджай Шанкардасс и Рошан Сет. Каждый из троих с грустью поглядывал на череп и кости, но никто ни разу не посмел ослушаться знака.

— Я много лет не видел, как ты танцуешь, — пожаловался он Киран.

— Приезжай поскорее опять, — сказала Киран. — Тогда увидишь.

Однажды, в давние времена, на берегу волшебной реки жили мальчик Милан и его папа. Поплывешь вверх по течению — и чем ближе к истоку, тем моложе станешь. Поплывешь вниз — станешь старше. А если двинешься вбок, по одному из многих притоков, — смотри в оба! Можешь превратиться в кого-то совсем-совсем другого. Однажды Милан и его папа поплыли вниз по реке в маленькой лодочке, и Милан стал взрослым мужчиной, но, когда он увидел, как состарился папа, он расхотел быть мужчиной, он пожелал снова сделаться мальчиком. И они вернулись обратно, а дома опять стали какими были. Когда Милан рассказал обо всем маме, она не поверила — она думала, что река не волшебная, что это просто река, и ее не интересовало, где она начинается, куда течет и что происходит с теми, кто плывет по ней. Но это была правда. Они-то с папой знали, что это правда, а остальное было не важно. Конец.

— Ты хороший, папа. Я же говорил, ты умеешь укладывать меня спать.

Он по-прежнему, когда бывал в Лондоне, жил в доме на Бишопс-авеню, ночевал в одной из спален, которые освободили полицейские, но это должно было измениться. «Надо с этим кончать. Мне противно жить с тобой под одной крышей», — сказала ему Элизабет, но она же сказала: «Если бы ты захотел, нам легко было бы все наладить». Они ругались, потом ей хотелось подержать его за руку, потом они опять ругались. То было очень плохое время. Почему ты хочешь быть хозяином положения? Ты создал эту ситуацию и теперь должен отвечать за последствия. А на другой день: Я по-прежнему люблю тебя. Не знаю, как мы быть с этим чувством. Но придет пора — и они будут вместе бродить по пляжу в Гоа, гулять во Франции по тропе Сезанна, она приедет в Нью-Йорк, остановится в его квартире, наденет костюм Мортисии Аддамс из мрачной семейки Аддамсов (Милан нарядится Майклом Джексоном, он — Тони Сопрано), и они отправятся в Гринвич-Виллидж праздновать Хэллоуин.