Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

— Вы же Убар Эрвиш?

— Он самый. Победитель смутьяна Рувелии, спаситель государства, герой битвы под Афором, стратиг, в том числе — высший, а теперь, похоже, ещё и позорный заговорщик.

Только подумать, прямо перед ним сидела живая легенда. Полководец, что положил конец последнему крупному восстанию смуты и вернул мир на земли Тайлара. Во время обучения искусству войны, командиры и наставники всегда ставили Убара Эрвиша в один ряд с самыми выдающимися завоевателями и гениями военной мысли. Его битвы, засады, хитрости и маневры изучали часами, а на его победах росло не одно поколение командиров. И вот эта легенда, этот герой, что подавал пример тысячам и тысячам воинов, сидел на кровати в Хайладской крепости, ожидая суда, и почти неминуемой казни.

— Вас хорошо знают и помнят в тагмах, — только и нашелся, что ответить ему Айдек.

— Правда? — удивленно произнес полководец. — Ну, тем хуже для меня.

— Почему?

— Фалаг, я же не ошибся в вашем звании?

— Всё так, господин Эрвиш.

— Послушайте старого и повидавшего многое воина, да и просто пожившего человека. Вы ещё юны и видимо не знаете простой истины, что все победы и деяния прошлого ничего не стоят, перед последними поступками жизни. Так уж вышло, что люди склонны лучше запоминать то, что произошло посвежее. Старые заслуги забываются и стираются. Они бледнее, чем новые воспоминания. Чтобы там не говорили зацикленные на старине старейшины-алатреи. Поэтому можно выиграть сотню битв, построить сотню храмов, или спасти от голода тысячу человек, а потом захлебнуться на пиру в блевотине, и люди запомнят тебя именно за это. Вот и меня будут помнить по моим последним делам. Да, лет через сто, меня может, отмоют и вспомнят добрым словом. Когда все живущие сейчас станут равно далекими от живых тогда, такое вполне может случиться. Но для моих современников и их ближайших потомков, я останусь мятежником. И что хуже того — мятежником неудачным. А это самое худшее клеймо из всех. Эх, зря покинул своё имение.

— Это не так. Вы легенда, господин Эрвиш.

— Моя легенда связана с прошлым. Со сражениями, отгремевшими десятки лет назад.

— Вашим победам посвящена стела, — сам не понимая, зачем настаивал Айдек.

— Самая спорная стела из всех. Многие считают, что её вообще нельзя было ставить и что она порочит весь Царский шаг и запечатленную там славную историю. Я же разбил не орду дикарей, или иноземную державу, а всего-навсего разогнал толпу смутьянов и беглых рабов. Какая уж тут доблесть. Вот только я скажу вам так, фалаг, Рувелия был поопаснее любого варварского вожака. Он знал наше искусство войны, был взращен им и весьма творчески переосмыслял его на полях сражений. Поверьте, мне было с чем сравнивать. Ведь нашествие Царицы Дивьяры я тоже видел своими глазами, и сражался с ней. Хотя и не как главнокомандующий.

— Нам всегда говорили, что восставшие вулгры не сильно отличались от мятежников рувелитов.

— Вздор и глупость. Не обижайтесь на меня, фалаг, но у вас явно были дурные учителя. Понимаете, вулграми двигала ненависть и обида за прошлое, и бились они так, как бьются дикари — гурьбой, а не строем. Их воины больше полагались на личную силу и храбрость чем на дисциплину, а воеводы собачились и действовали каждый на свой лад. Пусть Дивьяра и говорила, что желает отвоевать назад землю своих предков, на деле её войска больше сводили счеты с тайларами: грабили, убивали, насиловали, жгли поместья и дома. В них кипела та же самая жажда мести, что и в самой Дивьяре. Вы же, конечно, знаете, с чего вообще началось её восстание?

Айдек кивнул. Конечно, он знал эту историю. Да и кто её не знал? Дивьяра была вдовой вождя вулгров из города Вешнич и, как говорят, первой красавицей своего народа. После смерти мужа, которого на охоте задрал вепрь, на неё положил глаз новый комендант местной крепости и несколько раз предлагал ей стать его наложницей, но раз за разом получал отказ от гордой девы. В последний раз она и вовсе заявила ему, что скорее ляжет с конем, чем с тайларином. Не стерпев такой обиды, комендант повелел своим солдатам схватить прекрасную вдову и вытащить на площадь перед крепостью, куда согнали и прочих вулгров. Там, по его приказу, Дивьяру раздели и высекли кнутом, словно провинившуюся рабыню, а потом, чтобы сходство стало совсем уж очевидным — клеймили калёным железом. Увидев как её истязают, вулгры взбунтовались и отбили женщину у тайларов, обезоружив и связав участвовавшими в беззаконии солдат и самого коменданта. Но как только Дивьяру отвязали от столба, она, голая и избитая плетью, с клеймом на груди, поднялась с колен, и, подойдя к своему мучителю, схватила меч и отрубила ему голову. Подняв её высоко над собой, она призвала всякого вулгра также поступать со своими обидчиками. И они послушались её совета. Все тайлары в городе, как военные, так сановники и купцы, были перебиты в тот же день. Так началось восстание Дивьяры, прозванной Царицей вулгров. Того самого восстания, после которого со всяким самоуправлением этого народа и их земель было покончено, а многих из них обратили в рабов.

— Её подвергли публичному истязанию.

— Именно. Конечно, с ней поступили бесчестно и тот командир, что отдал приказ её высечь, должен был быть наказан, — продолжал Убар Эрвиш. — Но эта обиженная женщина, оказавшаяся, похоже, припадочной, стала для вулгров символом несправедливости и затаённых обид. Наслушавшись её речей, они пошли сводить счеты с Тайларом. В попытке взять реванш за поражение Кубьяра Одноглазого, гибель их державы, да и просто годы покорности. Они хотели отбить назад свою землю, уничтожить на ней всякие следы Тайлара, да и сам Тайлар в придачу, если получится. А вот рувелитами двигало иное. Да, на первый взгляд тогда было все то же самое — мародёрство, грабеж, убийства, поджоги, резня. Но это сопровождает любой бунт и любую войну. Понимаете, у них были иные цели. В те времена, когда пала династия, а гражданские войны не думали прекращаться, наш Великий Тайлар начал расползаться по швам. И в том хаосе, преданные Синклитом войска, которых бросили на подавление очередного арлингского мятежа, да так и забыли, неожиданно стали ядром куда более крупного восстания, чем можно было вообразить. Я много интересовался тем, за что же воевали те, кого называли рувелитами. Говорил с ними, спрашивал, узнавал. И знаете что, фалаг? Их целью была «справедливость». Только очень странная и извращенная «справедливость».

Бывший полководец ненадолго замолчал, сосредоточенно посмотрев в сторону окна. Он словно вспоминал те давние, почти похороненные под толщей лет воспоминания. Но стоило ему их коснуться, как всякий налёт слетел с его памяти, оживляя всё в ярких картинах.

— Мицан Рувелия, блис, вознесшейся до стратига, увлек сотни и сотни тысяч людей безумной идеей об отмене сословий, привилегий, и родовых ограничений, — проговорил Убар Эрвиш окрепшим голосом. — Он обещал, что когда захватит Кадиф, то дарует всем равенство. Вы только вдумайтесь в это! Рувелиты желали не просто пограбить или свести счеты, они и вправду хотели покорить Тайлар, чтобы потом перестроить его в согласии со своими безумными мечтами. Люди не равны, и четкая иерархия — единственное, что поддерживает порядок и способствует процветанию. Любой, кто скажет вам обратное — дурак, безумец или проходимец. А скорее всего — и то и другое вместе взятое. Я хорошо видел воплощение на практике попытки построить что-то обратное этому принципу. На занятых мятежниками землях, после того как мечу были преданы все сановники и благородные, то и дело возникали общины, где делили все земли поровну, освобождали рабов, устраивали сборища вместо власти, на которых то судили преступников, то решали споры, а то просто драли глотки и напивались до бесчувствия. Они даже думали отменить серебряные монеты, но так и не придумали чем их заменить. Поэтому просто ограничили допустимое богатство для каждого. Как и допустимый надел земли, скота, одежды, а потом даже пищи. Не трудно догадаться к чему это приводило. Очень скоро у них начинались голод и нужда, а так называемая община только и делала, что расправлялась со всеми несогласными, недовольными или просто заподозренными в симпатиях к прошлому порядку. Ведь писаных законов то у них не было, а потому преступником мог оказаться каждый. Вместо справедливости, они создавали мир бесправия и бесконечного террора, в котором оставалось лишь право сильного и право стаи. И пока такой «мир» строили бывшие рабы и примкнувшие к ним безумцы, другие этрики уже восстанавливали понемногу свои низложенные ранее царства. Но Рувелия не видел этого, ослепнув в своем упрямстве, а может именно этого и желал. И я очень рад, что его удалось остановить тогда, в битве под Афором. А ведь это было совсем не просто. Поверьте мне на слово. Пусть на захваченных землях у рувелитов и царил хаос и раздрай, их армия обладала просто безупречной дисциплиной. Десятки разных видов войск, легкой пехоты, застрельщиков, пращников и лучников, конницы, копейщиков, мечников и топорщиков. Почти все наши союзные и вспомогательные войска стали основой его армии. Все виды тайларской, арлингской, мефетрийской, сэфтской, джасурской и даже дикарских военных традиций и мыслей были сплетены Мицаном Рувелией в нечто единое и целостное. Его армия извивалась и менялась, постоянно удивляя и отвергая все привычные условности, вроде битвы по линиям и порядкам. Я не встречал за свою жизнь более необычного полководца. А опыт у меня был богатый, уж поверьте на слово. И всё же, все мы тогда знали, что если проиграем, то эти одержимые низвергнут весь Тайлар в такую кровавую смуту, из которого государство уже никогда бы не выбралось. И поэтому мы победили. Победили волей, упорством и выдержкой. И хвала в том великим и милосердным богам.