Я, Клавдий - Роберт Грэйвс

Вибидия пришла в ужас: Мессалина призналась ей лишь в "опрометчивой фамильярности" с Силием. Она сказала:

- Я ничего об этом не знаю, но все равно я должна настоятельно просить великого понтифика не делать ничего поспешно, не проливать невинной крови, не осуждать никого, не выслушав сперва слов оправдания, помнить о чести своей семьи и долге перед богами.

Я прервал ее:

- Вибидия, Вибидия, мой дорогой друг, я буду справедлив к Мессалине, ты можешь рассчитывать на это.

Нарцисс:

- Без всякого сомнения. Опасность в другом - в том, что великий понтифик может проявить по отношению к своей бывшей жене незаслуженное сострадание. Для него будет очень и очень трудно судить ее так беспристрастно, как этого требует его государственный долг. Поэтому я должен просить тебя ради него самого не делать положение еще более тягостным. Разреши мне, пожалуйста, попросить тебя удалиться, госпожа Вибидия, и заняться церемониями в честь богини Весты, в которых ты так хорошо разбираешься.

И она удалилась, а мы поехали дальше. Когда мы достигли города, Мессалина, как мне передали, сделала еще одну попытку увидеть меня, но была задержана сержантами. Тогда она послала Британика и крошку Октавию, чтобы они попросили за нее, но Нарцисс заметил, что они бегут к нашей карете, и махнул рукой, чтобы они вернулись. Я сидел молча, с грустью перечитывая список соучастников Мессалины в ее любовных утехах. Нарцисс озаглавил его: "Предварительный неполный отчет о печально известных нарушениях Валерией Мессалиной супружеской верности, начиная с первого года ее супружества с Тиберием Клавдием Цезарем Августом Германиком Британиком, отцом отчизны, великим понтификом и т. д. вплоть до настоящего дня". В списке было сорок четыре имени, в конечном итоге их стало сто пятьдесят шесть.

Нарцисс послал приказ вернуть повозку в Лукулловы сады: согласно правилам уличного движения, ей нельзя было находиться на улицах города в такое время дня. Мессалина увидела, что ее карта бита, и позволила увезти себя обратно. Детей отослали во дворец, но ее мать, Домиция Лепида, несмотря на охлаждение между ними в последнее время, храбро присоединилась к ней, иначе Мессалина ехала бы, не считая возчика, совсем одна. Затем Нарцисс велел кучеру отправиться к дому Силия. Когда мы приблизились к нему, я сказал:

- Погляди, мы не туда попали. Это же фамильный дворец Азиниев.

Но Нарцисс все объяснил.

- Когда Азиний Галл был сослан, Мессалина купила дворец и держала это в тайне, а затем преподнесла Силию как свадебный подарок. Зайди внутрь и посмотри своими глазами, что здесь творилось.

Я вошел и увидел хаос, оставшийся после свадьбы: украшения из виноградных лоз, винные бочки и прессы, столы с остатками еды и грязными тарелками, раздавленные ногами лепестки роз и цветочные гирлянды на полу, брошенные леопардовые шкуры и повсюду - пролитое вино. Дворец был пуст, если не считать старика швейцара и пьяной в дым пары, лежавшей в объятиях друг друга на брачном ложе в спальне молодых. Я приказал их арестовать. Мужчина оказался штаб-лейтенантом по имени Монтан, его соучастницей была родная племянница Нарцисса, молодая замужняя женщина с двумя детьми. Больше всего меня возмутило и расстроило то, что залы были обставлены нашей дворцовой мебелью, и не только той, что Мессалина привезла с собой как часть приданого, когда мы поженились,- я увидел здесь старинные фамильные ценности Клавдиев и Юлиев, в том числе статуи моих предков и семейные маски, перевезенные сюда вместе с тем шкафом, где они хранились. Что могло красноречивей сказать о намерениях Мессалины?! Мы снова сели в карету и отправились в лагерь гвардейцев. Нарцисс сидел мрачный, подавленный - он очень любил племянницу, а Вителлий и Кецина, решив, что для них будет безопасней поверить своим глазам, наперебой принялись призывать меня к отмщению. Добравшись до лагеря, мы нашли всю дивизию на плацу, построенную по приказу Нарцисса перед трибуналом. Уже совсем стемнело, и трибунал освещался неровным пламенем факелов. Я поднялся на помост и произнес короткую речь. Голос мой звучал внятно, но мне казалось, что он доносится издалека:

- Гвардейцы, мой друг покойный царь Ирод Агриппа, который первый рекомендовал вам меня в качестве императора, а затем убедил сенат одобрить ваш выбор, сказал мне, когда я в последний раз видел его живым, и повторил это в своем последнем письме, чтобы я никому не доверял, так как никто из тех, кто меня окружает, не стоит моего доверия. Я понял его слова в переносном смысле. Я продолжал относиться с абсолютным доверием к моей жене Валерии Мессалине, которая, как я только сейчас узнал, была и есть распутница, лгунья, воровка, убийца и предательница по отношению к Риму. Я не хочу сказать, гвардейцы, что я не доверяю вам. Поверьте, вы - единственные, кому я доверяю. Вы солдаты и выполняете свой долг, не задавая вопросов. Я жду, что вы меня поддержите и сокрушите заговор, подготовленный против меня моей бывшей женой Мессалиной и ее любовником, консулом этого года Гаем Силием, которые хотели лишить меня жизни под тем предлогом, будто они намереваются возродить в Риме народную свободу. Сенат кишит заговорщиками, он разложился так же, как внутренности овна, принесенного мной утром в жертву Богу Августу,- вы не представляете, какое это было ужасное зрелище. Мне стыдно все это говорить, но таков мой долг, вы согласны? Помогите мне призвать к ответу моих врагов - наших врагов - и, если после казни Мессалины я вздумаю снова жениться, можете изрубить меня мечами, а моей головой играть в банях в мяч, как некогда головой Сеяна. Три раза женат, и все три раза неудачно. Как мне быть, ребята? Что вы думаете, скажите мне. От прочих своих друзей я не дождался прямого ответа.

- Убей их, цезарь! - Никакой пощады! - Задави гадину! - Всем смерть! - Мы за тебя! - Ты был слишком великодушен, черт побери! - Сотри их с лица земли, цезарь!

В том, что обо всем этом думали гвардейцы, сомнений не оставалось.

Поэтому я велел тут же привести ко мне всех арестованных мужчин и женщин и приказал арестовать еще сто десять мужчин, имена которых стояли в списке любовников Мессалины, и четырех знатных римлянок, которые во время пресловутой оргии во дворце поддались настояниям Мессалины и выступили в роли проституток. Я закончил разбирательство за три часа. Объяснялось это тем, что из трехсот шестидесяти человек только тридцать четыре отвергли предъявленные им обвинения. Тех, чья вина заключалась лишь в присутствии на свадьбе, я отправил в изгнание. Двадцать всадников, шесть сенаторов и гвардейский полковник, которые признали себя виновными в прелюбодеянии или попытке государственного переворота, или в том и другом вместе, просили о немедленной казни. Я оказал им эту милость. Веттий Валент попытался откупиться, предложив назвать имена главарей заговора. Я сказал ему, что могу их узнать без его помощи, и его отвели на казнь. Монтан тоже был в списке Нарцисса, но в свое оправдание сослался на то, что Мессалина заставила его провести с ней ночь, предъявив соответствующий приказ с моей подписью и печатью, и что после этой единственной ночи она потеряла к нему интерес. Должно быть, Мессалина заполучила мою подпись к этому документу, прочитав вслух "просто, чтобы не утомлять твои милые глазки, мой любимый" не то, что там было написано. Однако, как я указал Монтану, для участия в свадьбе я ему приказа не посылал, тем более для прелюбодеяния с племянницей моего друга Нарцисса, поэтому он тоже был казнен. Прибавьте к этому пятнадцать самоубийств, совершенных той же ночью в городе людьми, которые ожидали ареста. Среди них три моих близких друга, всадники Трог, Котта и Фабий.

Я подозреваю, что Нарцисс знал об их вине, но из дружбы не поместил их имена в список, удовлетворившись тем, что послал им предупреждение.

Мнестер отрицал свою вину. Он напомнил мне, что получил от меня приказание во всем подчиняться моей жене и делал это, хотя и против своей воли. Он скинул одежду и показал следы плети на спине.

- А все потому, что моя врожденная скромность не позволяла мне так энергично исполнять твой приказ, цезарь, как бы ей хотелось.

Мне было жаль Мнестера. Однажды он спас всех зрителей театра от резни, которую хотели устроить телохранители-германцы. Да и какой спрос с актера? Но Нарцисс сказал:

- Не щади его, цезарь. Погляди внимательно на его шрамы, кожа цела, крови не было. Всякому, у кого есть глаза, ясно, что плеть не причинила ему настоящей боли, напротив, они оба получали от этого противоестественное удовольствие.

Тут Мнестер изящно поклонился гвардейцам - последний его поклон - и произнес свои обычные прощальные слова:

- Если я доставил вам удовольствие, в этом моя награда. Если провинился перед вами, прошу меня простить.

Ответом было молчание, и Мнестера увели навстречу смерти.

Единственные два человека, которых я пощадил,- я не говорю о тех, кто безусловно оказался невинен,- были некий Латеран и Кэсонин. Улики против Латерана шли вразрез друг с другом, а он был племянником Авла Плавтия, поэтому я принял на веру его слова, не имея доказательств обратного. Кэсонин же был такой жалкий и низкий негодяй, что я не хотел оскорблять всех остальных, казня его с ними вместе; при Калигуле он продавал себя мужчинам. Не знаю, что с ним стало; после того, как я его отпустил, он никогда не появлялся в Риме. Я также прекратил дело племянницы Нарцисса: я был у него в долгу.